Он сыпанул в белки истертый в такую мелкую пудру сахар, что она взметнулась над его рукой легкой пылью, словно колдовское чарующее облачко. Постепенно введенные красители придали будущим меренгам ярко-алый цвет, напоминающий истекающее кровью сердце, но Филипп знал, что после выпечки они побледнеют до розового оттенка, и никто никогда не узнает, какая в них вложена сила страсти. Потом проверил на ладони миндальный порошок, стертый почти до состояния муки и оставляющий на пальцах ощущение бархатистой мягкости, смешал его с равным количеством сахарной пудры и добавил в алую массу.
Пока меренговые ракушки стояли в духовке, он раздумывал, какой ганаш подойдет для их наполнения. В День святого Валентина. Учитывая, что она действительно пробудила в нем звериную страсть. Возможно, ему следовало бы преподнести ей розу.
Белый шоколад и сливки, розовый сироп и три капли розового масла. Нет, нужно что-то еще. Что-то неожиданное и особенное. Он порылся на полках со специями, сушеными и свежими, заглянул во все холодильники… Иногда что-то пробовал. Задумывался, озарялся идеей, отвергал ее – и снова искал. И наконец остановился перед контейнером с плодами рамбутана[92] – красными, размером со сливу тропическими фруктами, закупленными на одном из азиатских рынков в Бельвиле, пригороде Парижа. Этот маленький уродливый плод имел плотную колючую оболочку, но любопытный, осмелившийся попробовать его, узнавал, что страшная оболочка легко раскалывается, а под ней скрывается нежная кисло-сладкая мякоть с приятным освежающим вкусом, чем-то напоминающая китайские личи или попросту виноград.
Довольная ухмылка расплылась по его лицу. И на редкость удачно, что вкус рамбутана будет отлично сочетаться с запахом роз. Расколов на половинки колючую плотную кожуру, он испытал огромное удовольствие, особенно когда под его ловкими пальцами, подавляющими сопротивление пружинистых загнутых волосков, плод с легкостью распался. Как легко он преодолел это сопротивление! Слияние вкусов рамбутана, роз, сливок, белого шоколада… шоколад плавился в разогретых сливках, и, соединяя все эти ингредиенты в замечательную маслянистую массу, Филипп мечтал о шелковистой белизне груди и сокровенных тайнах податливой и чувствительной особы, чье тело волнующе откликалось на каждое его прикосновение.
«Позвольте мне…»
«Нет, вам придется обратить на меня внимание».
«Ни величайший гнев, ни величайшая в мире сила воли не закроют от меня на замок ваши сладостные уста».
Однако чего-то еще не хватало. Главного сюрприза. Ему вспомнилось розовое сердечко, спрятанное в темной шоколадной корзинке ведьмочки с витрины кафе Магали. Да, нежданная радость в самой сердцевине, та завершающая вспышка блаженства, и ее растаявшее тело в его руках…
Пока остывал ганаш, Филипп попытался выбрать подходящий наполнитель из сделанных им вчера заготовок. На одной из полок в холодильной камере его взгляд привлекла ярко-алая масса. Малиновое желе. Обычно в честь Дня святого Валентина оно формировалось в виде миниатюрных сердечек для вставки его в фирменные макаруны из темного шоколада, но не мог же он подарить Магали шоколадное пирожное! Ее жизнь и так полна шоколада. Желе обладало таким же ярким, как питающая сердце кровь, цветом, какой имели перед выпечкой и меренги. Один кубик, точно совпадавший с размером его большого пальца, прижатого к ее пульсирующей жилке на запястье, ласкавшего ее груди, губы, ее…
Он утопил желейный кубик в самой серединке светлого сливочного ганаша, таившегося под створками розовой ракушки.
И в смутном недовольстве разглядывал результат. Пирожное выглядело слишком… откровенным. Уязвимым. Розовые створки, наполненные сливочной массой. Нет, для нее это слишком уж откровенно… Он не пожелал бы такого даже себе. То, что находилось внутри десерта, требовало защиты.
Он попробовал свежую ягоду малины из корзинки, доставленной из его оранжереи в Испании. Сладкая и еще более нежная мякоть, раздавленная его зубами, разлилась по языку, даря восхитительный свежий вкус. Выложив малиновую защиту между двух створок по столь уязвимому внешнему слою ганаша, он скрыл его от внешнего мира.
И снял пробу с получившегося изделия. О да, идеально! Довольный собой, Филипп оторвал взгляд от подноса с готовым десертом. Несмотря на безумно напряженную работу Валентинова дня, половина сотрудников лаборатории незаметно собралась вокруг него и теперь пожирала глазами эти розовые, украшенные малинками макаруны. Одного взмаха его руки оказалось достаточно, чтобы все мгновенно, точно дрессированные тигры по взмаху хлыста, разошлись по рабочим местам. Но, продолжив работу, они все равно поглядывали на его стол. Возможно, в завтрашних обзорах критики язвительно отметят снижение изысканного ассортимента его pвtisseries.
Филипп потоптался на кухне и вдруг, озаренный какой-то мыслью, решительно покинул кондитерскую. Дойдя по улице до торговца цветами, он встал в длинную очередь, состоящую из мужчин, ожидавших возможности купить розы. Цветочник, с безумной скоростью пакуя букеты в целлофановые плащики и подвязывая их бантиками, радостно улыбнулся подошедшему к прилавку Филиппу.
– Для Магали?
Ну вот, похоже, уже и цветочник пронюхал о его чувствах! Как же могла Магали не замечать их?
– Мне понравилась почта Валентинова дня, – продолжал торговец цветами.
– О чем вы?
– О «Гурмане», – радостно отозвался цветочник.
Ладно, позже он выяснит, что там натворил этот Кристоф, и прикончит его. А пока что ему нельзя отвлекаться. Сейчас его ум поглощало творение, что ожидало завершения на его мраморной столешнице.
Вернувшись в лабораторию, он аккуратно отделил лепестки от бутона. Бутона красной розы. И увенчал лепестком одну из миндальных ракушек. Оценивающе наклонив голову набок, он в задумчивости покусал губы – и взял склянку с кукурузным сиропом. Достаточно одной капельки, одной росинки на одном лепестке! И одной коронной малинки. Или, возможно, подумал он, вдохновившись, эта коронная малинка напоминает сосок, встрепенувшийся под его лаской…
С особенной осторожностью он уложил пирожное в розовую коробку с именным логотипом «Филипп Лионне».
Глава 21
После разрекламированного очарования и гламурной пышности своей кондитерской атмосфера «Волшебной избушки» казалась Филиппу приятно успокаивающей и таинственной. Входя к ним, он каждый раз ощущал необычайное умиротворение, словно проникал в недоступный для него спасительный приют. Но сегодня там было на редкость многолюдно, а Женевьева и даже Эша осадили его при встрече плохо скрываемым возмущением, словно обвиняли в этой ненужной им популярности. Едва заглянув к ним, он сразу понял, что Магали куда-то ушла.
Перед старинным кассовым аппаратом женщина бальзаковского возраста расплачивалась с Эшей за пакетик засахаренных лепестков фиалок и чашку чая голубой розы, еще две пары клиентов ожидали своей очереди сразу перед входной дверью. За столиком, втиснутым между пианино и выставочным стендом, перед роскошным подносом с шоколадными изысками сидела сосредоточенная особа, делавшая какие-то пометки в своем дневнике. В заднем зальчике более пожилая пара, вооружившись антикварными серебряными вилочками, вела раскопки в руинах шоколадного торта, они безмятежно улыбались друг другу, совершенно не нуждаясь для празднования Дня влюбленных в гламурном шике кондитерской Лионне. Однако же оставшиеся три столика занимали парочки, которые выглядели до боли похожими на его блистательную клиентуру.
Несмотря на то что атмосфера в заведении сегодня вовсе не казалась умиротворяющей, Филипп все равно почувствовал облегчение.
Держа в руке коробку с розовым сердечком, он испытал и разочарование, сознавая при этом, что в присутствии Магали легче ему стать не могло бы, напротив, пришлось бы, вероятно, собраться для очередного противостояния.
Женевьева незамедлительно увлекла его на кухню, где они с Эшей продолжили с любопытством взирать на него. Филипп почувствовал, что краснеет. А ведь вчера вечером вовсе не его они застали в полуобнаженном состоянии! Может быть, Магали, стремясь избежать таких взглядов, запрыгнула в проезжавшую мимо карету и укатила в неизвестном направлении на край света?
– И что прикажете с этим делать? – спросила Женевьева, когда он неохотно поставил подарок на голубые плитки столешницы. Ему хотелось самому вручить его Магали. Хотелось увидеть ее лицо.
– Ваш подарочек должен разбить ее сердце?
Он вздохнул, и его плечи поникли.
– Я понимаю, от кого она унаследовала доверчивое отношение к окружающим…
Женевьева удивленно подняла брови, услышав такие его слова.
– Да, если у нее и появилось наконец что-то похожее, то, вероятно, благодаря нашим стараниям, – проговорила она. – Но Магали верит лишь в свои силы. По-моему, она полагает, что может потерять нечто жизненно важное, если хоть раз позволит себе признаться в том, что в ком-то нуждается. Не считая нас, разумеется… Но нам пришлось добиваться ее доверия несколько лет.
Неужели ему действительно дали подсказку?
– И почему же, как вы думаете?
– Я не думаю, я знаю, – фыркнув, заявила Женевьева. – Но вам придется самому разгадать ее душу. Может быть, и не разгадаете, тут уж как масть ляжет.
– Я предложила бы вам выпить немного чаю, – спокойно добавила Эша, словно ее совершенно не волновало, что он, вероятнее всего, потерпит фиаско, поскольку почву для него подготовил он сам.
– То есть вы хотите сказать, что у вас есть напиток, способный помочь мне понять Магали? – недоверчиво уточнил Филипп.
Это звучало несколько запредельно даже для их заведения. Не говоря уж о том, что любое волшебство имеет свои границы….
Эша безмятежно взглянула на него, выразительно показывая, что если ему хочется узнать воздействие ее чая, то ему следует выпить его.
– И все-таки, где же она?
Изогнув брови дугой, Женевьева вопросительно взглянула на Эшу.
– Как там он назвался?..
Все внутри Филиппа тревожно сжалось.
Ярость вспыхнула в нем вулканическим взрывом.
– Я удивилась, что ему удалось уговорить ее, – с особым одобрением произнесла Эша. – Но, возможно, он чем-то поможет ей, этот Кристоф…
Женевьева покачала головой.
– Не уверена. Не думаешь ли ты, что нам следовало предостеречь ее? Я сомневаюсь, что у меня хватит сил вытерпеть столь широкую популярность нашего заведения. Очевидно, мне не следовало поддаваться на ее глупые умоляющие взгляды и уговоры Сильвана помочь ему с оформлением витрины. И если она собирается еще разрекламировать нас в этих их блогах…
– Это поможет ей убедиться, – произнесла Эша таким усталым тоном, словно уже в тридцатый раз повторяла свой аргумент, – поможет понять, что она сможет привлечь к нам посетителей, несмотря на него… – И она пренебрежительно кивнула на Филиппа.
– Верно, но отстреливать охотников в этом лесу придется нам! – закипятилась Женевьева. – Мы же не хотим возвести замок на горе и размахивать флагами для привлечения внимания! К тому же мне решительно несимпатичны любопытствующие бездельники, готовые бежать к реющим на ветру флагам.
– Наша популярность будет кратковременной, – успокаивающе заметила Эша. – Пусть она пройдет через это. Постепенно все успокоится, или нам придется сократить часы работы и отсылать клиентов к нему. – Она легко взмахнула рукой, словно смахнула крошки с грязного стола для ожидавшего подачки Филиппа.
– Да уж, надеюсь, шум быстро затихнет! В ином случае нам пришлось бы прикрыть лавочку и спрятать нашу избушку в каком-то другом лесу, где никто не будет нас знать, но ты же понимаешь, что очередной переезд разобьет ей сердце. Короче говоря, придется немножечко потерпеть.
Филипп вдруг на секунду с ужасом представил себе, как эта «Волшебная избушка» со всех своих курьих ножек удирает в африканские джунгли или улетает на какой-то таинственный остров.
– Нет, вам нельзя никуда уезжать, – отмахнувшись от жуткого видения, возразил он.
Женевьева бурно вздохнула.
– Ну, тогда держите при себе ваших клиентов. Они совершенно не в моем вкусе.
Филипп скрипнул зубами, впервые узнав, что они могут скрипеть.
– А вот Магали воспринимает как личную обиду любого клиента, который заходит не в вашу кондитерскую, а в мою, – сказал он.
Женевьева искоса взглянула на Эшу.
– Была ли я такой же бестолковой и слабой в мои двадцать четыре года?
– Не знаю, какой ты была в двадцать четыре, – сдержанно отвечала ей Эша. – Но в двадцать шесть твое сердце можно было пронзить даже булавкой. А она ведет себя превосходно. Просто мала еще. – Она сложила пальцы в кружок размером с грецкий орех. – Ей еще надо сломать защитную скорлупу, пустить корни и вырасти.
– А скажите… Если бы ваше кафе переехало, почему переезд так травматично сказался бы на Магали? – вдруг задумчиво поинтересовался Филипп.
Тетушки оставили его вопрос без внимания.
– Полагаю, именно поэтому нам следует позволить ей продолжать заниматься этими глупостями, – со вздохом сказала Женевьева Эше. – И ее договор с Кристофом, вероятно, признак начала роста. Никто и не говорил, что проблемы роста проходят безболезненно, они досаждают и близким людям.
– К тому же, – снисходительно заметила Эша, явно показывая, как неодобрительно она могла отнестись к тому, кто пренебрег ее чаем, – не кажется ли тебе, что как раз в Валентинов день сварить шоколад для мужчины – это так романтично?
Филипп молча развернулся и вышел, едва не забрав с собой свое «сердце». Но это далось ему с превеликим трудом. Он испытал мучения, оставляя его лежать там без него в распоряжении двух колдуний, при том что главная для него колдунья упорхнула готовить шоколад для чертова проныры Кристофа.
Нет уж, отныне этот блогер никогда, до скончания своей никчемной жизни, и носу не сунет ни в одну из его лабораторий!
Его сжигала ярость. Она продолжала полыхать в нем, и когда он вернулся к работе, и вскоре, казалось, воспламенила в лаборатории каждого. Филипп работал в полном молчании и, упрямо сжимая губы, представлял себе эту парочку в какой-нибудь кухне Парижа. Где-то у него записан адрес Кристофа! Ему пришлось подавить желание немедленно отыскать его. Не мог же он позволить себе ворваться туда обезумевшим от ревности…
Он продолжал мрачно сжимать губы, опасаясь того, что может сорваться с его языка, если они откроются. Эта молчаливая сила гнева заразила его сотрудников – они начали вдруг переругиваться, так что влюбленные, по неведению отведавшие их десертов, тоже могли стать охваченными взаимным неудовольствием, а кто съел побольше, могли и всерьез разругаться.
– Что случилось? – наконец тихо спросил у него Грегори. – Неужели на вас так подействовали сообщения в блоге?
Дернув головой, Филипп с вызовом посмотрел на молодого шеф-повара.
После чего скрылся в своем кабинете и открыл блог «Гурман».
Глава 22
«Philippe Lyonnais aime…»[93] – таким сообщением четырнадцатого февраля Кристоф открыл свой блог, словно подражая популярному недавно обсуждению petits plaisirs очаровательной Amйlie Poulain[94]. Под этим заголовком он поместил фотографию: Магали нежно обхватила ручку ковшика, наливая в чашку густой и темный шоколадный напиток. Даже учитывая, что Интернет не в силах передать всю живую яркость оригинала, при взгляде на этот снимок любой испытал бы сильнейшую жажду.
А сам он так еще и не выпил этот чертов напиток, подумал Филипп, терзаясь мучительной ревностью. Половина Парижа собиралась слететься в «Волшебную избушку»! Он представил себе, как они будут смаковать то, что привело его в восторг, а он так и не узнал пока, каков вкус этого волшебства. Или как оно могло подействовать на него. Вернее, что она могла пожелать сотворить с ним.
Putain de bordel de merde. Чем, интересно, она сейчас занимается с Кристофом? Этот пройдоха мог ужом пролезть в любые не принадлежащие ему владения.
«Чем же наслаждается в День святого Валентина в этом году наш знаменитый король кондитеров? Да, он наслаждается ароматным густым шоколадом, сотворенным одной колдуньей».
Очередная фотография, на сей раз – витрина их кафе, и крупным планом шоколадная ведьмочка с корзинкой. Кто-то мог бы обратить внимание и на корзинку, но вряд ли разглядел бы, что оттуда выглядывает краешек розового сердечка.
«Он любит волшебные десерты маленького кафе "Волшебная избушка"».
Великолепный снимок: россыпь засахаренных фиалковых лепестков заставила Филиппа задуматься, не согласится ли Эша готовить фиалковые украшения для его фиалково-шоколадных макарун.
«Может быть, он любит одну колдунью?»
Филипп оцепенел, разглядывая последнюю фотографию. Собственное выражение лица его ничуть не удивило; он уже некоторое время замечал в себе такое изменение. Но выражение лица Магали…
* * *– Филипп Лионне! – восторженно возгласил Кристоф. – Вы та самая особа, которой удалось очаровать Филиппа Лионне!
Попав на его кухню в Девятом округе, вполне удобную и просторную, по меркам Парижа, даже с функциональным «островком», Магали почему-то испытала странную неловкость; хотя, чего там скрывать, больше всего ей нравилась их маленькая домашняя кухня. За ее пределами приготовление шоколада казалось кощунством. Да и кого она могла здесь соблазнять?
Кристоф со своей кудрявой шевелюрой и бурной восторженностью казался ей милым, привлекательным и в некотором роде забавным, но, поглядывая на разогревающийся шоколад, она невольно продолжала видеть перед собой лицо Лионне, и сама мысль о соблазнении Кристофа вызвала у нее почти физическое отвращение.
Хотя Кристофа идея собственного соблазнения, видимо, совершенно не волновала. Похоже, он торжествовал уже от того, что сам соблазнил ее. Однако ценность Магали для него, возможно, происходила от отношения к ней Филиппа, словно одним своим взглядом этот лучший в мире патиссье повысил ее ценность. Эта мысль сводила ее с ума.