Тут он вспомнил, что горничную рассчитали накануне, а Марина собиралась уехать куда-то за город на несколько дней. Повар же дальше кухни никогда не ходил, да и его могли отпустить по случаю отсутствия главы дома. А охранники сидели в подъезде у парадного входа. Черный же ход, через кухню, не охранялся специально, поскольку выходил в другой подъезд и пользовались им только повар и уборщица, натиравшая полы и мывшая ванные комнаты; при этом попасть из кухни в собственно квартиру можно было, лишь миновав коридор, нашпигованный видеокамерами. Изображение с этих видеокамер передавалось охране.
Проще говоря, если бы Инна захотела привести в дом мужчину, она могла открыть ему кухонную дверь, когда повар уже ушел. И показать, как увернуться от видеоглаз. Она это знала.
Но неужели она решила на целую неделю, на все время отсутствия мужа, запереться с любовником в их спальне?
Нет, нет и еще раз нет!
Но это оказалось правдой. И ужас открытия обрушился на Дикулова безумным грузом, когда он, осторожно подойдя к дверям спальни, услышал внутри смех Инны и мужской голос…
Он не помнил, как распахнул дверь. Помнил только гладкую физиономию мужика, похожего на кота, и испуганные, но тем не менее дерзкие глаза жены. Мгновенно натянув до подбородка вышитое шелковое одеяло, Инна смотрела на мужа, чуть прищурившись, и молчала. А ее любовник бормотал, заикаясь:
– Я, собственно, ничего такого… я просто… вы не подумайте… у меня и в мыслях не было…
Сергею Пафнутьевичу стало противно до тошноты. И где только Инна нашла такого идиота? У него и в мыслях не было! Лежит голый в чужой спальне…
– Пошел вон, – прохрипел Дикулов. – Быстро!
Гладкий кот спрыгнул с широченной кровати, подхватил свои одежки – и пулей вылетел из спальни, боком проскочив мимо хозяина дома. Оставалось надеяться, что он сумеет отыскать выход из квартиры и что прислуга не найдет его завтра где-нибудь в кладовке.
– Ну? – только и сказал тогда Сергей Пафнутьевич, все так же стоя у порога спальни.
И тут Инну прорвало.
– Что «ну»? – закричала она. – Только и умеешь, что нукать! Я тебе не лошадь! И не кукла! Я замуж вышла, чтобы семью иметь, детей!
– И что же тебе мешает родить от меня? – сухо поинтересовался господин Дикулов. – Или у тебя какие-то проблемы по женской части?
– Это у тебя проблемы, старый козел! – Инна уже визжала, брызжа слюной. – Это ты ни на что не способен! Я-то как раз в полном порядке! На третьем месяце, между прочим! Только не от тебя, идиот кривоногий! А я молодая, я рожать хочу! Понимаешь? Детей хочу, маленьких, сопливых! Ясно тебе, урод?!
Господин Дикулов сдерживался уже из последних сил.
– У меня в этом смысле все в порядке, – ледяным тоном произнес он. – И тебе это прекрасно известно. Ты, если не ошибаюсь, знакома с моей дочерью.
– Ага, знакома! – демонстративно расхохоталась Инна. – Вот только понять не могу, в кого она такая рыжая? У ее матушки вроде бы волосы русыми были, а ты и вовсе брюнет! То есть был брюнетом, пока не облысел!
– В кого-то из предков уродилась, – пожал плечами Сергей Пафнутьевич, но ему стало не по себе.
И в самом деле, Марина была уж так не похожа внешне ни на него, ни на свою покойную мать…
– А ты проверь, проверь! Генетическую экспертизу сделай! – нагло посоветовала Инна.
– И проверю, – угрожающе пообещал господин Дикулов. – И сделаю.
Лучше бы он не сдержал свое слово…
Сергей Пафнутьевич сел, свесив ноги с кровати, и посмотрел в окно. Ущербная луна то пряталась за толстыми черными облаками, то снова выглядывала, тараща кривой желтый глаз на темный город. Где-то неподалеку шумела автомагистраль, а Дикулову почему-то отчаянно захотелось услышать гудок маневрового паровоза, который постоянно тревожил его в детстве. Этот гудок доносился с товарной станции, находившейся в нескольких километрах от их совхоза, и его особенно хорошо было слышно по ночам. Сергею казалось, что гудок манит его вдаль, зовет в большой город, уговаривает поскорее отправиться в путь…
Какая ерунда!
Никто его никуда не звал, никому он в большом городе оказался не нужен. Играл с судьбой в орлянку, все больше удачно… а теперь вот чуть не проиграл.
И ни разу, ни разу за все эти годы не навестил мать.
* * *Марина, зашипев от досады, чуть не швырнула об пол телефонный аппарат, но вовремя сдержалась. Разобьет – придется новый покупать, а он сколько-нибудь да стоит. Сколько – Марина понятия не имела, но в последние дни в ней пробудилась не просто экономность, а самая настоящая скупость. Марина панически боялась нищеты и пыталась теперь считать каждый рубль, хотя еще так недавно вовсе не думала о деньгах…
Марина посмотрела на маленький календарик, валявшийся среди листков бумаги рядом с телефоном. Двадцать третье сентября. Черт знает что! Она уже десять дней звонит кому попало и просит помочь ей найти хорошую работу. Унижается перед всякими сволочами! А что ей предлагают? Место какой-нибудь приемщицы в обувном ателье или должность помощницы офис-менеджера, проще говоря – уборщицы! С окладом в пять-шесть тысяч рублей в месяц. В лучшем случае – десять. И при том нужно каждый день таскаться на службу и торчать там по восемь часов!
Они издеваются над ней, что ли?
Ну конечно, издеваются! Ведь все уже знают, что Дикулов выгнал ее из дома, что она ему не дочь! Вот и глумятся как могут. Мерзавцы, убить их мало!
Марина с тоской посмотрела на толстую записную книжку. Осталось всего несколько страничек с номерами, по которым она еще не звонила. А если и эти люди не захотят ей помочь? Что тогда делать?
Но она твердо решила довести дело до конца и набрала следующий номер. Номер одного из своих бывших приятелей. Два года назад они отлично провели время в Италии, две недели на берегу моря… а потом Никита ей надоел, как и все остальные, и Марина послала его куда подальше. Но он твердил, что любит ее без памяти, так, может быть, вспомнит о былых чувствах?
Никита снял трубку после третьего гудка и крикнул:
– Привет!
По его тону нетрудно было догадаться, что он ждал чьего-то звонка, и Марина быстро сказала:
– Это мадемуазель Дикулова. Помнишь такую?
– А… Маришка, это ты… Вот сюрприз! Чем обязан?
– Да просто подумала: дай позвоню, спрошу, как дела.
– Это скорее у тебя надо спрашивать, как дела, – возразил Никита. – Я слыхал, твой батя то ли помер, то ли при смерти?
Вот это действительно был сюрприз. Марина разинула рот, не в силах выговорить ни слова. Никита понял это по-своему.
– Что, правда умер? – осторожно спросил он.
– Нет… – опомнилась Марина. – Я, честно говоря, не знаю. Я ведь теперь отдельно живу.
– Ну и что? – удивился Никита. – Все живут отдельно от родителей, но… Эй, погоди, – сообразил он. – У вас что, конфликт поколений?
– Вроде того. Я вообще-то думала… Я работу ищу.
– Во как! Надо же, до чего дело дошло! А что ты умеешь?
– Ничего, – грустно сказала Марина.
– Да, на рынке труда предложений для тебя, пожалуй, найдется немного. Не знаю, подумать надо. Ты позвони через недельку, ладно? И узнала бы все-таки, как там папашка твой. Он, надо полагать, в академии лежит? Или лежал.
– В какой академии?
– Ну, наверное, в Военно-медицинской, а в какой еще?
– Откуда мне знать? – буркнула Марина. – Пока.
Повесив трубку, она долго смотрела в стену перед собой, пытаясь разобраться в своих чувствах.
Ей жаль Дикулова? Или нет? Или в первую очередь ее интересует, кому достанутся его денежки, если старик все-таки отбросил коньки?
Черт его разберет…
Вроде бы она никогда особо его не любила, и все же… Были ведь и хорошие моменты в их жизни.
Пусть редко, очень редко, но все-таки Дикулов сам водил Марину на детские праздники в зимние каникулы, и в театр, где они смотрели «Алису в Зазеркалье», и на кукольные представления, и в зоопарке они были целых три раза… Конечно, гувернантка отправлялась вместе с ними, но в такие дни Марина просто забывала о ее существовании. Она шла в театр с папой! И безмерно гордилась этим.
И Дикулов никогда не был жадным. Он всегда давал Марине столько денег, сколько она просила.
Зато теперь вышвырнул из дома без гроша в кармане.
Сволочь! Хоть бы он и в самом деле сдох! Туда ему и дорога!
Марина схватилась за телефон, набрала «09».
– Военно-медицинская академия! – рявкнула она, когда ей ответил оператор.
Записав номер на подвернувшемся под руку листке, Марина хотела уже набрать цифры, но остановилась и снова задумалась.
Наверняка ведь в справочном не станут докладывать кому попало о состоянии больных. Значит, придется сказать, что она родственница. Черт побери, она не желает называться дочерью этого урода! Но по-другому не получится… А-а, ладно, наплевать.
Дозвониться до справочной удалось далеко не сразу, там постоянно было занято, и Марина снова раскипятилась. Только этого ей не хватало, тратит понапрасну время из-за Дикулова, как будто он того стоит! Пропади он пропадом!
Но наконец ей удалось прорваться сквозь преграды, и через минуту Марина уже знала, что Дикулов жив-здоров и завтра его переводят из академии в реабилитационный центр.
Как ни странно, Марина испытала облегчение. Не умер, старый дурак. Ну и ладно. Пусть еще поживет.
Она позвонила еще пяти или шести знакомым. Но безрезультатно. Те, у кого были собственные фирмы, уклончиво отвечали, что прямо сейчас у них, к сожалению, нет возможности расширить штат. Те, у кого разными компаниями либо предприятиями владели родные, обещали поспрашивать, но тут же добавляли, что вроде бы, по слухам, в делах сейчас застой…
Проще говоря, все вежливо посылали Марину куда подальше. Обозлившись до последней степени, Марина оставила телефон в покое и пошла в кухню, чтобы сделать чашку растворимого кофе. И обнаружила, что в банке «Амбассадора» осталось всего несколько ложек гранул. Черт знает, почему этот кофе так быстро кончается! А дорогой-то какой, просто жуть! Может быть, натуральный дешевле? Но она не умеет его варить… В доме Дикулова растворимого кофе не водилось. Марине в любой час дня и ночи подавали чашку душистого натурального напитка…
Ох, кошмар…
Что же ей делать?!
Чтобы немного успокоить взвинченные нервы, Марина решила разобрать еще один из пластиковых мешков с одеждой. И хоть как-нибудь распихать по тесным стенным шкафам и полкам его содержимое. Просто ужас, как приходится хранить хорошие, дорогие вещи! Чертов Дикулов, пожалел денег на нормальную квартиру, чтобы гардеробная комната была! Куда все это девать, где развешивать и раскладывать?..
Она разрезала скотч, державший черный пластик и горестно вздохнула.
Туалеты от мадам Гориной…
Сколько они принесли ей радости еще недавно, летом! С каким наслаждением Марина примеряла и покупала их! Платья, костюмы, отдельные пиджачки… Она взяла тогда все, что подошло ей по размеру. Остальное досталось Инне, до ниточки. Гениальная портниха вежливо поблагодарила дам, но Марина снова ощутила: эта женщина не принимает ее. И Инну тоже. Они для нее не просто чужие, они… как бы это поточнее выразить? Мадам Горина как будто смотрела сквозь них куда-то вдаль, Марина и ее мачеха для нее не существовали. Марина вспомнила, как она взяла книгу, лежавшую на стуле рядом с примерочной кабиной, пока Инна любовалась на себя, и посмотрела на обложку. И тут же тонкая рука мадам Гориной протянулась к томику и вежливо, но твердо забрала его у Марины.
– Вам это будет неинтересно, – ровно сказала она.
Но Марина запомнила и автора, и название. Макс Фриш, «Назову себя Гантенбайн». И не поленилась потом пойти в Дом книги на Невском и купила эту книгу. Уж очень ее разбирало любопытство, да и странно было ощущать такое неприятие…
Ей действительно оказалось неинтересно. Более чем неинтересно. Она с трудом одолела первые три страницы – и забросила книгу в угол. И охота же кому-то мозги сушить такими сочинениями!
В итоге Марина решила, что мадам Горина просто-напросто принадлежит к породе тех воображал, которым нравится выглядеть умнее других, хотя на самом деле они обычные люди. Ну и наплевать.
Однако платья…
В них было нечто такое, чего Марина никогда не видела даже в произведениях самых знаменитых модельеров. Кроме безупречного мастерства и изумительного вкуса, в них ощущалось еще и что-то… домашнее, что ли? Уютное, теплое. Наряды госпожи Гориной при всей их элегантности и светском блеске притягивали к себе, пробуждая где-то в глубине ума воспоминания о самом лучшем, самом радостном, что случалось в жизни… Марина, как ни старалась, не могла понять, в чем тут загадка. К тому же сейчас, в этот момент ей и не хотелось вспоминать о радостном. Ей хотелось ненавидеть весь свет.
И потому она кое-как затолкала изысканные вещи назад в мешок и крепко-накрепко завязала его.
* * *И снова мысли Марины вернулись к горничной Вере. Интересно, сколько ей платил Дикулов? Сейчас бы Марине прислуга никак не помешала. Пол грязный, в ванной гора нестиранного белья, корзина битком набита, в мойке на кухне посуда уже не помещается… и что прикажете со всем этим делать?
Чертова дрянь эта Верка, дрянь, как любая прислуга… только и знают эти горничные, что подсматривать за хозяевами!
Хотя вообще-то…
Вообще-то, наверное, серая мышь не могла предположить, что Марина окажется господину Дикулову неродной. Да и кому бы такое пришло в голову? Вера хотела сделать как лучше, хотела, чтобы господин Дикулов не отдал сгоряча свое состояние в руки женщины, обманувшей его, решившей родить от любовника и сделать при этом вид, что отец младенца – ее законный муж… Вера беспокоилась о Марине, потому что Марина помогла ей, дала возможность учиться.
Ай, ну ее, эту Верку. Забыть о ней, и все тут!
Но в ушах Марины продолжал навязчиво звучать голос бывшей горничной. Она позвонила днем, когда веселье в дачном коттедже только-только начало набирать обороты.
– Марина Сергеевна, это Вера. Вы уж извините, что я вас побеспокоила, просто тут такое дело… Даже не знаю, как сказать.
– Говори как есть, – посоветовала уже основательно поддавшая Марина.
– Да понимаете, я у вас одну книгу забыла, она в кухне лежала, вот я о ней и не вспомнила, когда вещи собирала. Ну, подошла к вашему дому и вижу: Инна Григорьевна подъезжает, да не одна, а… ну, в общем, с молодым человеком.
– Ну и что? – удивилась Марина. – Подвез ее кто-то, что особенного?
– Нет, не подвез, – возразила Вера. – Она его через черный ход в квартиру впустила.
– Через черный? – нахмурилась Марина, пытаясь сообразить, зачем бы мачехе вести кого-то через кухню. – Почему через черный?
– Вот и я удивилась, – тихо сказала Вера. – И… Уж простите меня, только мне это не понравилось. Вы и ваш батюшка так мне помогли, так помогли… В общем, я подсмотрела.
– Как это подсмотрела? Откуда?!
– Да понимаете, там ведь напротив… то есть я хочу сказать, из подъезда того дома, что с Малой Конюшенной, окно спальни господина Дикулова хорошо видно. Я когда уборку делала, не раз замечала, как там разные молодые люди на подоконнике сидят, курят… значит, войти в подъезд можно, не заперто. Я и пошла туда.
– И что увидела? – осторожно спросила Марина, мгновенно трезвея.
– Вот то и увидела… нехорошее дело. Уж и не знаю, как быть. Думала Сергею Пафнутьевичу позвонить, да побоялась. Вы уж сами решите, ладно?
– Ладно, решу, – согласилась Марина. – Как дела-то? В смысле с институтом?
– Пока не знаю, экзамены-то еще не скоро. Но я занимаюсь, готовлюсь.
– Ну, учись, студентка.
Марина прекрасно помнила, как она размышляла, уставившись на мобильник. А потом, тяпнув для храбрости хорошую порцию шотландского виски, позвонила отцу.
И это, наверное, была самая большая глупость, совершенная ею за все годы ее жизни.
Около восьми вечера Марина все-таки решила, что кофе нужно купить сегодня, иначе придется бежать за ним спросонок, а это уж совсем никуда не годится. Ближайший гастроном находился буквально в пяти минутах ходьбы, так что выводить машину не имело смысла. Но что там на улице, как одеться?
Переключив телевизор на пятый канал, Марина выяснила, что температура за бортом – плюс десять по Цельсию. И что бы это означало? Черт побери, снова разозлилась она, вот так привыкнешь на машине передвигаться, а потом не знаешь, как одеться, если хочешь пешком пройтись. Плюс десять – это тепло или холодно? Если бы в квартире был балкон, можно было бы выйти на него и определиться. Но в историческом центре балкон – большая редкость, и уж конечно, Дикулов не стал специально искать для Марины квартиру с таким архитектурным излишеством. В его-то собственной квартире балконов целых три, специальный проект заказал, заплатил кучу денег за то, чтобы разрешили пристроить балкончики туда, где их сроду не бывало.
Из окна высунуться, что ли?..
Ай, пошло бы оно все!..
Марина снова разозлилась. И, накинув первую попавшуюся курточку, вышла из дома. Если холодно – значит, она простудится и умрет от двустороннего воспаления легких. И наплевать. Все равно это не жизнь.
Но холодно не было, и Марина с неожиданным удовольствием прошлась вдоль канала до магазина. Оказалось, что она соскучилась по людям, сидя в одиночестве и злясь на все без разбору. Правда, прохожие спешили по своим делам и на Марину внимания не обращали, но все-таки куда приятнее было видеть человеческие лица, а не мешки с барахлом, занявшие половину комнаты.
Бросив в корзинку две банки кофе «Якобс» и блок сигарет «Уинстон» (из соображений экономии она покупала теперь дешевые сигареты), Марина стала вспоминать, нужно ли ей что-нибудь еще. Вроде бы в прошлый раз она набрала всего с большим запасом, вот только фрукты забыла. Так, что здесь имеется? Апельсины и яблоки. Конечно, денег жалко, но что ж ей теперь, сдохнуть без витаминов? Яблоки «Фуджи», аппетитные, крупные, и стоят всего по шестьдесят рублей за килограмм. Разве это деньги – шестьдесят рублей? Ерунда. А с другой стороны – в Финляндии такие же яблоки стоят дешевле, один евро двадцать центов. Это Марина запомнила случайно. Прошлой зимой она с очередным возлюбленным решила встретить Новый год в Лапландии, полюбоваться на северное сияние, покататься на оленьей упряжке… ну и тоска же оказалась! Выпивки в этой чертовой Финляндии днем с огнем не найти, почти «сухой закон». На весь Хельсинки – два винных магазина, а в Лапландии и вообще ни одного. И сияния за всю неделю ни разу не было как назло. Но на обратном пути они заехали в какой-то супермаркет в Лапперанте, чтобы взять фруктов и воды. Вот тогда Марина и обратила внимание на цену яблок и авокадо. А бананы там вообще чуть ли не даром отдавали.