Мой муж Лев Толстой - Софья Толстая 10 стр.

Третьего дня просидела до трех часов ночи и писала с удовольствием свою повесть: «Песня без слов». Вчера часа три играла на фортепиано, сегодня тоже. Вспомнила сегодня о романсах Танеева, потому что Саша по дороге в купальню их все напевала, я взяла их разбирать.

Непростительно тоскую и везде слышу запах трупа, и это мучительно. Только музыка меня спасает от тоски и от запаха этого.

Прекрасная прогулка с Л.Н., Дунаевым, Анненковой и тремя барышнями чужими, по Горелой Поляне, Засекой, под мост на шоссе, опять Засекой, Козловкой и домой. Ясный, красивый вечер. Все больна Таня, и все сердце болит, пойдешь, сидишь с ней и думаешь: «Неужели скоро мы расстанемся навсегда?»

Дождь, холод; Таня все лежит от болей в животе. Прошлась по саду, нарвала для Тани чудесный букет. Поиграла часа два с половиной, но плохо. Весь день поправляла корректуры. Много мне беготни и мелких, скучных дел: документы надо посылать в Управу; жалованье людям, грибы, малину покупать; больных лечить; нищим подавать; обед и ужин заказывать; с Дорой и внуком посидеть; работы девушкам раздать; переписать бы следовало эти дни Льву Николаевичу, а тут пропасть корректур. За Таней походить, а она упрямится лекарство принимать.

Уехала из дому по гостям. Первое – заехала к дочери Маше и измучилось душой, глядя на нее. Сгорбленная, слабая, худая, как скелет, нервная, с всегда готовыми слезами. Жизнь крайне бедная, еда отвратительная.

Рано утром приехала в Селище, к Масловым. Федор Иванович меня встретил на станции, вся семья была вставши и встречала меня, и С.И. тоже. Прелестные места, Брянские леса, ключи, речка Навля, все это широко, красиво, особенно сосновые с дубом леса. Ходили всюду с Анной Ивановной. Вечером читали «О голоде», прекрасную статью Льва Николаевича, всем очень понравившуюся. С.И. исполнил мою мечту, сыграл мне Asdur-ый полонез Шопена, и еще два раза. Два же раза он сыграл Шуберта «Morgenstandchen» и что-то Генделя. Какое было наслаждение его слушать! – Сам он у Масловых мне не понравился: какая-то и внешняя и внутренняя распущенность в привычной с детства обстановке людей, уже состарившихся, и природы приглядевшейся. – На другой день, 14-го, ездили все в лес, фотографировали меня в дупле одной из вековых лип, вечером занимались с Анной Ивановной фотографией и рано разошлись.

С утра рано все встали, Анна Ивановна проводила меня в карете до станции Навля, и вечером поздно меня встретила в Киеве сестра Таня. Ночевали с ней в городе, утром на извозчике приехали в Китаев.

Ласковый прием у Кузминских: хорошенькая, благоустроенная дачка, милые мальчики, радушный хозяин Саша и любимая, горячо, глубоко любимая сестра Таня. При виде Митички сердце больно перевернулось: это был друг, ровесник и первый товарищ детства покойного Ванички. И Митя уже большой, десятилетний мальчик, а Ванички нет!

Ходили гулять в Китаевский лес: вековые сосны, дубы старые, горы, монастыри… Ходили с Сашей, Верой и Митей и Володька мальчик. Купались в пруду монастырском, пили чай, лазили по горам. Хорошо быть в гостях, все ново, забот никаких…

Жила все дни у Кузминских. Был пикник с дачниками на остров Днепра; ходили все в народный театр в Китаеве. Купались в Днепре. 20-го были с сестрой Таней в самом Киеве, смотрели Владимирский собор. Лучшая там картина «Воскрешение Лазаря» Сведомского. Картины Васнецова – особенно крещение Владимира и крещение народа – ниже всякой критики. Вообще отсутствие изящества форм поражает всюду. Например, ноги Евы в раю, когда ее соблазняет змий, – это что-то ужасное.

Прелестно место, где стоит памятник Владимиру, и вид на Днепр вниз очень хорош. Вообще памятники древние, например, Богдану Хмельницкому в Киеве же, насколько лучше новых, как, например, безобразный памятник Пирогову на Девичьем поле.

Еще ходили в пещеры. Я на этот раз решилась и как вдруг заробела, когда мы прошли несколько этого безвоздушного, темного, подземельного пространства, откуда не было уже возможности поворота, и которое освещалось только теми свечами, которые были в наших руках. И пришло мне в голову, что дьявол мне заграждает путь, а монах, водивший нас, в то же время мне сказал: «Чего вы, матушка, заробели, тут жили люди, а вы пройти боитесь. Вот церковь, молитесь». И я стала машинально креститься и стала твердить слова молитвы, и действительно страх вдруг совсем прошел и я уже шла с интересом. Поразительны круглые окошечки в замуравленные пещерные комнатки, куда добровольно замуравливали себя святые люди, которым пищу подавали в эти окошечки раз в день и которые и умерли в этих затворах – живых могилах.

Семья сестры моей, Кузминской, произвела на меня самое отрадное впечатление. Позавидовала я одному, что отец так заботится о сыновьях и вместе с тем так с ними дружен. Вот уж исполняют поговорку: служба службой, дружба дружбой. Кроме того, обоюдная заботливость у супругов тоже очень трогательна.

Из Киева я уговорила сестру Таню ехать со мной в Ясную, и это была мне огромная радость.

Утром рано приехали с сестрой Таней в Тулу 22-го: дождь шел, свежо, лошади не высланы. Взяли извозчика, приехали – и тут начались неприятности: целый ряд неприятностей от Л.Н., что я заехала к Масловым и видела там С.И. А между тем, уезжая, я спросила Л.Н.: если ему неприятно, то я не заеду. Я, прощаясь, нагнулась к нему, сонному, поцеловала его и просто, откровенно сделала ему этот вопрос. А он не просто, зло и не откровенно в первый еще раз сказал: «Отчего же, разумеется, заезжай», а второй раз сказал: «Это твое дело».

У преддверья пещер в Киеве, на стене написана огромная картина, изображающая сорок мытарств, через которые перешла душа умершей святой Феодоры. Изображены вперемежку: группа двух ангелов с душой Феодоры в виде девочки в белом одеянии, с группой дьяволов во всех возможных безобразных позах. И дьяволы эти – все сорок групп – изображают сорок грехов, подписанных по-славянски под этими группами чертей.

Так вот Л.Н. все эти сорок грехов, наверно, приписал мне да эти три-четыре дня, которые он меня бранил.

Наверху этой картины изображена уже одна душа, т. е. одна девочка в белом одеянии, упавшая ниц на ступенях возвышения, на котором изображен Христос, сидящий с апостолами. Далее врата рая – и, наконец, сам рай в виде сада. Целая поэма, очень интересная, воображаю, для народа особенно.

Потом стало у нас тише. Я старалась, чтоб не отравить сестре ее пребывание в Ясной. Мы с ней много разговаривали, и она меня осуждала за мое пристрастие и к С.И., и к музыке, и за то, что огорчаю мужа.

Трудно мне покорить свою душу требованиям мужа, но надо стараться.

Свезла в Ясенки сестру Таню. Она уехала в Киев, кажется, довольная своим пребыванием в Ясной. Мы, если можно, стали еще дружней. Я осиротела – а прильнуть не к кому.

Ходила одна по лесу, купалась и плакала. К ночи опять начались разговоры о ревности и опять крик, брань, упреки. Нервы не вынесли, какой-то, держащий в мозгу равновесие, клапан соскочил, и я потеряла самообладание. Со мной сделался страшный нервный припадок, я вся тряслась, рыдала, заговаривалась, пугалась. Не помню хорошенько, что со мной было, но кончилось какой-то окоченелостью.

Пролежала полтора суток в постели, без еды, без света в темной комнате, без мысли, без чувства, без любви и ненависти, и испытала могильную тишину, безжизненность и мрачность. Ко мне заходили все, но я никого не любила, ни о чем не жалела, ничего не желала, кроме смерти.

Сейчас толкнула стол, и на пол упал портрет Льва Николаевича. Так-то я этим дневником свергаю его с пьедестала, который он всю жизнь старательно себе воздвигал.

Лев Николаевич уехал верхом за 35 верст в Пирогово к брату Сергею Николаевичу.

Чувствую радость одиночества и комфорта жизни с каким-то небывалым еще во мне ощущением.

Вчера и третьего дня усиленно переписывала повесть Л.Н. «Отец Сергий», высокого стиля художественное произведение, еще не оконченное, но хорошо задуманное. Тут есть мысль из «Жития святых», как один святой искал Бога и нашел его в самоотверженной в труде и работе, самой заурядной, но смиренной женщине. Так я здесь, отец Сергий, гордый, прошедший все перипетии жизни, монах, нашел Бога в Пашеньке, уже старой женщине, знакомой еще в детстве и ведущей трудовую для семьи жизнь на старости лет.

Есть и фальшь в этой повести: это конец – в Сибири. Надеюсь, что так не останется. Очень уж все хорошо задумано и построено.

Писала вчера с половины второго до пяти часов утра, ночь всю пропереписывала, стало светло, и голова кружилась, но я все кончила и Л.Н., приехав, может работать над этой повестью.

Он хочет сразу написать и напечатать три повести: «Хаджи-Мурат», «Воскресение» и «Отец Сергий», и все это как можно дороже продать в России и за границей, и весь сбор денежный отдать на переселение духоборов.

Это обидно для нас, для его семьи, лучше бы Илюше сыну и Маше помог; они очень бедствуют. Кстати, два духобора сюда приехали, и я их должна скрывать в павильоне, и мне это крайне неприятно.

Ветер, сухо, ясно и красиво.

Сидела у Доры, вникала в маленького Льва, внука. Пропало во мне это непосредственное, животное почти, страстное чувство к маленьким детям, и в внуках я только люблю мечту будущего и продолжение нашей жизни.

Вчера переписывала статью Л.Н. Все то же отрицание всего на свете, и под предлогом христианских чувств – полный социализм.

Сегодня с утра была в Туле: столько было дела в чертежной, у нотариуса, искала учителя Мише, покупки, дела в банке и управе. Я так устала, что шаталась на ногах. Мечтала дома отдохнуть, и вдруг толпы гостей: Сергеенко, две барышни Дидрихс, сестра Лиза с дочерью и гувернанткой, Зветинцева с дочерью Волхонской и князем Черкасским, мальчики, – ужинали неожиданно все, и я заробела. Еще приехал Гольденвейзер и играл вечером Шопена, и поднялись во мне опять все музыкальные чувства, то прекрасное настроение и возбуждение, которым я жила эти два года.

Шум, крик, безумие молодого веселья. Очень устала. А Л.Н. весел, тоже возбужден и радуется и гостям, и балалайке Миши Кузминского, и болтовне княгини Волхонской, и всему, что составляет развлечение жизни.

А сейчас ещё немного академической информации по Юнгу.

Предполагается, что каждый человек воплощает в себе элементы анимы и анимуса, в пропорциях, не определяющихся его половой принадлежностью. Так, в характере мужчины может доминировать анимус, а может и анима. Так как анима и анимус обозначают архетипические образы, по определению коренящиеся в общественном сознании, то и их связь с полом находится в общественном сознании, а не в биологических особенностях человека, связанных с полом.

Задолго до Фрейда многие философы задумывались над тем, что именно определяет жизнедеятельность человека и какую роль в ней играют влечения. Фрейд также поставил задачей определиться в отношении того, что он назвал «первичными влечениями». В первых публикациях в качестве «первичных» он рассматривал лишь сексуальные влечения. Далее он приходит к выводу, что «первичные влечения» составляют полярную пару созидательной любви и влечения к деструкции. Эти размышления приводят к созданию концепции о том, что деятельность человека обусловлена переплетением сил «инстинкта жизни» (Эрос) и «инстинкта смерти» (Танатос). Эти полярные силы являются основными бессознательными влечениями, предопределяющими всю жизнедеятельность человека.

Третий день больна: и все члены ломит, и голова болит, и желудок, и грудь заложило. Не сплю совсем и не ем ничего.

Вчера среди дня встала с постели, мне совестно было валяться больной без дела, и через силу почти переписала всю статью Льву Николаевичу. Он же работает над «Воскресением» – ненавистной мне повестью. Может быть, он ее исправит.

Тут Горбунов, Гольденвейзер, приехал Орлов-Давыдов, которого Л.Н. ждал; я сидела на балконе, хотела воздухом подышать, но страшно слаба; а Л.Н. вдруг уходит спать и мне оставляет на полтора часа гостя.

Я сказала, что пойду лягу, а графа пусть Л.Н. проводит к молодежи. И действительно у меня сил нет болтать с гостями, которых я вижу в первый раз и которые приезжают не ко мне, а к писателю Льву Толстому.

Неприятное известие о том, что цензура арестовала последний, только что напечатанный мною том дорогого издания. Без хлопот не обойдется. Написала в Петербург Соловьеву, главному цензору.

Пролежала в постели больная до вчерашнего дня, и то едва встала. Был сильный жар, боли в животе, расстройство кишечное с кровью. Все это время смутно пролетело в памяти. Очень все ласково за мной ходили, постоянно были со мной, предупреждали все мои желания, жалели меня. Был день, когда и думала, что я умираю, но я этому была рада. Но вот встала и опять в водовороте жизни с ее требованиями, заботами, горем и трудностью разрешения неразрешимых вопросов.

Читаю интересную книгу «Le Reveil de l’Ame». Прочла еще книгу Anatole France: «La Buche» и «La fille de Clementine». Я не скучала болезнью, хорошо было сосредоточенное одиночество, много мыслей и отсутствие забот материальных.

Чудесная, ясная погода, лунные ночи, пропасть цветов; вообще хорошо бы, если б не люди и их злоба, пороки, соблазны, ревность, лень и т. д.

До умиления радовалась сегодня красоте природы и погоды и жалела, что слаба и не могу ни купаться, ни гулять, ни радоваться активно. Приехал М.О. Меншиков. Миша увлечен фотографией, чему я очень рада. Андрюша писал отказ выдуманной кавказской невесте и очень этим озабочен. Таня у Олсуфьевых и в Москве. Л.Н. ездил верхом в Засеку и хотел узнать о мясоедовских погорелых, но его не пропустили через полотно железной дороги по случаю проезда государя, бывшего в Москве на открытии памятника Александру II.

Играла с Сашей в четыре руки симфонию Гайдна, очень плохо она разбирает. Поправляла статью немецкую Левенфельда о его вторичной поездке в Ясную Поляну и копировала Мишины фотографии. Болит под ложкой.

Стараюсь после болезни войти в жизнь, но ничто не интересует. Готовимся к 28-му, не знаю, сколько будет гостей, и это хуже всего. Поиграла сегодня немного на фортепиано, и знакомое, столь любимое мною успокоение нерв и души так хорошо вспомнилось, и вспомнилось все то, что дала мне музыка в эти года. – Красота лета, лунных ночей, цветов – все это грустно действует своим неудержимо-быстрым течением и несомненным ходом к осени, холоду и зиме. Гулять еще не в силах, купаться нельзя. Лев Николаевич ездил далеко верхом, в Мясоедово, вчера его не пропустили через железную дорогу, ждали проезда царя.

Маленький внук Лев захворал свинкой, был Руднев. Андрюша гриппом болен. Миша увлечен фотографией.

Меншиков прожил несколько дней, но разговоров мало от него было интересных на этот раз. Сегодня он Маше говорил, что не одобряет того, что Л.Н. начал усиленно выпрашивать у богачей деньги для помощи духоборам. А я вообще никогда не могла понять, как можно жить, писать и говорить всегда так противоречиво, как это делает Л.Н.

Третьего дня ему лошадь наступила на ногу. Как он испугался вечером боли, как охал, не спал, растирал, клал компрессы, смотрел температуру – видно, очень испугался, а вышло ровно ничего, он уже опять бодро бегает и ездит верхом.

Мое рождение, мне 54 года. Таня, Маша и Саша сделали мне подарки: Таня и Саша свои работы, что приятно, а Маша купила столик, что неприятно, я знаю, что у ней денег нет, и мне жаль, что она их тратит на ненужные мне вещи. Но, может быть, чувства ее были хорошие. Она плоха все: то голова, то под ложечкой болит, то матка, то еще что… Прислушивается к своему телу, просто неврастения.

Тут Зося и Маня Стахович, милые, живые девушки. Приехала утром Вера Кузминская, потом к вечеру моя золовка, Марья Николаевна. Обедали у нас Дора и Лева, и рождение вышло довольно торжественно. Когда все ушли гулять к Ферре в Судаково, я пошла подстричь молодые плодовые деревья, потом часа два поиграла, одна, в мастерской. Л.Н. вечером был очень оживлен и блестящ, рассказывая всем, как бы задавая всякому темы для повестей: Мать, Купон, Кузмич – Александр I, и другие. – Тепло, ясно. Миша нас фотографировал и меня с большим букетом.

Эрос олицетворяет связующее начало, функцию связи, родства. Как принцип психической активности соответствует, по мнению Юнга, женской психологии. В данном контексте соответствующий принцип в мужской психологии – логос. Правда, во многих случаях Юнг считает возможным сосуществование эроса и логоса в пределах одного индивида любого пола.

Ветер, дождь, холод, все дома, много было разговоров. Всех интересует объявленное русским царем желание всемирного разоружения и мира. Л.Н. даже получил из Америки от «World» запрос о его мнении, и он отвечал, что это пока слова, а что прежде надо уничтожить подати, воинскую повинность и многое другое. А я думаю, что надо воспитать несколько поколений с отвращением к войне, чтоб она исчезла.

Приезжал мюнхенский профессор, румяный, коренастый немец. Приехал от духоборов Суллержицкий и едет в Англию за сведениями, а те, т. е. духоборы, 7000 человек, ждут в Батуме на берегу моря решения, от кого же? От Черткова – куда им ехать. Все это легкомысленно, страшно и нехорошо.

Л.Н. много беседовал с немцем. Он пишет свое «Воскресение», и ему переписывает очень кстати явившийся Александр Петрович.

Я очень озабочена приближающимся днем рожденья Льва Николаевича, боюсь множества народа и хлопот. Волнует меня и мой переезд в Москву: мне жаль нарушать жизнь тихую в Ясной и страшно за Т[анеевс]кие истории.

В Туле с золовкой Марьей Николаевной весь день. Покупки провизии, сенников, посуды и т. д. для приезда.