Был ли «червонный валет» действительно племянником князя Долгорукова, или это была лишь ширма для проворачивания мошенничеств и надувательств, – слухи по Москве ходили самые разнообразные. Примечательным было то, что все Долгоруковы считали Вольдемара паршивой овцой, что указывало все ж таки на какую-то принадлежность «валета» к столь знаменитому княжеско-рюриковскому роду. Впрочем, «валеты» любили присваивать себе титулы и фальшивые имена, ибо это было необходимо в их мошенническом ремесле. На него-то, «князя» Вольдемара Долгорукова, Серафим и обратил свое внимание. Ему для какого-то дела нужна была масштабная фигура. И он ее отыскал в лице Долгорукова. Но вот для какого именно дела – того Ксения не ведала. И узнала об этом только через три с половиной года, когда Вольдемар Долгоруков вышел из Московского централа и поселился в Казани.
Но об этом чуть позже…
Подсудимых могло быть и больше сорока восьми человек. Скрылся, а ныне пребывал и здравствовал в Париже главный «червонный валет» Павел Карлович Шпейер, хороший знакомец Серафима. Именно последний посоветовал Шпейеру «сделать ноги», покуда для этого имелась возможность, и к чести председателя клуба «Червонные валеты», гордого и мало кого вообще слушающего, Павел Карлович воспринял совет к действию, тотчас уехал и был премного благодарен Серафиму, чувствуя себя его должником. А иметь в должниках столь значительную фигуру, как Шпейер, весьма нелишне. Ибо еще неизвестно, как могут сложиться жизненные обстоятельства – возможно, рука вашего должника, протянутая в помощи, может оказаться единственной надеждой.
Кого-то помиловали до процесса, кто-то, как и Шпейер, избежал правосудия благодаря связям и природному наитию. В частности, избежала карающей десницы правосудия известная мошенница и аферистка Сонька Золотая Ручка, выведя из-под удара и увезя с собой в Румынию еще и трех своих бывших мужей-подельников, а вместе с ними и нового дружка Мартина Якобсона (бывшего норвежского бандита, за голову которого полицией Швеции и Норвегии была назначена призовая сумма в двадцать тысяч золотых).
Так что обвиняемых могло быть полсотни, а то и более…
Одним из главных потерпевших на суде был его высокопревосходительство генерал-губернатор Москвы князь Владимир Андреевич Долгоруков. Правда, его сиятельство сам на суд не пришел, но прислал своего поверенного, представлявшего губернаторские чаяния, обиды и интересы. Всей Москве была известна история с продажей губернаторского дворца на Тверской генеральским сынком Пашей Шпейером заезжему английскому лорду. Афера была великолепнейшей и весьма остроумной. Скандал же получился и вовсе грандиозный. Ведь у лорда на руках была почти настоящая купчая на дворец. Оформлена она была по всем правилам, правда, в фальшивой нотариальной конторе на Ямской, которая до того, как исчезнуть, успела совершить одну-единственную сделку – продажу казенного губернаторского особняка «с дворовыми строениями и мебелями в оных» тому самому лорду. Сто тысяч рубликов серебром перекочевали из кошеля облапошенного лорда в карман хитроумного российского мошенника Паши Шпейера, который после этого подался в ослепительный Париж, и правильно сделал. Сразу после аферы с губернаторским дворцом клубом «Червонные валеты» заинтересовалась тайная полиция, к тому же из Санкт-Петербурга пришло приказание от самого министра внутренних дел «вести розыскную и дознавательскую деятельность злоумышленников, невзирая на их чины и звания». Буквально в течение нескольких месяцев на «валетов» был собран огромный обличающий материал, который позволил произвести арестования сорока восьми «червонных» и предать их судебному разбирательству в здании Московского окружного суда…
О, как ерзал на своем сиденье Серафим, наблюдая за судебным разбирательством над «валетами», длившимся несколько дней! Он даже снял свое пенсне с синими стеклами, чтобы лучше рассмотреть лицо главного обвинителя процесса Муравьева, пылающего гневом, когда тот обличал деятельность «валетов», сумевших за десять лет существования клуба обмануть доверчивых граждан на сумму около трехсот тысяч рублей. А сколько из обманутых «валетами» людей (в большинстве своем степенных купцов и торговцев) не стали обращаться в суд из-за боязни потерять репутацию и из-за банального срама, что их обвели вокруг пальца какие-то «молокососы», и вовсе не поддается подсчету!
– Все началось в октябре одна тысяча восемьсот шестьдесят седьмого года в фешенебельном «веселом доме» на Маросейке, принадлежащем подсудимому Иннокентию Симонову, – говорил обвинитель Муравьев, обращаясь то к председательствующему суда, то к присяжным заседателям. – В этом доме, помимо борделя, купеческий сын Симонов открыл подпольный игорный дом, что, как вы понимаете, законопреступно и богопротивно. Конечно, сие заведение было часто посещаемо представителями так называемой «золотой молодежи», пресыщенной балами, вечеринками и прочими светскими развлечениями. А здесь, у Симонова, подавались приличные вина, кухня была отменной, шла игра, часто по-крупному, и имелась возможность пощекотать себе нервы. А после вина и карточной игры – добро пожаловать в апартаменты к барышням! И опять обслуживание по высшему разряду. Скоро среди состоятельных кутил предприятие подсудимого Симонова стало пользоваться небывалым успехом. В нем «отдыхали», так сказать, душой и телом все господа, которых вы можете видеть сейчас на скамье подсудимых. Собственно, это весьма символично и закономерно: вначале пресыщенность развлечениями, потом желание новых ощущений, затем бордель, карты, девочки, и венец этого пути – скамья подсудимых…
Серафим едко усмехнулся. Это вовсе не символично: карты-девочки-скамья подсудимых. Скорее, символично другое: карты-девочки-наслаждение. Причем вовсе не каждое мошенничество или афера ведут к судебному следствию. Клуб, к примеру, существовал десять лет! И ежели б не личное оскорбление, нанесенное генерал-губернатору Долгорукову, то клуб наверняка спокойно просуществовал бы и по сей день…
– Итак, основу преступной организации, именуемой официально «Клубом Червонных валетов», и составила так называемая «золотая» московская молодежь, посещающая незаконное и богопротивное предприятие подсудимого Иннокентия Симонова. Это были достаточно образованные молодые люди, не испытывающие особых финансовых затруднений. Почему тогда они решились на законопреступные деяния? – продолжал обличительную речь Муравьев.
Серафим посмотрел на Ксению. А и правда, почему? Почему он, Серафим, годовой доход от афер у которого бывает составляет более двухсот тысяч, не успокоится и не «завяжет»? Да потому, что можно сдохнуть от тоски! Без риска, без этого нервного напряжения, от которого кровь не течет, а летает и мечется в жилах, – жизнь не в радость. С боевой организацией польских революционеров он связался по той же причине: чтобы было чем пощекотать нервы.
Вот и Ксюша… Тоже нынче при деньгах. Он, правда, крепко держит ее в узде. Но у нее имеется характер и недюжинная воля. Могла бы, в конце концов, сбежать от него, воспользовавшись его отсутствием. Но – не бежит. Почему? Ответ простой: не хочет! Скучно ей будет без этих афер, без одурачивания простофиль, что позволяет чувствовать себя умнее и сильнее многих. Скучно будет и без ее собственных афер. Она думает, что он не знает о ее посещениях гостиниц в ранние утренние часы. Как называет этот вид грабежа Сонька Золотая Ручка? Ага, «Гутен морген»! Надо будет сказать ей, чтобы не увлекалась этим…
А обвинитель Муравьев продолжал обличать. Получалось это у него весьма убедительно и красноречиво. Серафим посмотрел на присяжных заседателей. Кажется, все они на стороне прокурора.
Муравьев говорил долго. В заключение, сказав еще несколько ударных фраз, он поблагодарил за терпение председательствующего суда и господ присяжных заседателей и, умолкнув, отправился на место.
После речи обвинителя говорили присяжные поверенные подсудимых, но их не особо слушали. Похоже, что у присяжных заседателей после речи прокурорского обвинителя сложилось собственное мнение. И в конце судебного разбирательства заседатели вынесли каждому из всех сорока восьми обвиняемых «валетов» вердикт: «Виновен!»
Конечно, наказания были разными. Девять «валетов» были лишены всех прав состояния и сосланы на поселение в Сибирь. Кто-то получил три года арестантских рот. Кого-то отправили отсиживать срок на Вологодскую каторгу. Более десятка «валетов» получили тюремные сроки от двух месяцев до двух лет. Вольдемару Долгорукову было суждено провести в кутузке три с половиной года.
Выслушав приговор, Серафим вздохнул. То, что он задумал, пришлось отложить на три с половиной года. Но это ничего. Он, собственно, никуда не торопится…
* * *Три с половиной года. Много это или мало? Много, если судить с точки зрения человека, сидящего в камере и считающего дни до своего освобождения. Мало, если вы человек занятой и жизнь у вас насыщена до того, что последующий день совершенно не похож на предыдущий.
Выслушав приговор, Серафим вздохнул. То, что он задумал, пришлось отложить на три с половиной года. Но это ничего. Он, собственно, никуда не торопится…
* * *Три с половиной года. Много это или мало? Много, если судить с точки зрения человека, сидящего в камере и считающего дни до своего освобождения. Мало, если вы человек занятой и жизнь у вас насыщена до того, что последующий день совершенно не похож на предыдущий.
Три с половиной года для Вольдемара Долгорукова прошли как три с половиной долгих года.
Три с половиной года для Серафима и Ксении пролетели, как три недели. Ну, может, и не как три недели, а как три месяца, что сути, в общем-то, не меняет.
Всеволод – так стал именовать себя Долгоруков, отказавшись от игривого и пошловатого имени Вольдемар, – вышел из заведения центральной пересыльной тюрьмы «Бутырки» в первом часу пополудни в срединный день июля месяца 1880 года. Серафим знал об этом, а поэтому наблюдал за выходом Долгорукова из Бутырского тюремного замка с противоположной стороны улицы. Одет он был в дорожный костюм, в руках держал путевой саквояж и трость, а на носу сидело знакомое пенсне с синими стеклами.
Серафим также знал, что Всеволода Долгорукова немедля вышлют из Москвы, только вот не ведал, куда именно. Впрочем, выбор у бывшего сидельца был не особенно большой, ибо таковым запрещалось не только проживать, но и даже посещать как обе российские столицы, так и многие крупные губернские города.
Долгоруков вышел с полицейским приставом. Вместе они, едва ли не как два закадычных друга, пошли к извозчичьей бирже. Вслед за ними отправился и Серафим, поглядывая по сторонам и стараясь примечать все, что стоило внимания.
Пристав взял извозчика, усадил Долгорукова, и пролетка тронулась.
Серафим, подождав, когда пролетка с Долгоруковым и приставом отъедет, также взял извозчика и, указав тростью в спины Долгорукова и полицейского пристава, произнес:
– Следуй во-он за теми господами, голубчик. – И добавил: – Только смотри, не упусти.
– Не упустим, ваш бродь, – живо ответил извозчик, приняв, верно, господина в пенсне за агента тайной полиции. – Мне не впервой! Дело свое знаем!
Сначала пролетка с Долгоруковым и приставом, а затем и с Серафимом остановились возле одной из пристаней пароходной компании «Надежда». Долгоруков и полицейский пристав молча вышли и так же, не проронив слова, ступили на пароходную пристань, где уже завел свою бельгийскую машину новенький двухпалубный пароход «Императрица Елисавета». Затем Долгоруков ступил на пароходные сходни. Пристав стоял словно врытым в землю истуканом и не сводил взора с Долгорукова до той поры, покуда «Императрица Елисавета», задрожав всем корпусом, медленно не отошла от причала, вспенив вокруг себя воду. Дождавшись, когда пароход отойдет на приличное расстояние, пристав взял прежнего извозчика и укатил.
Серафим хмыкнул и пробормотал:
– Казань, значит.
– Чево? – спросил, не расслышав фразы седока, извозчик.
– Давай на пристань «Меркурий», – громко сказал Серафим. – Да поживее.
Пролетка тронулась. Серафим потому был в дорожном костюме и с саквояжем, что тоже отбывал на пароходе. Только в Нижний Новгород, где выполняла его новое задание Ксения. Когда он оглянулся, «Императрица Елисавета», набрав обороты и развернувшись, уже вовсю плыла по реке, оставляя за кормой тонкий пенистый след.
* * *– Он снова меняет место службы, – с такими словами вместо приветствия встретила Ксения в Нижнем Новгороде Серафима. – Что будем делать?
– А куда его переводят? – нахмурил брови тот.
– Говорят, что в Казань, – ответила Ксения. – Начальником штаба какой-то там пехотной дивизии.
– В Казань?! – Серафим расслабленно улыбнулся, что вызвало крайнее удивление Ксении. Он вообще мало улыбался, а тут еще и по непонятной причине.
– А чему ты так радуешься? – спросила она в недоумении.
– Тому, что второй наш фигурант в настоящее время уже плывет в этот славный город на двухпалубном кораблике «Императрица Елисавета». – Серафим потер ладонью о ладонь. – Вне всякого сомнения, это добрый знак.
– Знак того, что у нас все получится?
– Вот именно!
В принципе, покуда он один до конца знал весь план. Ксении была известна лишь небольшая часть, которую она исполнила блестяще: влюбила в себя полковника Александра Антоновича Скалона и теперь не оставляла его в покое, что было второй частью задания. Скалон был тем самым человеком, что ранил несколько лет назад Серафима в перестрелке и являлся его презлейшим врагом. Вот и настал момент, чтобы отомстить сполна. Мало того что Серафим посредством Ксении уже испортил военную карьеру Скалону, он хотел еще и обчисть его до нитки. С участием Ксении, разумеется, и… Всеволода Долгорукова. И это составляло заключительную часть хитроумного плана…
* * *Ксения познакомилась со Скалоном случайно. Во всяком случае, так виделось полковнику. В действительности Ксения просто выполняла приказание своего хозяина – Серафима.
Александр Антонович служил в Санкт-Петербургском резервном пехотном полку и быстро поднимался по служебной лестнице. Очарованный новой знакомой, полковник без ума влюбился в нее, несмотря на то что был женат и имел трех дочерей-погодок. Ксения тоже разыграла из себя влюбленную женщину, и они стали встречаться. Через две недели встреч они поклялись друг другу в вечной любви, после чего Ксения стала весьма целенаправленно вычищать карманы любимого.
Полковник для своей возлюбленной ничего не жалел. Но скоро стало нечего жалеть, и начались капризы. Ксения стала изводить Александра Скалона требованиями, на которые он не мог решиться: вскрыть полковую казну, чтобы было на что делать ей подарки, и развестись с женой.
Когда ни одно из этих требований не было выполнено, Ксения объявила себя беременной. Александр Антонович попросил ее прервать беременность. В ответ на это Ксения нашла способ известить о своей беременности супругу Скалона. Для полковника наступили черные дни.
Но однажды Ксюша дала маху. Когда Скалон спросил, откуда ей стало известно о своей беременности, то она тотчас назвала имя врача, к которому якобы ходила на консультацию. Стесняясь и проклиная себя последними словами, полковник все же отправился к названному врачу для разговору, и тот ему объявил, что Ксения Михайловна приходила к нему на днях на обследование и что с ней все в порядке.
– Я понимаю, что все в порядке, – пробормотал Скалон. – Но когда ожидается ребеночек?
– Какой ребеночек? – не понял доктор.
– Ну, ребеночек Ксении Михайловны? – пояснил Александр Антонович.
– Ребеночек? – Удивлению врача не было предела. – Никакого ребеночка у Ксении Михайловны не ожидается.
– Вы уверены? – похолодел в своих догадках полковник.
– Абсолютно, – заверил его доктор. – Кроме того, – он приблизил к Александру Скалону лицо и произнес: – Между нами, конечно, у Ксении Михайловны, скорее всего, вообще не может быть детей из-за весьма бурной молодости в… половом отношении. Вы меня понимаете, господин полковник?
Скалон понял все через несколько минут, как только пришел в себя.
Вот стерва! Это надо же так крутить им!
Пелена спала с глаз, и полковнику все стало предельно ясно, как Божий день: эта женщина просто умело пользовалась им, он был для нее всего-то источником обогащения, и, конечно, она никогда не любила его. Очевидно, Ксения вообще не могла любить кого бы то ни было и не знала, что это за чувство. От зависимости к ней следовало освобождаться!
Получилось не сразу. Помогла военная косточка и, как это ни странно, его супруга. Она простила мужу измену и никогда не напоминала о ней. Все это помогло найти силы порвать с Ксенией. Зато последняя постоянно напоминала о себе. Она повсюду преследовала Скалона, появлялась в тех местах, в которых бывал он, и бесконечно требовала денег.
Деньги! Вот все, что ей было нужно от него.
Скоро его положение стало невыносимым. Для того чтобы избавиться от преследования этой женщины, полковник Скалон принял предложение председателя Военно-окружного суда Нижегородской губернии стать его товарищем и, помимо исполнения своих обязанностей по службе, также исправлять председательскую должность во время болезни или отсутствия самого председателя. Александр Антонович переехал в Нижний, получил чин генерал-майора и только-только успокоился, перевезя в Нижний Новгород и свою семью, как в городе объявилась Ксения. Она стала снова появляться в местах, которые посещал генерал-майор, и требовала денег в качестве компенсации за её совращение, чем изводила Скалона нещадно. Жизнь у вновь испеченного генерала опять стала невыносимой. Промаявшись в Нижнем несколько месяцев и не ведая ни часу покоя, генерал написал рапорт о переводе в Казань. Рапорт приняли, и он должен был вот-вот перевестись туда на должность начальника штаба Второй пехотной дивизии…