— Ну не случайно же они — наши родители! — выступила я в защиту ненавистницы мелких бриллиантов.
— Да, — вздохнула Лена, — но иногда хочется просто услышать «спасибо».
Кто-то уже дважды звонил и вешал трубку. Я разбиралась в Машиной комнате. Няня заболела, и мне пришлось остаться дома. Я перебирала Машины игрушки, тетрадки, альбомы, сумочки, ластики, блокнотики и книжечки. И половину сразу отправляла в пластиковый пакет для мусора. Дети никогда не расстаются с вещами сами.
А как она расстанется с этим домом?
Я старалась думать про это отвлеченно: не верилось, что я могу лишиться дома, что это будет не мой двор, не мои комнаты, не мой адрес. У меня было такое чувство, как будто кто-то хочет одолжить у меня машину. На один день. Сердце, конечно, щемит от волнения — вдруг поцарапает или бандиты отнимут, — но это всего один день. И потом все будет нормально.
Снова зазвонил телефон и после моего «алле» сразу отключился.
Кто бы это мог быть?
Вдруг Вова Крыса?
Страх — это когда наплевать, как ты выглядишь. Это когда потеют руки. Страх — это когда нужно только одно: поставить ширму между тобой и опасностью. И ты готов сделать эту ширму из чего угодно. И кого угодно. В первую секунду. В эту секунду совершаются предательства. Потом ты с хрустом переламываешь в себе что-то и уже в состоянии адекватно мыслить.
Я не нужна Вове Крысе. Только если он не шизофренический идиот и не маньяк-убийца.
Я позвонила Вадиму.
— Они собираются ловить этого Вову? — спросила я раздраженно. — Я боюсь за семью водителя. Им уже машину сожгли!
— У меня есть один рычаг. Я постараюсь взбодрить их, — пообещал Вадим
— Или они все переедут жить прямо к ним в отделение! — пообещала я.
— Тебе надо развеяться, — сделал вывод друг моего мужа.
Господи! Не забирай у меня мой дом!
Получилось, как будто этот дурацкий банк — Господь Бог.
Господи, дай мне силы пережить все это!
Нет, тоже не годится. Каждый несет тот крест, который может вынести. Лучше бы у меня этих сил не было.
Господи, яви чудо!
21
В магазинах появились летние коллекции. Запахло весной. Все начали худеть и заниматься спортом.
Я сидела в кафе «World Class» в Жуковке и думала, куда пойти. Налево — SPA, направо — тренажерный зал. Я решила начать оздоровительную программу с бассейна.
Там же Олеся начала свою. Она сидела на бортике и размышляла о том, как заставить своего мужа венчаться. Надеясь на то, что, обвенчавшись, он уже точно не уйдет к другой.
— А может, сказать, что меня батюшка в церкви ругает, что мы во грехе живем? — спросила она, когда я проплывала мимо, следя за ритмичностью вдохов и выдохов.
— Скажи, — ответила я, как раз уместив слово в один вдох.
— А может, сказать, что за наши грехи дети будут расплачиваться? Это ведь так и есть? — придумала она, когда я пошла на четвертый круг.
— Неплохо! — У меня получилось не сбиться с ритма. Но я уже начала уставать.
— А может, купить платье тысяч за десять долларов, а потом не выбрасывать же его? Придется венчаться!
— Думаю, что, как только он поймет, что венчается из-за потраченных денег, эта затея потеряет для него всякий смысл. — Я решила отдышаться и продолжить заплыв.
Олеся аккуратно, на руках, опустилась в воду. Повернулась на спину и легла, слегка двигая ногами.
— А Кира ходит в бассейн? — спросила я Олесю.
— Да, — ответила она, шевеля в воде пальцами.
— А что в это время делает ее собака?
— Не знаю. — Олеся непонимающе уставилась на меня.
— Я пошла, — сказала я.
— Хорошо позанималась? — бодро спросила меня Алекс в машине.
— Отлично, — процедила я сквозь зубы.
Катя встретила меня с распростертыми объятиями.
— Боюсь даже говорить, — она счастливо улыбалась, — но у нас та-а-акой роман! И он хочет детей.
— А я хочу есть. Я со спорта.
— Ух ты! — В ее голосе появилось уважение. — Но мне сейчас нельзя. Я активно пытаюсь забеременеть. Я уже купила штук двадцать тестов. Чтобы потом не бегать.
Катина домработница накормила нас картофельной запеканкой. С филиппинкой я научилась ценить простую человеческую еду.
— После секса я по десять минут держу ноги задранными вверх, — рассказывала Катя, — и вообще мы занимаемся этим, только когда доктор разрешает: меня смотрят на ультразвуке и там видно, есть ли вероятность зачатия. Конечно, никакой романтики, — сокрушалась она, — но, я думаю, ему романтики и без меня уже хватило.
Я вдруг начала сомневаться, можно ли мне с моим пиелонефритом ходить в бассейн.
— У тебя нет, случайно, ста двадцати тысяч? — спросила я Катю за десертом.
— В долларах? — уточнила она.
Я кивнула.
— Нет, нету.
— Жалко.
— Мне тоже, честно говоря. Но, я думаю, скоро все изменится.
На десерт был вафельный торт «Причуда».
Одноклассник Олежека погиб в авиакатастрофе. Вместе с ним разбился летчик. Частный самолет рухнул вниз через десять минут после взлета.
«В квартире Шпака — магнитофон, у посла — медальон», — вертелась у меня в голове фраза из фильма «Иван Васильевич меняет профессию». Я ведь раньше не доверяла Олежеку. Я даже бриллианты снимала в машине. Почему я решила, что он должен измениться после того, как перестал быть бедным? Ведь все равно всегда есть деньги, которые тебе не принадлежат. Пока.
Как он сказал? «Я не могу сейчас засветиться в таком деле».
Я набрала его номер. Автоответчик.
— Олег, я хотела выразить тебе соболезнования. Но, конечно, слава богу, что ты не полетел с ним. Пока.
«В квартире Шпака — магнитофон…»
Если бы можно было запереться в своем доме! С книгами и телевизором! И ров с водой пустить вокруг. Только чтоб кто-нибудь к завтраку икру свежую приносил по перекидному мостику. И маракуйю. Впрочем, скоро приносить будет некуда. Банк заберет дом.
* * *Кате купили джип Cayenne. А на Восьмое марта она ждала цветы от Van Cliff. В уши и на палец.
Лена рассталась со своим женихом. И одновременно — с надеждой когда-либо выйти замуж. Теперь, когда она хотела охарактеризовать какую-либо девушку, она просто почтительно декларировала, сколько лет та в браке. Например: «Вон идет Оля. Посмотрите на ее юбку. Она уже девять лет замужем. У нее двое детей». Это означало, что юбка хорошая.
Муж Вероники пришел домой в девять утра. В семь утра им надо было выезжать в аэропорт. Они летели в Египет нырять с аквалангами. В полдевятого Вероника велела домработнице разбирать чемоданы, а детей отправила спать.
Олеся никак не могла придумать, как ей заставить мужа венчаться. Последняя идея — лечь в больницу, как будто при смерти, и сказать, что только венчание поможет. Мы отказались обсуждать этот вариант.
Муж Киры ушел к другой. Странно, что она не покрасила Блонди в черный цвет. Они прожили вместе одиннадцать лет. И все одиннадцать лет он терпел Кириных любовников так же покорно, как Кириных собак. Пока не нашел в себе силы влюбиться в другую.
Мы сидели на стеклянной веранде «Марио» и ели макароны с белыми трюфелями (по тридцать долларов грамм), запивая их мартини со льдом в бокалах, похожих на перевернутую пачку балерины.
— Можно кого-нибудь нанять, и ее покалечат, — предложила Кира после четырех мартини.
— Смотрите, Искандер идет! Говорят, он с женой развелся. — Олеся быстро достала пудреницу из сумочки и подкрасила губы.
— Да, а в списке «Harper's Bazaar» десяти самых завидных женихов Москвы его не было, — уверенно сказала Лена.
— Он отдал свою страничку Соркину. «Кто мо-о-ожет сравниться с Матильдой моей…» — пропела Катя.
— Да просто ему это не нужно, — вздохнула я, — он может жениться на любой в этом ресторане и в этом городе. И даже не жениться.
— Ну конечно! — упрямо возразила Кира.
— Конечно! Если тебе утром к подъезду подгонят Bentley с откидным верхом в розовых ленточках — ты устоишь? А он это может запросто. А если устоишь, то назавтра он купит тебе дом в Марбелье. И что?
Кира мечтательно вздохнула. По ее улыбке я поняла, что она согласна.
— И все так, — произнесла я. — Так что ему можно только посочувствовать. Представляете, какая скукотища ему с нами общаться?
— Девочки, давайте проучим эту суку, — вернулась Кира к реальной жизни.
— Как? — спросила Лена.
— Можно ее припугнуть, — предложила Катя.
— Можно в лицо серной кислотой плеснуть, — сказала Олеся.
— Нет, тогда он догадается, что это я, — возразила Кира.
— Ну и пусть догадается. — Вероника заказала всем еще по мартини. — Главное, чтоб она его стороной обходила.
— Девочки, — Лена огляделась вокруг, — давайте больше трех не собираться, а то нас мужчины боятся. Никто даже шампанское не пришлет.
— Надо в Нью-Йорк ехать, — предложила Лена. — Смотрели «Секс в большом городе»?
— Девочки, — Лена огляделась вокруг, — давайте больше трех не собираться, а то нас мужчины боятся. Никто даже шампанское не пришлет.
— Надо в Нью-Йорк ехать, — предложила Лена. — Смотрели «Секс в большом городе»?
— Да, это в Нью-Йорке, — вздохнула Кира, — а у нас «Отсутствие секса в большом городе». Пора сериал снимать; все, кто в этом ресторане, будут главные герои.
— Девочки, а помните, пятнадцать лет назад… — Олеся мечтательно закатила глаза.
— Пятнадцать лет назад секс был, — твердо сказала Лена.
— Но не было денег, — заметила Катя.
— А кого можно попросить ей позвонить и припугнуть немного? — Кира заказала себе тирамису. В «Марио» — лучшие тирамису в Москве. И лучшее общество.
— Я сейчас Борисыча попрошу.
Вероника полезла за телефоном, но не смогла его найти в своих карманах. Лена предложила ей свой. Вероника стала переворачивать содержимое Лениной сумки.
— О, — воскликнула она и замерла, — как это волнительно — носить в сумке презервативы. Давно забытое ощущение.
— Ты телефон лучше ищи, — поторопила Кира.
— Алле! Борисыч! Ну что, мой дорогой: или Игорь узнает, что я не поехала на эту встречу, потому что ты напился, или окажи услугу моей подруге.
Она объяснила ему, в чем суть. Попросила его быть ужасающе страшным.
— Ну что ты скажешь, например? — устроила она небольшой тестик.
Вероника сморщилась и отодвинула трубку от уха.
— Какой ты хам, Борисыч. Нет, нет — нормально. И как только дозвонишься туда, сразу набери мне.
Мы заказали еще мартини.
— Я продаю дом, — сказала я.
— Да ладно? — удивилась Вероника.
— Надоело жить на Рублевке. — У меня получилось не совсем так, как я планировала, но я постаралась исправиться и заговорила надменно и лениво. — Эти вечные пробки! И Путин все никак не переедет. К тому же мне дали очень хорошую цену.
— Сколько? — спросила Кира.
— Три с половиной.
— Я бы свой ни за что не продала, — сказала Олеся.
— Я бы тоже, — вздохнула Катя.
— А я отношусь к этому просто как к недвижимости — дали хорошие деньги, продам, куплю другой.
— Но только тоже на Рублевке, — посоветовала Олеся, — потому что ты уже нигде больше жить не сможешь.
Перезвонил Борисыч. Сказал, что она молча выслушала и положила трубку.
— Ну, ничего. Теперь призадумается, как чужих мужей отбивать, — угрожающе произнесла Кира.
— Дура! — сказала Олеся и рассмеялась.
Интересно, будет это так же весело завтра утром?
У Лены зазвонил телефон.
— Это мой, — сказала она, глядя на номер, — может, не брать? Пошел он… Пусть жене звонит.
Она ответила, высокомерно задрав подбородок:
— Алле… Конечно, меня нет дома… Меня срочно вызвали на операцию… Я не говорила тебе, что стала хирургом?
В дверях я столкнулась с Олежеком. Он входил, окруженный охраной, как дядька Черномор со своими богатырями.
— Какой обалденный красавец! — сказала я почему-то зло.
— А кто это? — спросила Катя.
— По-моему, у него есть никельная компания. Или какой-то завод на Урале. Не меньше, это уж точно, — ответила я.
Олежек улыбнулся мне как старой знакомой.
Я мило помахала в ответ рукой.
— Мы продаем дом, — сказала я Маше за ужином.
— Почему? — Она подняла на меня удивленные глаза.
— Так получается.
— Ура! — закричала она и подкинула вверх салфетку.
— Чему ты радуешься? — удивилась теперь уже я.
— Значит, мы уедем отсюда и мне не придется ездить с Никитой каждый день в школу.
— Я не знала, что это для тебя проблема.
Маша помолчала.
— Просто нас так учительница учит. Если случается что-то плохое, то надо постараться найти в этом хорошее. — Маша внимательно посмотрела на меня.
— А с чего ты взяла, что это плохо — продавать дом?
Я положила себе еще салата из свежей капусты и предложила дочери. Она отказалась.
— Потому что у тебя глаза грустные. — Маша была еще слишком мала и не умела одновременно есть и говорить на серьезные темы. Ужин на ее тарелке оставался нетронутым.
— Но ты не волнуйся, — прошептала Маша, — все будет хорошо. Я это еще у Деда Мороза попросила. Не тот настоящий фарфоровый сервиз для Барби, а чтобы все было хорошо. И чтобы все мы были здоровы.
Я ведь ничего не знала про сервиз. Я подарила ей от Деда Мороза новый магнитофон. Мне казалось, что она хочет его.
— Ты ничего мне не говорила. — Я даже представить не могла, что Маша могла попросить у Деда Мороза сервиз, а он бы ей его не подарил.
— Я в «Вини» видела. Но я сразу запретила себе о нем думать. Я знала, о чем попрошу Деда Мороза.
— А хочешь, я подарю его тебе на Восьмое марта?
Глаза Маши заблестели.
— Полный или только для чая? Я сделала вид, что задумалась.
— Ну, скажем — полный!
— Ура! — снова закричала Маша. — Я же говорила, что все будет хорошо! Там еще есть настоящая настольная лампа, — вспомнила она, — вот такусенькая.
— Я уверена, что там еще много чего есть, — улыбнулась я.
Я проводила Машу в школу. Сквозь огромные окна гостиной лучилось солнце. Это был первый день весны.
Есть что-то фатальное в том, что люди с одинаковым энтузиазмом поздравляют друг друга и с первым снегом, и с первым днем весны. Наверное, они радуются тому, что жизнь не стоит на месте. Хотя всем известен итог этого движения.
Я включила рэп через мощные колонки.
Эй, филиппинка, где ты там прячешься?
Я танцевала с солнечными лучами, потом со своим отражением в стеклах, потом со звуками барабанов, потом с голосом вокалиста. Потом я танцевала сама по себе, не нуждаясь в партнере.
Я чувствовала себя абсолютно свободной. Я была одна в огромном пустом доме. Я могла прыгать по диванам. Это я и делала.
Я могла снять майку и остаться topless.
Нет, все-таки где-то… Ерунда! Я сняла майку и, размахивая ею, вообразила себя поп-звездой на сцене.
Thank you very much, дорогая филиппинка, за это абсолютно пьянящее ощущение, когда никто на тебя не смотрит, не вертится у тебя под ногами, не разбрасывает тазики и не пристает с кулинарными рецептами.
Я сделала музыку тише и пошла принимать ванну.
На телефоне — три пропущенных звонка. Все от моего врача.
— Я звоню вам целое утро…
— У меня музыка была громко…
Ей необходима госпитализация. Кризис, конечно, прошел, но ей нужен правильный реабилитационный курс в стационаре. Или он ни за что не ручается.
— Спасибо, — сказала я.
Весной даже решения принимаются легче. Наверное, потому, что светло. А когда светло — не страшно.
Лежа в моей ванне, можно смотреть на деревья. Господи, как я не хочу отсюда уезжать!
Этот Вова не должен ходить по земле. Он не должен смотреть на деревья. Эти деревья — для избранных. Я ненавижу его.
Я ненавижу, если звонит телефон, когда я принимаю ванну. Вероника. Игорь устроил ей огромный скандал. Ему позвонил муж Киры.
— Представляешь, — всхлипывала Вероника, — эта дура Олеся все рассказала своему мужу. Видишь, говорит, какая я хорошая — все терплю. А некоторые бандитов нанимают и серную кислоту собираются в лицо лить.
— А он тут же позвонил мужу Киры, — догадалась я, — мужская солидарность?
— Ну конечно. А тот — моему. Он был в бешенстве. Но я Борисыча не выдам, пригодится еще.
— Вот дура, — согласилась я.
«Алекс, — подумала я. — Алекс может убить Вову. У нее такое волевое лицо. За деньги».
Еще — брат моего водителя. Абсолютно меркантильное существо. Нет, потом начнет меня шантажировать.
У Алекс есть «оса». Я купила. С трех метров пробивает человека насквозь. Можно инсценировать самооборону.
Вымыв голову, я поняла, что никого Алекс убивать не будет.
Какую, оказывается, важную роль играл в моей жизни Олежек. Без него теперь как без рук.
— А вот если, например, я хочу убить человека, то что мне надо делать? — спросила я у Кати, когда она позвонила мне, чтобы обсудить Олесин поступок.
— Тогда тебе надо сходить к психиатру, — сказала Катя. — Это ты из-за Олеси так?
— Нет. Меня раздражает президент Америки. — Что я говорю?
— А… — Катя немного помолчала. — Меня тоже, если честно.
Забеременеть самостоятельно у нее не получалось. Катя решила делать ЭКО — экстракорпоральное оплодотворение.
— Это, конечно, ужасный процесс, — рассказывала она, — через день надо наблюдаться у врача (у меня Торганова — самая лучшая), каждый день делать уколы в живот; кроме того — бесконечные уколы в попу, пока что-то там не случится с желтым телом. Я уже хотела было взять суррогатную маму, — вздохнула Катя, — пусть бы она делала все эти процедуры; знаешь, желающих полно — десять тысяч долларов США всего плюс снимаешь ей где-нибудь квартирку и приставляешь охранника. И привозишь фрукты и книги. И классическую музыку. Удобно, да? Но мой не согласился. Прям ни в какую. Говорит, не хочу, чтобы моему ребенку передавались гены какой-то там неизвестной колхозницы. Хотя уже давно доказано, что через кровь мамы ребенку ничего не передается. Но ему же не объяснить.