— А на что ты собираешься жить?
— У меня есть небольшая заначка. Немного, но здесь я и трачу немного. Ну и девушки мне кое–что платят.
— Неужели о такой карьере ты мечтал? Работать секретарем–переводчиком у девушек с Бангла–роуд?
— Ну конечно, я представлял свое будущее несколько иначе. Чего вы планируете добиться через пять лет? В идеале я хотел бы писать письма за проституток. — Его лицо помрачнело. — Я не должен их так называть. Большинство из них хорошие девушки. Звучит нелепо, но это правда. Они мечтают о другой жизни. Хотят найти нормальную работу, выйти замуж, родить ребенка — как все остальные. Если бы те три девушки выросли в Англии, они бы стали порядочными женщинами.
Ник уставился в пустоту, размышляя о Бангла–роуд.
— Бангла–роуд не для меня, — заговорил он наконец. — Я побывал там один раз и понял, что это тупик. В барах — в подобных барах — тебе кажется, что ты себя находишь, но на самом деле ты себя теряешь. — Он улыбнулся и добавил: — И потом, бедному фрилансеру такие развлечения не по карману.
Внезапно Ник вспомнил про пакет с едой, который стоял на столе среди писем.
— Поешь со мной?
— Конечно.
Ник пошел за тарелками.
— Надо будет купить палочки, — крикнул он мне.
Как же мало он еще знал!
— Тайцы не едят палочками, дурачина, — ответил я.
Он вернулся, улыбаясь, с двумя бутылками пива «Сингха» и принялся наблюдать, как я открываю коробки с едой. Рыбный карри. Куай–джап — суп со свининой и рисовой лапшой. Пад–тай, завернутый в ярко–желтый омлет. Крошечные, на один жевок, роллы с соусом чили, в который входит креветочный паштет, сок лайма, тонко нарезанный лук–шалот, сахар и перец чили — в основном чили. И наконец, целый пакет мясистых бледно–желтых фруктов.
— Грейпфруты? — спросил, нахмурившись, Ник.
— Помело, — ответил я. — На десерт.
Такой еды Ник не пробовал ни в Лондоне, ни в ресторанах Пхукета. Она сочетала в себе самые несочетаемые оттенки, без скидки на робкие европейские вкусы, а от перца чили полыхало во рту.
Обед был простой, но я знал, что Ник в жизни не ел ничего подобного — в конце концов, это же лучшая в мире еда!
Когда Ник отправил в рот первую ложку рыбного карри, его прошиб пот. Он улыбнулся и молча показал мне два больших пальца, затем поперхнулся, отдышался и снова улыбнулся. Говорить он не мог.
Я одновременно ощущал вкус чеснока, лайма и лимонной травы; кислое, сладкое и острое; сахар и соль; пряное и обжигающее.
Такова еда нашего острова — целая смесь несовместимых ароматов, каждый из которых отчетливо выделяется в общем букете.
И, наверное, таков сам остров.
Потом Ник прохрипел нечто нечленораздельное.
— Что–что? — с улыбкой переспросил я.
— Я говорю — жжется! — с трудом выдавил он. — Господи, Том, как остро!
Я кивнул.
— Зато вкусно. И, кстати, Тесс права: лучше держись подальше от Кай. Она не из тех девушек, которые работают на Бангла–роуд.
— Я же тебе сказал, — ответил Ник, запуская пальцы в свои густые черные волосы, которые от пота прилипли к голове, — с Бангла–роуд покончено.
24
Строительство на пляже Най — Янг шло без выходных, и первые два месяца мы трудились по семь дней в неделю. Затем начался март — сухой прохладный сезон подходил к концу. Мы знали, что скоро погода станет безветренной, жаркой и дождливой, а воздух более влажным. Работать будет тяжелее.
Я стоял на песке вместе с Ботенами. Кухню на противоположной стороне дороги мы пока не достроили: предстояло настелить крышу и смонтировать маленькую барную стойку. Зато на самом пляже, между дорогой и морем, уже возвышалось два готовых навеса. Я только что установил деревянную арку — дверь в несуществующей стене. Оставалось обернуть ее пальмовыми листьями и украсить елочными гирляндами, чтобы вход в «Почти всемирно известный гриль–бар» снова выглядел как прежде.
Наш маленький участок Най — Янга уже напоминал пляжный ресторан, а не стройплощадку на песке. Следовало еще нанести последние штрихи и нанять нескольких рабочих, чтобы настелить крышу, но в целом работа была сделана.
— Нужно решить, из чего делать крышу, — сказал господин Ботен.
— Выбор невелик: дерево или сталь, — ответил я. — Дерево лучше смотрится, зато сталь дешевле, с ней легче работать, и ее не испортят насекомые.
— И все же дерево мне нравится больше.
— Мне тоже.
— Сколько можно работать? — вмешалась госпожа Ботен, обращаясь к мужу по–английски. — Дай человеку побыть немного с семьей.
Итак, в первое воскресенье марта я устроил себе выходной, и мы с Тесс, Кивой и Рори отправились в поход от одного водопада до другого. Идти было тяжело, ведь между водопадами Тон — Сай и Бангпэ растет девственный тропический лес.
В информационном центре национального парка Кхао — Пхра-Тхеу нам сказали, что при хорошем темпе переход займет часа три. Но с нами были дети — Кива бодро шагала впереди с Тесс, Рори в запотевших от жары очках тащился позади вместе со мной, — поэтому двигались мы медленно. Мы шли все утро, но так и не добрались до Бангпэ.
Рори остановился и присел на ствол упавшего дерева. Далеко впереди я видел жену и дочь. Кива, более выносливая и ловкая, чем брат, вскочила на перегородившее тропу поваленное дерево, на миг замерла в картинной позе балерины и спрыгнула вниз. Тесс уже скрылась из виду; время от времени я слышал, как она обрубает ветки мачете, который мы взяли с собой по совету господина Ботена.
Я с беспокойством посмотрел на Рори. Возвращаться было слишком далеко — оставалось только идти вперед.
— Все хорошо, старик? — спросил я.
Рори улыбнулся и кивнул. На лице у мальчика было то мягкое, близорукое выражение, которое появлялось на нем всякий раз, как он снимал очки.
— Оно того стоит, — ответил Рори и довольно огляделся вокруг. — Когда–то здесь водились слоны. Тигры. Носороги. Малайские медведи.
В густом подлеске что–то завозилось.
— Похоже, тут и сейчас оживленно, — заметил я.
Потом высоко в кронах деревьев раздалось пение гиббона, это гипнотическое совиное уханье, и мы оба подняли голову.
— Пошли! — возбужденно воскликнул Рори, надевая очки и вскакивая на ноги. — Похоже, цель рядом.
Местность была неровная, и мне казалось, что мы все время поднимаемся в гору. Лиственный полог шумел метрах в шестидесяти у нас над головой, словно плотная зеленая крыша, почти не пропускающая света. Нам говорили, что в тропическом лесу на земле ничего не растет, но кое–где ноги путались в густой траве, а тропа, которая, как нас заверяли, всегда хорошо видна, временами исчезала в густых зеленых зарослях, состоящих из сотен деревьев всевозможных видов и разновидностей.
Рядом с тропой журчала вода. Рори продолжал идти вперед — очень медленно, потому что я отказался отдать ему мачете, — а я присел на корточки рядом с ручейком, который бежал по гладким, отшлифованным камням цвета старого золота. Свободной рукой я зачерпнул холодной воды и плеснул себе в лицо. Внезапно пение послышалось снова, и на этот раз оно больше напоминало мелодичный лай — отдельные резкие ноты, похожие на звуки какой–то потусторонней флейты.
Однако самих гиббонов по–прежнему видно не было.
— Они избегают людей, — сказал Рори, останавливаясь, чтобы перевести дыхание. — И я их не виню.
Что–то шевельнулось у нас под ногами, и я взял сына за руку. Мы оба замерли.
— Кобры охотятся только по ночам, — прошептал Рори. — Они не нападают на человека — разве что от страха.
— Спасибо, утешил! — прошипел я в ответ.
— Самое интересное, что кобры… что кобры…
Он захлебывался от волнения. Я крепче сжал его руку. Далеко впереди Тесс позвала по имени сначала сына, потом меня, но мы не ответили.
— Самки… — еле слышно произнес он и с трудом сглотнул. — Самки откладывают до сорока пяти яиц. Кобры охотятся на птиц, других змей, жаб и…
Из кустов высунулось какое–то черное животное и уставилось на нас своими глазами–бусинками. Я выдохнул — не кобра. У странного существа была длинная морда, которая почти касалась земли, и мощное туловище на длинных тонких ногах. Мгновение никто из нас не шевелился, а потом оно юркнуло обратно в густой подлесок и исчезло.
Рори радостно улыбнулся:
— Дикая свинья. Интересно, самец или самка?
— Давай не будем выяснять, — ответил я. — Пошли.
Мы отправились дальше и через несколько минут услышали рев Бангпэ. Лес остался позади. Тесс и Кива ждали нас на небольшой поляне рядом с водопадом.
— Смотрите, — сказала Тесс.
Между стволами виднелось проволочное заграждение, доходившее чуть ли не до самых крон деревьев, — первая клетка. Эти клетки на вершине холма — последнее обиталище гиббонов в неволе — были настолько просторными и высокими, что казались не чем–то рукотворным, а естественной частью леса.
Между стволами виднелось проволочное заграждение, доходившее чуть ли не до самых крон деревьев, — первая клетка. Эти клетки на вершине холма — последнее обиталище гиббонов в неволе — были настолько просторными и высокими, что казались не чем–то рукотворным, а естественной частью леса.
Мы пошли вниз по тропе, ведущей к центру реабилитации. Рядом с небольшой клеткой стоял молодой человек с детской бутылочкой в руке и вглядывался в листву деревьев. Он снял бейсболку, чтобы вытереть пот с лица, и я увидел знакомую светлую шевелюру.
— Это же наш друг! — воскликнул Рори.
Мальчик оказался прав. Это был наш друг. Я окликнул его по имени, и Джесси обернулся. Он изменился: похудел, стал более подтянутым, серьезным, повзрослевшим.
— Тебе разрешили вернуться? — спросила Тесс.
Джесси смущенно улыбнулся:
— Меня не внесли в черный список, поэтому и впустили в страну.
— Вы здесь работаете? — спросил Рори, переводя взгляд с детской бутылочки на лицо Джесси.
— Временно. Пока не найду настоящую работу. Мне предоставляют жилье. Я могу видеться со своим другом. И вообще, знаешь, это хорошее место.
— Знаю, — ответил Рори, и Тесс обняла его за плечи.
— Я хочу, чтобы на этот раз все было немного по–другому, — сказал Джесси, глядя на меня. Он потрогал бутылочку и свистнул. — Понимаешь, о чем я? Хочу жить по правилам.
Я понимал.
Из–под небольшой лестницы неторопливо вылез худой детеныш гиббона. Шерсть у него была светлая и короткая, лицо — розовое и безволосое, удивительно похожее на человеческое. Влажные черные глаза на крошечном личике казались огромными. Он положил одну руку на нижнюю перекладину лестницы, но даже не попытался на нее залезть.
— Давай же! — крикнул Джесси, размахивая свободной рукой. — Давай, лентяйка! Карабкайся! Карабкайся!
Но малышка не желала карабкаться. Вместо этого она перепрыгнула на забор, не сводя глаз с бутылки. Поглядела на нас, потом снова на бутылку, забралась повыше и прижалась ртом к отверстию в сетке. Джесси поднес соску к ее губам, и она принялась жадно сосать. Пока малышка ела, Джесси двумя пальцами взял ее маленькую ладошку и принялся нежно массировать.
— Итак, ты вернулся. — Я был очень рад его видеть. — Ты вернулся и работаешь здесь.
Джесси улыбнулся:
— Я просто волонтер. Но я с удовольствием тут останусь. По крайней мере, пока деньги не кончатся.
— А какие у вас обязанности? — с интересом спросил Рори, будто сам подумывал стать волонтером.
— Я помогаю готовить еду и кормить гиббонов. Объясняю туристам, чем мы здесь занимаемся. Работаю в сувенирном магазине — продаю футболки и разные безделушки. Чищу клетки. Хочешь ее покормить?
Рори нахмурился:
— Разве мы не должны ограничивать общение с человеком? Чтобы гиббоны вспомнили, кто они такие, и научились без нас обходиться?
— А, ну да, верно, — пробормотал Джесси, краснея.
— А я покормлю, — сказала Кива.
— Нет, лучше не надо, — вмешалась Тесс.
Она привлекла к себе дочь и бросила на нее красноречивый взгляд, чтобы предотвратить обиды и дальнейшие споры.
— Если хотите, можете мне помочь, — сказал Джесси.
Он развернул шланг и показал детям, как наполнять поилки, прикрепленные к стенкам клеток.
— А где Трэвис? — спросил Рори. — Еще здесь? Или его уже выпустили на волю?
— Нет, — ответил Джесси, не глядя на нас. — Его не выпустили на волю.
— Где же он?
— Увидишь.
Мы поднялись примерно до середины водопада. В этой клетке было несколько гиббонов — они лениво раскачивались на лестницах, прежде чем исчезнуть в листве деревьев. Трэвиса я узнал сразу — по мягкой коричневой шерсти с белой опушкой вокруг черной морды и незабываемым темным глазам — круглым, влажным, бездонным. Он сидел неподвижно и наблюдал за другим гиббоном — золотистым и менее крупным. Самка, догадался я.
Рори задохнулся от возбуждения.
— Трэвис нашел себе пару?
— Нет, — покачал головой Джесси. — Все еще в активном поиске.
Мы наблюдали, как Трэвис разглядывает маленькую золотистую самку.
— Как ее зовут? — спросила Тесс.
— Паула, — ответил Джесси. — У них с Трэвисом много общего. Когда Паула была маленькой, всю ее семью убил охотник.
Кива ахнула и прижала руки ко рту.
— Он продал ее фотографу с пляжа Патонг.
— Ненавижу этот Патонг, — вставил Рори.
— Потом у фотографа начались проблемы с полицией, и он сбыл ее владельцу бара. В баре Пауле давали какую–то дрянь, чтобы она не засыпала по ночам, и это, конечно, не пошло ей на пользу.
— Но теперь Трэвис с Паулой могут стать парой, — сказал Рори. — Они могут создать семью и вернуться на волю.
— Ну да, в идеале все так и происходит, — ответил Джесси. — Они попадают в центр. Вспоминают, каково это — быть гиббоном. Находят себе пару. Учатся быть частью семьи. А когда они готовы к жизни в лесу, их отпускают на волю.
— Он должен спеть, — объявил Рори. — Трэвис должен спеть Пауле, чтобы ей понравиться.
Лицо Джесси болезненно сморщилось, и я внутренне приготовился к тому, что сейчас последует.
— Не всех удается адаптировать к естественным условиям, — сказал он. — В центре живет три типа гиббонов. Детеныши и подростки — они только учатся быть гиббонами. Взрослые, вроде старины Трэвиса, которые ищут себе пару — их со временем отпустят на волю. И третий тип — те, кому не выжить в лесу из–за болезни или сильного увечья. Паула как раз из таких.
— Она же здорова, — возразил Рори.
Тесс обменялась со мной взглядом.
— Посмотрите на ее руки, — сказал Джесси.
И мы тут же увидели, что пальцы у Паулы наполовину обрублены.
— Она жила тогда в баре, — заговорил Джесси. — Была поздняя ночь. Один посетитель решил с ней потанцевать. Паула исцарапала ему лицо, и ей отрубили пальцы. Теперь она никогда не сможет вернуться на волю.
— Что?! — воскликнула Кива. — Никогда–никогда?
Ее брат ничего не сказал, потому что понимал. Какое–то время мы все молчали, наблюдая, как крупный темный гиббон любуется маленьким и светлым, который не обращает на него внимания.
Трэвис запел. У него был высокий, приятный голос, в котором слышалась легкая дрожь, словно он еще не вполне овладел искусством пения.
Паула равнодушно отвернулась и принялась разглядывать свои изуродованные руки, как будто понимала, что у них все равно ничего не выйдет.
— Гиббоны не могут жить без семьи, — сказала Кива, глядя на мать. — Почти как мы.
— Нет, дорогая, не почти, — ответила Тесс. — Совсем как мы.
Когда мы вошли в недостроенную кухню, было еще рано, но солнце уже садилось. Над одним концом бухты небо потемнело и было затянуто тучами, над другим горело розовым, оранжевым и красным.
Когда мы забрали у госпожи Ботен тарелки с рыбным карри и отнесли их на пляж, на остров опустилась настоящая ночь. Во внезапно наступившей темноте были видны только пульсирующие красные и зеленые огни на некоторых рыбацких лодках, да дальше по пляжу вспыхнула длинная бело–золотая дуга — это во всех ресторанах, барах и массажных салонах разом включили свет.
Най — Янг стал больше — гораздо больше. На противоположном конце пляжа выросла целая улица новых магазинчиков и развлекательных заведений. В ночном воздухе звучала музыка — тайская попса с редкими вкраплениями западных хитов, — и все эти песни смешивались между собой.
Однако отелей, водных мотоциклов и надувных бананов здесь по–прежнему не было. Най — Янг был открыт для бизнеса, но не для современного мира.
Мы ужинали под одним из двух навесов, которые я построил. Звездная пыль Млечного Пути была так близко, что, казалось, можно протянуть руку и потрогать. Новая мебель из тропической древесины и воспоминания о долгих трудовых днях делали рыбный карри госпожи Ботен еще вкуснее.
— Выглядит отлично, — улыбнулась Тесс.
Потом она дотронулась до порезов и рубцов у меня на руках, и лицо ее стало серьезным.
— Бедные твои руки! — проговорила жена таким голосом, что я почувствовал себя любимым.
Я гордо улыбнулся и поднял глаза на кухню без крыши, где виднелись силуэты Кай и госпожи Ботен. Когда ешь в «Почти всемирно известном гриль–баре», возникает чувство, будто он начинается и кончается на пляже. Однако если обвести взглядом весь ресторан, от кухни с баром на противоположной стороне дороги до столиков у самой кромки воды, становится ясно, что это большое заведение, которое только кажется маленьким. Работы здесь хватало.
Кай и Чатри жилось у Ботенов хорошо. Наши соседи были людьми добрыми, несмотря на предубеждение господина Ботена против чао–лей. Однако, думаю, они поладили прежде всего потому, что Кай и Чатри привыкли много работать.