Катон пригнулся, уведя лезвие вбок, как учил его Макрон в первые дни пребывания во Втором легионе. Рыбак сделал то же самое, в то время как его сотоварищи образовали свободную дугу за его спиной. Когда противник его оказался ближе, Катон впервые заметил шрам на его лбу — выжженное примитивное изображение солнца. И в миг жуткого откровения понял, что имеет дело совсем не с рыбаком. На дальнейшие размышления времени не осталось, потому что противник бросился вперед, целясь в державшую нож руку. Катон резким движением отвел ее назад, чуть повернулся направо, чтобы сохранить равновесие, и в свою очередь сделал выпад. Тот с ухмылкой отпрыгнул назад.
— Хорошая реакция, трибун, — пробормотал он на латыни, заставив Катона похолодеть.
Молниеносным движением противник атаковал его снова. Катон шевельнулся, чтобы парировать выпад, но быстрый, как молния, клинок рыбака изменил направление движения и ударил вперед и вверх, метя в горло Катона. Молодой человек уклонился поворотом головы, и самое острие клинка рассекло воздух и царапнуло его ухо.
Небольшой порез жег, и теплая струйка потекла вниз по шее Катона. Крутанув головой, он пригнулся, готовый атаковать и защищаться, и спокойным тоном проговорил:
— Служил, значит?
Рыбак улыбнулся.
— Бывало такое.
— Легионер, если судить по клейму Митры…
Рыбак промолчал.
— Значит, дезертир.
— Какая тебе разница? — рыбак улыбнулся. — И не думай, что сумеешь заговорить мне зубы. Первая кровь моя, трибун. Ну, как, нравится, богатейчик? Я собираюсь постепенно обстругать тебя, как палку.
Катон внимательно наблюдал за ним; мысли его неслись, сменяя друг друга. Перед ним был солдат; обученный профессионал. Все указывало на то, что во владении ножом он был, по меньшей мере, равен Катону, если не превосходил его. Никакими преимуществами в технике молодой центурион не обладал. Однако были основания и для надежды.
Противник явно принимал его за отпрыска аристократического рода, считая мягким и неопытным.
— Попробуй, подонок, — надменно усмехнулся Катон.
Он немедленно рванулся вперед, отчаянно размахивая клинком, держа его на расстоянии вытянутой руки, старясь, чтобы тело оставалось вне досягаемости ножа его противника. Рыбак непринужденно уходил от его атак или отражал их быстрыми движениями клинка, звякавшего, ударяя о лезвие римлянина. Катон, тяжело дыша, отступил, кровь продолжала сочиться из его уха.
— Ты нежен, как младенец, трибун, — фыркнул его противник. — Как и все вы, аристократишки… маменькины сыночки, решившие поиграть в войну. Так что порадуюсь нашей встрече.
Он наступал, нанося удар за ударом, со смехом встречая отчаянные старания отступавшего Катона парировать каждый удар. И тут молодой человек споткнулся и с криком упал на спину. Рыбак немедленно рванулся вперед, приготовив нож к тому, чтобы нанести удар в грудь Катона. Молодой человек повернулся на бок и резким движением подсек ногу противника чуть ниже колена. Собственное движение и потеря опорной ноги заставили рыбака потерять равновесие, и он тяжело рухнул на землю лицом вниз. Катон немедленно вскочил ему на спину, вцепился в волосы и легким движением провел лезвием по горлу противника, порезав кожу. Склонившись вперед, он прошептал рыбаку на ухо:
— Ты прав, нам, любителям, ни в коем случае не следует связываться с профессионалами. — Катон распрямился. — Сдавайся, или я перережу тебе горло.
— Ублюдок…
Центурион потянул его за волосы.
— Последний шанс. Сдавайся или умри.
— Ладно, ты победил, — прохрипел рыбак.
— Громче. Чтобы все слышали.
— Сдаюсь! Сдаюсь. Римлянин победил!
— Так-то оно лучше. — Катон ослабил хватку, и голова побежденного уткнулась в песок. Осторожно поднявшись, он попятился и вложил в ножны свой кинжал. Его противник перекатился на спину и сел, потирая небольшой порез на шее. Он с недоумением уставился на Катона.
— Ты не похож на знакомых мне трибунов. Где ты вырос, в трущобах Субуры?[38]
Катон покачал головой:
— Нет, получилось так, что в императорском дворце.
— Что?
— Это ничего не значит… А теперь мне нужна эта лодка. — Помедлив, он ткнул пальцем в недавнего противника. — И я хочу, чтобы управлял ею ты.
— Я?
— Ты прежде был солдатом. Малость заржавел, но в драке поможешь. Ты годишься мне. Как твое имя, солдат?
— Яннис. Так меня здесь зовут.
— Честный ответ. — Катон протянул руку, и после недолгих колебаний рыбак позволил себе воспользоваться предложенной помощью и поднялся на ноги.
— Если ты здесь главный, твоим людям потребуется заместитель. Лучше назначь его сам. Если без лодки они останутся голодными, тогда пусть лучше идут в Гортину. Пусть скажут людям у городских ворот, что их прислал трибун Катон. Но, что бы ни случилось, пусть твои люди держатся подальше от банд восставших рабов, которые могут попасться им на пути.
Яннис кивнул:
— Хорошо, трибун. Пусть будет так, как ты говоришь.
Он отправился говорить со своими людьми, и Катон не сводил с него глаз, опасаясь возможной измены. После недолгого прощания Яннис указал Катону и его спутникам на край воды.
— А у тебя нет здесь жены или просто женщины? — спросил Катон, поравнявшись с ним.
— Что тебе до того? — бросил отрывисто Яннис и добавил, передернув плечами: — Ее убила волна.
— Сочувствую. Волна осиротила многих. Именно поэтому я должен добраться до Александрии. И привезти оттуда людей, которые помогут нам восстановить порядок.
— То есть победить рабов, так?
— Получается, что так.
Рыбацкая лодка имела в длину, должно быть, футов двадцать пять, мачта была укреплена чуть впереди середины корпуса. Рулевое весло располагалось сзади у борта, на дне лежала пара весел.
— До Египта доплывет? — усомнился один из людей Катона.
— Не хуже, чем любое другое суденышко, — ответил Яннис, поворачиваясь к своим людям, принесшим из деревни меха с водой и связки вяленой рыбы. Скромные эти припасы они поместили в ящики по обе стороны мачты, затем Яннис повернулся к Катону: — Полезайте.
Римляне забрались в лодку и тут же уселись, когда Яннис выкрикнул приказ. Рыбаки столкнули лодку на спокойные воды бухты, зайдя в воду по грудь. Яннис перевалился через борт и показал на весла.
— По одному человеку на весло; вставляйте между этими колышками. Вот так.
Вставив весла на места, солдаты неловко выгребли к входу в бухту, а Яннис сел на корму, взяв рукоять рулевого весла. Оглянувшись, Катон увидел, что рыбаки остались стоять на берегу, провожая в море свою последнюю лодку. Владевшие ими уныние и отчаяние, казалось, можно было потрогать рукой. Внезапный толчок под килем заставил Катона вцепиться в борт.
Яннис расхохотался:
— Это еще не волна, трибун. Подожди, пока мы выйдем в открытое море. Тогда узнаешь, что почем.
Катон заставил себя выпустить борт из рук и сел, глядя вперед, за спины своих людей, выводивших рыбацкую лодку из бухты. Как только они оказались на открытой воде, небольшая лодочка начала взлетать и опускаться вместе с волной, отчего Катон нервно глотнул, пытаясь при этом сохранить непринужденное выражение на лице. Когда суша осталась позади, Яннис приказал солдатам перестать грести и сложить весла на дне лодки. Он развязал узлы, крепившие парус к рее, и поднял ее на мачте. Как только парус оказался на месте, ветер наполнил его, и лодка рванулась вперед, прочь от берега.
— И сколько нам придется плыть до Александрии? — спросил Катон.
Яннис задумался, хмуря брови.
— Ну, дня три до берега Африки, а потом еще три дня вдоль берега, если ветер останется благоприятным.
— Шесть дней, — безрадостно повторил Катон. Им предстояло провести шесть дней втиснутыми в утлую лодчонку, в которой оставались свободными едва ли два фута свободного пространства. Пугала его и вода, не знавшая покоя за бортами. Даже короткое плаванье на «Горе» заставляло его волноваться, а перспектива остаться наедине с морем в открытой лодке вселяла уже откровенный ужас. Однако уклониться было невозможно. Жизни Макрона, Юлии и всех остальных зависели от того, доберется ли он до Александрии.
Он еще несколько раз оглядывался на землю, гадая, доведется ли ему еще раз увидеть своих друзей.
Глава 18
В дни, последовавшие за отбытием Катона, Макрон занимал людей тяжелыми работами по восстановлению городских стен. Заделаны были бреши в стене; кроме того, во время землетрясения обрушились одни из городских ворот, и уцелевшие каменщики пустили на их восстановление камни располагавшегося неподалеку храма, не выдержавшего труса земного. Приготовления Макрона не ограничивались стенами — его рабочие бригады, снабженные армейскими инструментами, рыли в жесткой каменистой земле оборонительные рвы напротив наиболее поврежденных участков стен. Тяжелый грунт не позволял даже думать о том, чтобы окопать рвом весь город. Поэтому Макрон обратился к другим методам отражения вражеских атак.
Призвав к себе на акрополь часть городских кузнецов, он познакомил мастеров с одной из любимых в легионах разновидностей оборонительного оружия. На задворках арсенала хранился небольшой ящик «железного чеснока», и Макрон взял из него одну рогульку для всеобщего обозрения. Он повертел перед собой эту снабженную четырьмя шипами железку, а потом уронил на стол перед собой с грохотом, от которого кузнецы подпрыгнули.
— Вот, — показал Макрон. — Видите, как он приземляется: острием вверх? Так будет всегда, и, если рассыпать колючки в траве, враг не увидит их, пока не наступит. Шип пронзает ногу и калечит свою жертву. Практически гарантированно останавливает атаку. — Макрон ласково посмотрел на железку. — Очаровательная вещица. Сколько раз она спасала мою шкуру от неприятностей, я и сосчитать не могу. — Он перевел глаза на кузнецов. — Вопрос состоит в том, сумеете ли вы навертеть их в достаточном количестве до прихода Аякса и его толпы?
Один из кузнецов подошел к столу, чтобы рассмотреть предмет повнимательнее. Взяв колючку, он взвесил ее в руке и кивнул.
— Сделать несложно, но могу ли я предложить усовершенствование?
— На здоровье, — предложил Макрон, которому хотелось узнать, как грек может усовершенствовать римскую конструкцию.
— Такие острия легко извлечь. Ранив своего врага, ты не лишишь его подвижности.
— В самом деле? — Макрон приподнял бровь. — А мне казалось, что засевший в ноге такой вот поганый шип надолго сотрет улыбку с лица любого вояки. Или не так?
— Ну да, — согласился грек. — Нисколько не сомневаюсь. Но все дело в том, что жертва этого приспособления может или дохромать до поля битвы, или, наоборот, уйти с него. Что, если мы зазубрим концы? Тогда извлечь колючку становится невозможно, и врагу придется остановиться, чтобы вырезать ее, или ждать, пока его вынесут с поля боя.
Макрон покачал головой:
— Нет. Если эта хренова штуковина зазубрена, тогда раненый уносит ее с собой с поля боя. А какой в этом смысл? А вот если она сделала свое дело и ее отбросили в сторону, тогда она ждет на поле свою следующую жертву. Понятно?
— Это так, — вмешался еще один кузнец. — Но ты забываешь о том, что для того, чтобы увести раненого с поля боя, нужен, по меньшей мере, еще один человек. Так что зазубренная колючка лишит врага тех же двоих человек.
Первый грек прищелкнул пальцами:
— А что, если те, кто поведет раненого с поля боя, также будут наступать на эти штуковины? Тогда число раненых возрастет и в два, и в четыре, и в восемь раз.
— Что-что? — заморгал Макрон, поднимая руки. — Остановимся на этом! Вот что, я просто хотел, чтобы вы сказали мне, можете ли наделать подобных штуковин. Вот и всё. Так можете или нет?
— Конечно, можем. — Грек был явно задет. — Но почему бы заодно не улучшить твою колючку? Вот что я хочу сказать.
— Мы могли бы образовать проектный комитет, — с надеждой в голосе предложил кто-то из кузнецов.
— Нет! — возразил Макрон.
— Опробовав несколько вариантов, мы могли бы обеспечить тебя более эффективной конструкцией, центурион.
— Времени нет, — Макрон начал волноваться. — К тому же проклятая штуковина и без того работоспособна. Так?
Расстроенный грек прикусил губу.
— На мой взгляд, ее работоспособность несколько ограничена.
Макрон на мгновение зажмурил глаза, а открыв их, ткнул пальцем в грудь кузнеца.
— Просто делайте их. Столько, сколько сможете. Причем именно так, а не иначе. Надеюсь, это вам совершенно ясно? Нет, не надо говорить, просто кивните.
Кузнецы кротко кивнули в знак согласия.
— Спасибо, — вздохнул с облегчением Макрон. — Тогда приступайте к работе. Известите меня, когда будет готова первая партия. А теперь ступайте.
Подойдя к двери, Макрон настежь распахнул ее, приглашая кузнецов покинуть его кабинет. Как только помещение оставил последний из них, ветеран закрыл дверь, вернулся к столу и сел, рассматривая «чеснок» и давая время улечься своему раздражению.
— Греки… — пробормотал он. — Вечно у них тысяча слов там, где можно обойтись одним.
Помимо укрепления обороны города, Макрон занялся набором новобранцев для укрепления боевой мощи ауксилариев. Поначалу Семпроний считал необходимым ограничиться добровольцами, но когда на отмеренном центурионом плац-параде за городскими стенами объявилась неполная сотня горожан, пришлось прибегнуть к более строгим мерам. В город отправили несколько десятков ауксилариев разыскивать пригодных к военной службе мужчин, которых отводили на плац-парад. Там их поставили перед Макроном, выбиравшим способных, на его взгляд, усилить местный гарнизон. Подробные сведения о каждом из них — имя, фамилия, улица, на которой живет, и род занятий — были предоставлены Макрону, сидевшему за походным столиком под тентом.
Эта процессия недовольных мужчин, способных носить оружие, но не желавших защищать собственный город и свои семьи, была неприятна ему. Среди них оказался высокий и мускулистый молодой человек, одетый в дорогую тунику. Темные волосы его были аккуратно подстрижены, подбородок украшала ровная бородка. Макрон не сразу узнал его, но потом вдруг сообразил, что видел этого парня на акрополе среди приближенных Глабия в день смещения сборщика налогов.
— Имя?
— Пандар, сын Полокрита.
Макрон бросил на него грозный взгляд.
— Далее ты будешь обращаться ко мне «господин». Понятно?
— Не вижу необходимости называть тебя господином, римлянин.
— Это еще почему? — многообещающе улыбнулся Макрон.
— Потому что я не солдат и никогда им не буду. Далее, я намерен протестовать по поводу подобного обращения со мной в высоких инстанциях. У моего отца есть политические связи в Риме. Как только там узнают, что скромный офицер посмел вытащить свободного человека из родного дома и под угрозой насилия заставил его вступить в армию, на твою голову обрушится беспримерное наказание.
Довольный своим кратким монологом Пандар покровительственно улыбнулся Макрону.
— Пока еще не поздно положить конец разыгранной тобой мелкой драме. А точнее, комедии.
Повернувшись, он показал на цепочку выстроившихся под солнцем мужчин, ожидавших приема у Макрона. Со стороны очереди донесся согласный ропот.
— Отпусти нас, римлянин, и я окажу тебе любезность: так уж и быть, не донесу о твоей преступной деятельности твоему римскому начальству.
Выпрямившись и скрестив на груди руки, он сверху вниз посмотрел на сидящего Макрона. Коротко глянув на него, последний с усталым вздохом опустил стиль на восковую табличку.
— Пандар, ты закончил?
— Закончил? — Пандар сперва нахмурился, а потом возмутился: — Ты что, считаешь, что я говорю несерьезно?
— Ну что ты, конечно, серьезно; просто я не склонен воспринимать тебя всерьез, — ответил Макрон. — Ну, сам посуди. Разодет, как дешевая девка. И не духами ли от тебя разит?
— Мужской запах. Кстати, очень дорогими духами.
— То есть ты выглядишь, как девка мужского пола, и пахнешь, как она же. Ну, это мне безразлично… пока безразлично. А вот что не безразлично, так это почему подобные тебе люди считают себя слишком хорошими, чтобы пачкать ручонки о рукоять меча… чтобы защитить свое собственное достояние: свой город, свою семью, своих друзей, если у тебя есть таковые. Что делает тебя таким особенным? Почему ты считаешь, что не должен встать в общий строй готовых к битве мужей?
— Мой отец платит налоги, — попытался возразить Пандар. — Он выплачивает столько, что его родственникам не нужно сражаться; мы оставляем это дело таким ничтожествам, как ты.
Он не смог отказать себе в высокомерной насмешке, однако, произнеся эти слова, сообразил, что совершил оплошность.
— То есть я хотел сказать, что…
— Заткнись! — крикнул прямо в лицо ему Макрон. — Жалкий и пустой трус! Это ты и тебе подобные ничтожны. Ты и все те, у кого нет сердца, нет отваги, нет чувства чести и долга в такой мере, что они думают, будто за деньги можно купить все на свете. Впрочем, деньги должны тревожить сейчас тебя в наименьшей степени. За стенами твоего города собралась армия рабов, дожидающихся удобного момента, чтобы напасть на этот город. Ты и в самом деле считаешь, что тебя с твоей родней не прирежут только потому, что у тебя есть связи в Риме? Долбаный идиот. — Макрон покрутил головой в крайнем гневе. — Во всей этой ситуации у нас есть один-единственный шанс уцелеть, и то если все способные держать оружие выйдут на стены, готовые к тому, чтобы убивать или быть убитыми. И сейчас мне совершенно все равно, кто ты — юный извращенец или сын самого императора. Ты берешь меч и занимаешь свое место в общем строю. Ты будешь учиться сражаться среди ауксилариев. А потом будешь драться, как лев, чтобы прогнать ублюдков-мятежников от родного города, а если потребуется, умрешь как сраный герой, с клинком в руке, извергая проклятия в лицо своим врагам. Я донес до тебя свою мысль?