– Видишь, так все и случилось. Ты настоящая героиня! Если бы я в школе знал, что у тебя такая беда…
Симпатичный официант принес горячее, и они принялись за еду. Северина отметила, как красиво ест Алексей, и это еще больше расположило ее к нему.
– Вкусно.
– Но с «Севериной» никакого сравнения! Поверь, я настоящий эксперт по твоей кухне.
– Спасибо!
– Ты сама придумываешь рецепты? Здорово! Слушай, а ты же в медицинский поступала! А потом решила стать поваром?
– Тебе правда интересно?
– Очень! Я, конечно, смотрел все твои интервью, но мне этого мало.
На минуту мелькнула шальная мысль, что Алексей подослан какой-нибудь газеткой. Втереться к ней в доверие и выудить личную информацию. Да нет, не может быть!
Она посмотрела на гладь пруда. Ветерок стих, и вода стояла совершенно неподвижно, как зеркало, отражая жемчужно-серое небо и небольшой замок, возвышающийся на островке в центре пруда.
Такой прекрасный вечер! И так хорошо поговорить с человеком, которому ты интересна… А если вдруг он злоупотребит ее доверием, что ж, ей не привыкать.
– Видишь ли, мир населен неравнодушными людьми. В том смысле, что им обязательно нужно высказать свое мнение при виде чужого горя. И наша соседка все время причитала в том духе, что бедная девочка, брат болен, мать тебя забросила, а отец вот-вот уйдет из семьи. Мол, мужики не любят больных детей и всегда их бросают. Здесь жизни нет, так он на стороне найдет. Ну, знаешь, такой плебейский пошлый треп, но я дико испугалась. Думаю, а вдруг правда? Как же мы без папы? Мама просто не переживет! Он ведь очень много потерял, когда с Севера вернулся: там у него перспектива была на адмиральскую должность. Мама вся в Игоре: чтобы ей разрешали быть с ним, она в больнице нянечкой подрабатывала. Дом, как ты понимаешь, заброшен. Ну, я и решила в этом маму подменить. Стала хозяйничать. К уборке осталась равнодушна, а готовка меня неожиданно увлекла.
– Я думаю, твой отец никогда бы не ушел.
– Нет, конечно! Мне бы в голову такое не пришло, если б не соседкины бредни! Но детям же с пеленок вдалбливают, что любой взрослый – это авторитет, пусть он и несет невероятную чушь. В общем, нехорошо хвастаться, но выражение: «в руках все спорится», оказалось про меня. Я инстинктивно знала, когда посолить, как помешать, когда огонь убавить и так далее. В общем, пошло дело. Потом стала литературу почитывать. Похлебкин меня увлекал больше Дюма, который, как говорят, обедал в этом ресторане. Все меня жалели, папа так вообще ругал, что я все время на кухне, а для меня это был лучший отдых. Я даже на уроках сидела и размышляла, какое тесто мне сегодня замесить, с чем пирожки сделать, что за приправы в суп пойдут.
– А что ж сразу не пошла учиться на повара?
Усмехнувшись, Северина пригубила вина.
– Во-первых, это не такая благородная профессия, как врач. А мама, насмотревшись в больнице, прямо мечтала, как я буду лечить людей. Я не хотела ее разочаровывать и пошла в медицинский. Кроме того, мне казалось, что я слишком люблю готовить, чтобы это стало профессией. Работа – это что-то такое трудное и обязательно скучное. И нужно отбыть этот номер, чтобы делать то, что я люблю.
– А потом что изменилось?
– Тебе действительно интересно?
Тоборовский кивнул, и Северина вдруг заметила, что он так и не убрал ладони с ее руки. Но это было так естественно и приятно…
– Что было потом, ты прекрасно знаешь, если читал мои интервью, – буркнула Северина, – я столько рассказывала о своем взлете, но мне почему-то никто не верит.
– Почему? Я верю.
– И ты не хочешь узнать, какое страшное преступление я совершила, чтобы начать бизнес?
Тоборовский засмеялся:
– После такой преамбулы, конечно, хочу.
– Ладно, расскажу. Я только поступила в ординатуру по хирургии.
– Ты хотела стать хирургом?
– Не особенно. Просто терапия нагоняла на меня дикую тоску. Все эти таблетки, давление… Бээ! Было место в хирургии, вот я и пошла. Думала, закончу, пойду в поликлинику, да и все. Интереса к профессии не было. Ну, и лежал у нас парень умирающий. Его прооперировали, потом осложнения пошли… Подробности ни к чему, в общем, все на него рукой махнули, положили в изолятор помирать. И вот я как-то вечером дежурю, смотрю, он из бутылки воду пьет. Мне его так жалко стало! Думаю, как же он, бедный, совсем один. Лежит беспомощный и ждет смерти. Ну, я подошла к нему, дала попить из чашки. Потом осталась за ним ухаживать. День за днем, потихонечку… Как говорил один доктор, если больного лечишь, он поправляется.
Произнеся эту фразу, Северина почувствовала привычную тупую боль. Сердце сжалось, как всегда, но, кажется, сейчас отпустило немного быстрее…
– Только не подумай, что я хвастаюсь, – продолжала она. – Я ничего сверхъестественного не делала и до сих пор не знаю, как он выкарабкался. А потом сюжет развивался, словно в голливудском фильме. Даже, я бы сказала, слишком слащаво для кино. Когда самое страшное было позади, нарисовался папаша молодого человека, с которым они поругались, и сын ушел в самостоятельную жизнь. Они долго не общались, но после болезни у сына произошла переоценка ценностей, и он позвонил отцу. В числе прочего сказал, что именно я спасла его от неминуемой гибели. Папа зафонтанировал благодарностью. Как говорится, проси что хочешь, кроме хлебной карточки. Потом вспомнил поговорку про рыбу и удочку и предложил мне открыть свое дело. Вот и все.
– И у тебя так здорово получилось!
Северина потупилась:
– Мне помогали. Этот папа долго присматривал за мной. Без его поддержки ничего бы не вышло. Он ко мне очень хорошо относился. Без всяких штучек, просто как к человеку.
– А сын? – улыбнулся Алексей. – В голливудском фильме вы обязательно бы полюбили друг друга.
Она покачала головой:
– Даже мысли такой не возникало. Мы хорошие приятели, и не больше. Общаемся раз в году. Но что мы все обо мне? Как ты живешь? Как очутился в армии? Прости, но уж кем-кем, а военным я тебя не представляла. Ты мне виделся большим ученым.
– Мне тоже, пока мы с тобой не пообщались с быками Танечки Сорокоумовой. Полагаю, ее фамилия произошла не от «сорок умов», а от «ум сороки». Ну, да не в этом суть. Я тогда пришел домой, и вдруг меня как озарило. Я подумал, что не смог бы тебя защитить, если бы они все же полезли в драку! Я читаю такие хорошие книги и восхищаюсь правильными вещами, но что толку, если я никому не могу дать отпор? Какая разница, что я думаю и чувствую, если ничего не могу делать? И пошел я заниматься спортом. Выяснилось, что у меня неплохие природные данные, и до конца школы я так подтянулся, что без труда прошел в Можайку. Вот и все.
– Вот как приходят в профессию! Получается, Танька оказала тебе услугу.
– Огромную.
Ей было интересно, как складывалась его карьера, за что получил звезду Героя, но Алексей отвечал очень скупо, и Северина решила не упорствовать в своем любопытстве. Она узнала только, что Алексей развелся пять лет назад и сам воспитывает сына, которого жена оставила ему.
– А ты замужем?
Северина покачала головой.
– Я бы очень хотел с тобой еще повидаться, – Тоборовский легонько стукнул своим бокалом о ее, – да что там, я хочу ухаживать за тобой. Но ты вряд ли согласишься, правда?
– Почему?
– Ты такая успешная бизнес-леди! Я должен казаться тебе недотепой и дурачком, который к тому же еще имеет виды на твое состояние.
Северина мягко улыбнулась:
– Вот что значат детские комплексы! У тебя звезда Героя, а ты думаешь, что выглядишь недотепой! Наоборот, это я думаю, что не вызвала в тебе интереса, и ты нашел благовидный предлог.
– Вот что значат детские комплексы!
Оба засмеялись.
– Мое состояние смело выноси за скобки. Поверь, деньги ничего не меняют. Вообще, Леша, люди склоны возлагать свои надежды на то, чего у них нет и о чем они ничего не знают. Бедные видят избавление в богатстве, одинокие – в любви, дураки – в карьере. Ну и так далее.
Алексей задумчиво кивнул:
– Ты права… Капиталы, ордена, звания, они ведь не вернут того, что по-настоящему имеет значение. Близких людей и время.
Вдруг стало так уютно, будто они с Алексеем вместе двадцать лет и давно стали одним целым. Может быть, у них что-то получится?
Неужели судьба улыбнулась ей? Неужели решила: хватит с тебя вечной мерзлоты одиночества?
И счастье вытеснит из ее души жажду мести? Может быть, бросить эту затею, пока не поздно? А на встрече с генералом просто обсудить текущие моменты?
Они лениво потягивали вино и молчали так, будто за двадцать лет все говорено-переговорено.
Рассеянно глядя на пруд, Северина заметила бегунью. Ее хрупкая фигурка не сочеталась с энергичной, скорее, мужской манерой бега, так же как и женственная прическа из нежных тонких локонов.
Когда женщина приблизилась, Северина внимательно посмотрела на ее лицо. Надо же, какое совпадение! Она могла поклясться, что фотографию именно этой девушки изучала несколько дней назад. Ну да, в справке было указано про увлечение бегом, так что ошибки быть не может.
Она быстро допила вино и сказала Алексею, что пора собираться.
Это судьба честно предупреждает, что счастья не будет. Просто парки и мойры, или как они называются, решили сначала пробить брешь в панцире, который она нарастила, а потом уж нанести туда новый удар.
Сейчас ее душа холодна и спокойна, но стоит только оттаять, как полезут ростки надежды. А эти ростки имеют длинные корни, их вырывать, ох, как больно!
Тем более глупо раскисать после первого свидания, когда еще ничего не ясно.
Прежде чем начинать новый проект, надо расквитаться со старыми долгами!
Позвонила школьная подруга Лида и сама себя пригласила к Александре на дачу. Благовидный предлог вовремя на ум не подвернулся, придется выдержать этот ураган.
Александра старалась со всеми поддерживать добрые отношения, хотя и не чувствовала потребности делиться сокровенным с подружками. Вероятно, Александра давно разошлась бы с приятельницами, но соблюдала ритуал раз в две недели по субботам уходить на женские посиделки, чтобы Виктор мог насладиться свободой в пустой квартире.
Лиду ей сейчас не хотелось видеть. Эта шумная женщина недавно развелась, и Александра не знала, как себя с ней вести. Развод казался ей концом всего и пугал хуже смерти. Потеря родного человека – это страшный удар, после которого невозможно подняться. Но когда этот удар тебе наносит не смерть, а любимый человек… Когда он сознательно обрекает тебя на мучения… Нет, это слишком страшно.
Человек умирает, но оставляет тебе ваше общее прошлое, а воспоминания смягчают боль утраты. А если он тебя бросает, то уничтожает все, что было раньше. И все прекрасные моменты блекнут, расплываются, как картина «Даная», на которую плеснули кислотой.
Александра не знала, как вести себя с подругой, переживающей такое несчастье. Слов утешения не находилось, и сделать она тоже ничего не могла. Наоборот, ей казалось, что вид ее собственной счастливой жизни только сильнее уязвит Лиду. Было еще одно недостойное чувство, без которого Александра предпочла бы обойтись, но ничего не могла поделать. Разводом нельзя заразиться, и все же ей было страшно, будто Лида может передать ей часть своего горя и невезения.
Так, наверное, чувствуют себя люди рядом с тяжелыми безнадежными больными. Сочувствие, жалость, неловкость от собственного благополучия и в то же время страх и неприязнь.
Вздохнув, она прошла по дому. Что ж, порядок безупречный, все готово для приема гостей. Правда, на Лиду это не произведет впечатления. У нее тезис: ну, висят носки на потолке. Они ведь от этого не гниют! И сыновья у нее такие же. Компьютерные детали разбросаны по всей квартире. А открытие дверцы шкафа провоцирует сход лавины.
Вероятно, если бы Лида не писала целыми днями книги о каких-то «перверзных нарциссах» и «токсичных отношениях», а периодически наводила порядок, брак удалось бы сохранить.
Не такой уж это гигантский труд, как стонут феминистки. Мама учила Александру: видишь где грязь, сразу прибери, не сиди. Не жди генеральную уборку. Вещи высохли – сразу взяла утюжок, погладила и убрала. Никогда ничего в шкаф не запихивай. Конечно, если месяц по дому ничего не делать, а потом за день сразу все, то устанешь, как в забое, и потом снова месяц будешь силы восстанавливать. А так понемножку: тут поправила, тут постирала, и всегда чистенько.
Обернувшись на требовательный автомобильный гудок, Александра заметила красную «Мазду». А вот и Лида!
Она нажала кнопку, немножко стесняясь, что ворота открываются автоматически. С другой стороны, сейчас это недорого, можно себе позволить.
Заехав с шикарной небрежностью, Лида вышла из машины. Высокая блондинка скандинавского типа, она с годами немножко набрала вес. Правда, ноги остались длинными и стройными, но появился заметный животик, и щеки округлились.
В школе они обе слыли первыми красавицами, но Лида была чуть-чуть «первее», потому что ее фигурка с узким тазом больше соответствовала стандартам, принятым в те времена.
Громогласно поздоровавшись, подруга достала из машины фирменный пакет. Голос у Лиды был прокуренный, несмотря на то что она никогда в жизни не прикасалась к сигарете. Она весело смеялась и вообще выглядела слишком жизнерадостно для сокрушенного человека.
– Привезла пирожные из «Северина 200». Будем есть и не толстеть, фирма гарантирует. Жаль я за рулем, а то вина бы прихватила.
Александра подавила вздох облегчения. Значит, Лида не собирается ночевать, уже легче.
Пользуясь хорошей погодой, они расположились в саду. Александра подставляла лицо солнечным лучам, щурилась и сквозь ресницы смотрела, как Лида уминает пирожные. Александра взяла одно и сразу отложила. Странно, она никогда не была знакома с Севериной, но почему-то бизнес-леди вызывала в ней тоскливую неприязнь. Может быть, она олицетворяла все то, чего не было в жизни Александры и теперь уже никогда не будет? Подсознательная зависть? Как бы то ни было, если по телевизору начиналась ее программа или интервью, Александра сразу переключала канал.
– Молодцы, какой дом отгрохали! – вещала Лида с набитым ртом. – Признак здоровых отношений!
– Прости?
– Я вывела объективный признак токсичных отношений: если в вашей семье деньги деваются неизвестно куда, вы либо слишком счастливы, либо очень несчастны. Но у вас, похоже, все в норме.
– Да ну тебя!
– Правда, язык денег самый точный. И самый честный.
Все, Лида оседлала любимого конька, не остановишь. Александра вполуха слушала про психопатов, моральную дихотомию «мужчина имеет право, женщина должна» и прочие психологические бредни. Дать подруге выговориться – это самое малое, что она может для нее сделать.
– Я недавно узнала что есть такая рыба – морской черт. Она очень уродливая, и знаешь, почему? Потому что самец кусает самку за бок и прикрепляется к ней. Питается ее соками и мясом, в конце концов превращаясь в ее придаток. От него остается только уродливый нарост на теле рыбины.
– Какой ужас! – вежливо изумилась Александра, догадываясь, что Лида скажет дальше.
– Прямо точь в точь нынешние мужики!
Александра кивнула. Лида ошибается. Хороших мужчин очень много, просто семья – это труд, который лежит на женских плечах. Хранительница очага – пошлый и затертый штамп, но от этого он не перестает быть правдой. Лень, неряшливость и эгоизм всегда можно заменить изящными психологическими эвфемизмами. Опьяниться ими и остаться одной.
Но зачем говорить это Лиде? Ей и без того, наверное, плохо.
– Я к тебе по делу. Никогда не угадаешь, по какому. – Выдержав эффектную паузу, Лида продолжала. – Помнишь свои «Приключения Ани»?
От удивления Александра замерла с чашкой в руке.
– Короче, есть тема их издать!
– Лида, что ты говоришь! Кому нужен этот детский лепет?
– Нужен, значит. В этом бизнесе тоже, знаешь ли, маркетологи работают. Дети бедные устали от вампиров, что-то настоящее хотят.
– Лида, милая, но есть огромный пласт советской детской литературы. Каждая книга – шедевр.
– Мы сейчас говорим о твоей книге, а не об огромном пласте.
– Книга – это громко сказано.
Александра улыбнулась, вспомнив, как была счастлива, когда папа принес четыре томика формата А4. На глянцевой обложке цвета бордо были золотыми буквами вытеснены ее имя и фамилия, а ниже, крупнее – «Приключения Ани». Тираж – четыре экземпляра – объяснялся тем, что пишущая машинка пробивала именно столько листов под копирку. Прижимая томики к груди и вдыхая неповторимый аромат новой книги, она чувствовала себя настоящей писательницей.
Сколько времени прошло с тех пор! Она почти забыла про «Аню»… Странно, что Лида помнит. И еще более странно, что предлагает издать. Да, она популярный автор книг про «токсичные отношения», хотя, по мнению Александры, токсичны именно книги, а не отношения. Но дело Лиды – вовремя сдавать рукописи, а не определять издательскую стратегию. Так она и спросила.
– Рукописи не горят, – расхохоталась подруга в ответ. – По правде говоря, сама бы я не додумалась. Просто ко мне приходил журналист, спрашивал о советском детстве. То ли он очерк делал, то ли еще что. У меня создалось впечатление, что он сам не знал, чего хотел. Мы долго разговаривали, часа четыре, я рассказала про твое творчество, и он как-то загорелся. Через несколько дней позвонил, сказал, издательство заинтересовалось. Попросил меня узнать, сохранилась ли рукопись и как ты вообще отнесешься к публикации.