— Угу. Я ее тоже видела. Но только она не ехала. И еще кругом была вода и деревья. И ты выходишь из дома…
Хаос посидел молча. Осмыслил. Сон девочки совпадал с его сном. Эффект Келлога. При отсутствии самого Келлога.
Но, может, для Мелинды это нормально? Своих снов она отродясь не видала. Значит, дело только в ней. Келлог далеко, и она просто-напрос-то подсматривает сны того, кто ближе.
Он вспомнил слова Келлога о том, что эффект сновидений — ерунда, что Хаос, если попытается, сам его добьется. Но Келлог на своем веку чего только ни нагородил: начнешь разбираться, увидишь миллион противоречий.
Но, по крайней мере, в одном Келлог был прав: Хаос очень многого не понимал.
А как насчет самого сна? Что он означал?
— Это похоже на то, что было прежде? — спросила Мелинда.
— Нет, — поспешил ответить он. — Всего-навсего сон. Забудь.
— Ладно.
Хаос завел машину, въехал на автостраду и запасся терпением для нового перегона. Мелинда выбросила в окно пустую жестянку, а консервный нож убрала в отделение для перчаток.
— А вообще-то жалко, — сказала она некоторое время спустя.
— Чего тебе жалко?
— Я бы очень хотела туда попасть. Мне там понравилось.
«Мне тоже», — подумал Хаос. Но вслух не произнес. Он припомнил остаток сна, чувство одиночества, и подумал: должно быть, она не знает всей истории. Она видела только машину, озеро и лес. Настоящий рай, на ее взгляд. Но во сне был не рай. Там были какие-то реальные проблемы. Ему показалось, что там совсем не просто.
Почему же ей так хочется туда попасть?
Он гнал машину все утро, пока солнце не поднялось в зенит. Впереди пустыню сменяли горы. Он оставил позади несколько городов, не реагируя на дорожные знаки, на указатели въездов. Мелинда принюхивалась, присматривалась к далеким зданиям, а Хаос почти не обращал на них внимания. Они ни разу не свернули с автострады. Когда приходило время есть, съезжали с обочины и копались в багажнике. В конце концов в баке иссяк бензин, и Хаос опустошил запасную канистру.
По пути им не встретилось ни единой души, только брошенные машины. От самой Малой Америки — ни единого признака человеческой жизни.
— Бензин скоро кончится, — сказал Хаос.
— А ты мой шланг выбросил, — напомнила она.
— У Келлога есть в багажнике.
Возле первой попавшейся машины они остановились и осушили ее бак. К сумеркам расстояние между ними и горами сократилось вдвое. Впереди туман казался зеленым. Хаос остановил машину за гаражом, запертым на висячий замок, и развел небольшой костер, а тем временем Мелинда собрала обед из консервов и воды. Когда наступила ночь, они снова заснули в машине, он — на заднем сиденье, она — на переднем.
Ему снова приснился дом у озера, но на этот раз он не подходил к компьютеру. Не был готов вникать в его проблемы и теории. Слишком уж похоже на общение с Келлогом. Когда он проснулся, солнце виднелось почти целиком, а девочки на переднем сиденье не было. Он выбрался из машины, запретив себе упоминать о сне.
Ее нигде не было видно. Либо она бродит в кювете на той стороне автострады, либо ушла гулять в пустыню, на север, к поросшим кустами холмикам. Он прополоскал рот водой, сплюнул на песок и тут услышал голос девочки:
— Ты погляди, тут интересно.
Он обошел сарай и увидел полуоторванный лист алюминия.
Стараясь не порезать руки, он взялся за алюминиевый лист, расширил отверстие и пролез в гараж.
— Смотри, машины.
Пол был земляной, сваи, на которых стоял гараж, выступали из песка. Когда глаза привыкли к сумраку, Хаос увидел, что так взволновало девочку: автомобили напоминали машину из его сна. Короткие, приземистые. Корпуса из легкой пластмассы, панели солнечных аккумуляторов. И вместо замочных скважин — пластины фотоэлементов. Обе машины были целехоньки, будто только что с конвейера, в полутьме слабо сиял лак.
Мелинда гордо улыбнулась.
— Смотри.
Она прижала ладонь к пластине, дверца отворилась, ожил двигатель.
— Мы можем на ней поехать? — с надеждой спросила она.
— Нет.
— Откуда они?
— Не знаю, — сердито ответил он. — И не хочу об этом говорить. Все, уходим.
Он протиснулся в лаз, она — следом. В молчании они вскрыли новую банку, затем Хаос раскидал ногой остатки костра и забросил мусор как можно дальше в пустыню. Они забрались в машину Келлога и поехали. Он ни разу не оглянулся на сарай.
В разгаре утра беглецы добрались до предгорья и, взбираясь по серпантину, угодили в туман. Когда остановились у ручья перекусить, туман еще просвечивал; казалось, зеленоватые жгуты липнут к скалам, деревьям и даже асфальту, иные плыли, точно призраки. В полдень облака сгустились, дорога впереди исчезла, а в небе, теряющем синеву, словно полоскались зеленые флаги. Машина еле ползла, Хаос напрягал глаза, высматривая впереди редкие обрывки дорожного полотна или ограждения. Он уже не видел гор, слои зеленого кружева стали непроницаемы, на ветровое стекло все реже падали лучи солнца.
— Подними боковое стекло, — велел он Мелинде. Она кивнула и закрутила ручку.
Теперь автомобиль продвигался короткими рывками. Дорога напрочь сгинула, Хаос с трудом видел капот. Даже воздух между ветровым стеклом и его лицом был насыщен туманом.
— Тащимся, как черепаха, — сказала Мелинда.
— Ничего, терпимо, — возразил он. — А ведь хорошо, что мы не в той солнечной машине, верно? Через такой туман лучи не проходят.
— Да какая разница? Все равно еле ползем.
В конце концов ему пришлось остановиться. Он повернул голову к Мелинде — между ними висел зеленый занавес. Она помахала ладонью, но это почти не помогло.
— И сюда пробирается, — сказала она.
Он вышел из машины и остановился рядом. У зелени не было глубины, казалось, перед тобой лист бумаги. Он поднял ладони на высоту лица и не увидел их. С гор прилетел ветер, сплющил последние клочки видимого пространства.
Мелинда ощупью обогнула машину и взяла Хаоса за руку.
— Может, лучше повернуть?
— Давай чуток прогуляемся, — предложил он.
— Давай.
Держа ее за руку, он отошел от машины к щебенчатой бровке дороги. И дальше сквозь слепящую зелень их вел хруст щебня.
ГЛАВА 3
Мун стиснул руку дочери. Они сидели в приемной Белого Уолната. В непроницаемой зелени кто-то шуршал бумагами на столе. Уже час миновал после первого разговора с секретаршей, и весь этот час Мун просидел в указанном кресле. Влажная рука дочери ответила на пожатие. Они ждали. Мун слышал шум генераторов, питавших громадное сооружение, они были где-то рядом, так близко, что, казалось, принюхайся хорошенько и учуешь дефицитный и дорогой полупрозрачный воздух.
Уже много лет Мун не видел ничего, кроме зелени. Только лаборатория Белого Уолната располагала техникой, которая позволяла видеть нормально, и ни разу доселе Мун не проникал так глубоко в недра этого сооружения. Дочь и вовсе не понимала, что значит «нормально видеть». Потому-то он и привел ее сюда. Решил добиться, чтобы ее взяли в бело-уолнатскую школу, где талантливым детям дозволено учиться в белом свете. Таков был его план. Но если он рухнет, Мун утешится мыслью, что дочь была здесь. Неделю, день… Да хоть бы час! Просто увидеть. Один-единственный разок. Чтобы узнать.
Но в Белом Уолнате он встретил упорное и организованное сопротивление. Во всяком случае, так казалось Муну. В этом офисе, куда посетитель мог обратиться с просьбой или жалобой, стояла зелень. Муну и его дочери не давали хоть одним глазком взглянуть на вожделенный зримый мир за воздухонепроницаемой дверью. А персонал на все его вопросы отвечал молчанием каменных истуканов.
— Мистер Мун, — позвала наконец женщина. Он взял дочь за руку и подошел к столу.
— Пройдите со мной. — Секретарша взяла его за плечо и повела сквозь ряды столов, через несколько проходов, в дальнюю часть зала. Затем звук шагов подсказал, что они входят в помещение поуже, может быть, в коридор, и с обновленной надеждой Мун подумал, что скоро они с дочерью, быть может, увидят свет.
Секретарша скользнула прочь, скрылась за дверью, через которую они вошли; тут же грубые руки схватили Муна за плечи и оторвали его от дочери.
— Линда! — выкрикнул он.
— Папа!
— Молчать! — рявкнули в ухо Муну. Грубые руки толкнули его в кресло. — Сиди тихо. — По шуму Мун определил, что вокруг него три-четыре человека.
— В чем дело? — спросил он.
— В твоих глазах. Сиди спокойно.
— Папа?
— Линда, все в порядке. Тебе ничего плохого не сделают.
Затрещала рвущаяся ткань. Кто-то запрокинул Муну голову, поднял волосы со лба. По векам мазнула влажная вата. Неприятный запах… Перекись водорода. Затем — сухое полотенце, и тут же на глаза легло что-то жесткое, холодное. Мун недоумевал: зачем нужны шоры в нормальном свете? Он услышал возглас Линды — ее подняли с кресла и погнали в дальний конец комнаты. В следующее мгновение чьи-то ладони толкнули его в плечи в том же направлении. Справа и слева от него стояли люди. Впереди чмокнули резиновые прокладки, засвистел воздух. Муна тычками погнали вперед, через воздушный шлюз, и вдруг он сообразил, что чернота на глазах — не очки для слепца, а тонированные пластмассовые линзы, они должны защитить атрофированные глаза от света.
Он снова видел. Но еле-еле. Различал впереди силуэты дочери и двух ее поводырей. Видел яркие лампочки на потолке коридора. Повернув голову, кое-как рассмотрел людей, которые шли рядом.
Его быстро провели по коридору в лифт. Кабина камнем ринулась вниз, остановилась, дверные створки разъехались. Двое вывели Линду и исчезли. Мун двинулся вслед, но оставшиеся два проводника удержали его на месте. Кабина закрылась.
— Э, постойте, — сказал Мун. — Куда…
— Успокойся. Нам надо поговорить. А с ней все будет в порядке.
— Что вы…
— Ты же сам ее привел в школу. Значит, ей надо пройти кое-какие экзамены. Верно? — В его предплечье больно впились чужие пальцы.
«Это нечестно, — подумал Мун. — Я хочу быть с ней, когда она поймет, что значит „видеть“. Я хочу разделить с ней это мгновенье».
Кабина провалилась на этаж и открылась, Муна повели по другому коридору в кабинет без мебели. Через пластмассовые кружочки он попытался рассмотреть лица и одежду сопровождающих, но видел только дымчатые силуэты. Принесли стулья. Муна усадили посреди кабинета, спиной к двери.
— Мун, — сказал один из незнакомцев. — Ты назвался фамилией Мун.
— Да…
— Но мы никогда о тебе не слышали. У тебя было другое имя.
Мун невольно поднял руку, схватился за липкую ленту на переносице. Он хотел видеть, с кем разговаривает.
— Руку с лица! А ну, живо! Вот так. Сиди спокойно, руки на коленях. Назови настоящую фамилию.
— Мун, — сказал он.
Вопрошавший вздохнул.
— Если Мун настоящая фамилия, то мы хотим знать, какая у тебя была раньше. В наших краях нет никаких Мунов.
— Зачем вы это делаете?
— Нет, — отрезал собеседник. — Зачем ты это делаешь. Зачем являешься к нам под вымышленным именем и с чужим ребенком, зачем так упорно стараешься проникнуть в Белый Уолнат? Мун, ты фальшивка. Мы хотим знать, откуда ты взялся. Известно ли тебе, что твоя одежда дурно пахнет? Так воняет, будто ты в лесу жил. Как ты это объяснишь, Мун?
Мун попытался сфокусировать взор на двух сидящих напротив. Оба двигались — закидывали ногу на ногу, наклоняли головы, — и он не мог понять, кто из них задает вопросы. Чертовски хотелось сорвать с глаз пластмассу.
— Я хочу выбраться из зелени, — медленно произнес он. — Ни о чем больше думать не могу. Я… мне начинает казаться, будто дело лишь во мне одном, а все кругом видят нормально… все, кроме нас с дочерью. Может, это из-за моего безумия она ослепла. Я должен разобраться, должен показать ей…
— Хорошо, Мун. Хватит. Каждый считает, будто он один такой. Каждый хочет выкарабкаться. Потому-то у нас замки на дверях. Что тебя заставило выползти из норы и скрестись у нас под дверью? Да еще под вымышленным именем, да еще с этой бедной маленькой уродиной?
— Что? — растерянно переспросил Мун.
— Давай не будем усложнять, — произнес другой голос. — Три вопроса: настоящее имя? откуда пришел? чего хочешь?
Мун уже ровным счетом ничего не понимал.
— Я здесь живу, — сказал он. — В зелени. У меня есть право на попытку устроить Линду в вашу школу.
— Здесь живешь, да? И чем же ты занимаешься?
— Я…
— Ну-ну?
Что с ним творится? Может, какая-нибудь разновидность амнезии? Он был смущен, сбит с толку, напуган. Говорят, от него воняет лесом.
— Я на ферме работаю! — выпалил он. Не более чем догадка. Но чем больше он об этом думал, тем больше верил. Он знал, что здесь есть фермы, он все знал об этом местечке, о том, как тут устроена жизнь. Белым пятном для Муна была лишь его собственная биография.
— Я, между прочим, для вас хлеб выращиваю, — сказал он. — И то, чем занимаетесь вы, ничуть не важнее. — Воспоминания придали ему уверенности, возвратили чувство собственного достоинства. — Мы, между прочим, по полям не запросто ходим, а по тросам-проводникам. Вам бы так хоть разок попробовать! Если хотите знать, я вам не увалень деревенский, которому можно руку выкручивать! До катастрофы я большим человеком был… — Он снова смолк и попытался разглядеть сидевшего напротив. — А жил в Сан-Франциско. Если на то пошло, у меня полное право устраивать Линду в…
— Ты не местный, — возразил собеседник. — В момент катастрофы ты жил не здесь.
Мун напряг мозги, но воспоминания ускользали. Не здесь? Конечно… Но не здесь — это где? Все, что он помнил, все что он знал…
Зелень.
Погоди-ка! Он помнил день, когда все изменилось. По крайней мере, эти видения были яркими. Он вернулся домой с работы и уселся слушать радио. Ждать подробностей. Курить сигареты, не подозревая, что они в его жизни последние. «Биохимическая травма» — так это впервые прозвучало по радио. «Затемнение земной атмосферы». Потом, чуть позже, это назвали цветением. Как будто заплесневело само небо. Однако очень скоро все стали называть это явление так, как многие называли с самого начала: зеленью. Что же касается причин катастрофы, тут спецы расходились во мнениях. Как всегда.
— Нет. — Он сам себя почти не слышал. — Я жил здесь.
— Но не под фамилией Мун, — упорствовал собеседник. — После катастрофы Белый Уолнат регистрировал фамилии, адреса и профессии всех мужчин, женщин и детей в этом секторе, и не было никакого человека по фамилии Мун, и не было никакой малолетней дочери. А направления на фермы, Мун, выдаем мы. Мы ведаем всем на свете. Следим за жизнью каждого. Вот только за твоей не уследили. Потому что ты жил не здесь.
Мун ничего на это не ответил. Не смог.
— Ладно, попробуем с другой стороны, — сказал второй. — Что тебя сюда привело? Что изменилось?
— Что вы имеете в виду?
Второй собеседник вздохнул.
— Что-то тебя побудило совершить нынче утром небольшое паломничество на холм. Какой-нибудь знак, знамение? Голос в мозгу? Или еще что-нибудь?
— Не знаю.
Неразличимый человек снова вздохнул.
— В первую очередь я имею в виду сон. Ты сегодня ночью спал? Все было, как обычно?
Мун напряг память. Ему нечего было скрывать от этих людей. Однако он мог думать только о зелени.
— А вообще тебе снятся сны? О чем они обычно?
Вопросы сбивали с толку. Все глубже затаскивали в туман воспоминаний, и там он заблудился. Мун сидел, беззвучно шевеля губами, и не мог вымолвить ни слова.
Он услышал очередной вздох.
— Ладно, успокойся. Ты не спишь.
Мун увидел, как человек поднимается со стула и идет к нему.
— Сколько пальцев я поднял?
— Три. — Мун обрадовался вопросу, на который мог ответить.
— Глаза не болят?
— Нет.
— Хорошо. Закрой глаза. — Собеседник протянул руку и снял пластмассовые линзы с лица Муна. Лента больно рванула кожу вокруг глаз и брови. Мун протер глаза и дал рукам безвольно повиснуть.
Впереди, в нескольких футах друг от друга, сидели на стульях двое и смотрели на него. Почти одинаковые серые костюмы, почти одинаковые усталость и скука на лицах. Внешность под стать манерам, а манеры полицейских. Кроме них и Муна, в комнате не было ни души. Зато повсюду — зеленый сумрак, проклятая неотвязная дымка. Напрасно Мун моргал, пытаясь от нее отделаться.
— Что, болят глаза?
— Нет. Но тут тоже зелень.
— Потому-то, Мун, этот воздух и называют полупрозрачным. Зелень невозможно убрать без остатка. Черт побери, если не откачивать ее постоянно машинами, тут через несколько часов будет темень.
Мун помахал ладонью перед лицом — хотел разогнать туман. Никакого толку.
— Но если так… то мир никогда не удастся починить.
Один пожал плечами, другой сказал:
— Возможно, ты прав.
Мун опустил руку.
— Почему вы увели мою дочь? Что я сделал не так?
— Мун, из-за тебя у нас возникли проблемы. Сегодня ночью произошло нечто очень странное. И никто не понимает, что это значит, и никто не догадывается, почему это произошло. И тут являешься ты с девчонкой. Все это настораживает. Наталкивает на мысли о связи с ночным происшествием. Если ты сейчас начнешь отвечать на вопросы, мы, возможно, придем к выводу, что все это — не более, чем совпадение. И всем станет легче. Ты будешь виноват лишь в том, что пришел сюда в неподходящее время.
За спиной у Муна постучали в дверь.
— Войдите, — произнес один из его собеседников.
Дверь отворилась, третий человек в сером костюме вкатил инвалидную коляску. В ней уютно полусидела-полулежала старая женщина. Во всяком случае, Мун принял ее за женщину. Из-под пледа виднелись джинсы и теннисные туфли. Подвернутые обшлага открывали тонюсенькие, словно хворостины, запястья. Большая голова, повернутая вбок, была откинута на высокую спинку кресла. Седые волосы очень коротко подстрижены, лицо — сплошь в морщинах. Когда она заговорила, Мун окончательно убедился, что перед ним женщина.
— Это вы Мун? — спросила она.
Он кивнул.
— Я только что разговаривала с вашей девочкой. Весьма своеобразный ребенок. Что ж, мистер Мун, я очень рада, что вы ее к нам привели. Очень необычный ребенок. Вы знаете, что в ней необычно?