- Сергей Александрович! Давайте за мной! - закричал Леха, напрыгивая на серый, пористый камень. - Давайте, ну же!
Старик, воспользовавшись растерянностью общей, наклонился быстро, поднял свисток, дунул в него. Стена перед Лехой разломилась надвое, разъехалась, открывая проход.
- Иди один, Алексей! - крикнул архивариус. - Я уж тут... Ничего мне не будет.
Он свистнул, и Леха через закрывающийся стенной пролом увидел, как уронил старик свисток себе под ноги, наступил ногою, растер даже. Охранники было кинулись - отобрать, да куда там! - рассыпался свисток мелким крошевом.
Дзержинский опомнился, начал командовать, даже ногами затопал, но стена почти что закрылась. Один из охранников-таки полез следом, но камень, сходясь монолитом, раздавил вытянутую к Лехе руку. Только кисть упала на пыльный, гладкий пол, да кровь растеклась у стены причудливо-алым цветком. Из разжавшихся, мертвых пальцев, покрытых кровяной пленкой вперемешку с каменным крошевом, выпал коротенький, толстый черный стержень с неприметной почти, сероватой кнопкой на боку.
- Спасибо, Сергей Александрович... - прошептал Леха, подбирая стержень. Появилась было у него мысль вернуться за стариком, но даже представить не мог - как это сделать. Коридор, простершийся перед ним, был не похож на виденные раньше. Камень стен был необработанным, будто прорубили тоннель, да так и бросили, даже не отделывая, а еще вдаль уходили рельсы. "Может, если пойду по рельсам, прямиком к метро и выйду?" - подумал Леха и решительно затопал вперед. Стержень он надежно упрятал в карман. Показать там, наверху. Интересная же штучка.
* * *
Коридоры тянулись бесконечно, словно был Леха проглочен огромным зверем и бродил в его внутренностях, натыкаясь иногда на тупики, поворачивая обратно, и вновь блуждая, в поисках выхода. Иногда он видел людей, волочащих какие-то странные инструменты, напоминающие банальные дачные тяпки, толкающих машины, застрявшие в узких проходах. Двигатели гудели натужно, с подвыванием тоскливым, и Леха кричал так же тоскливо и громко, но его никто не слышал. Через некоторое время он вовсе перестал понимать: где живые люди, а где просто видения, являющиеся ему от безысходного одиночества. Несколько раз Леха порывался вернуться к Сталинградской стене, искал дорогу, но коридоры все были похожи один на другой, и он вновь блуждал, не соображая толком, где находится. Иногда казалось ему, что лучше было бы даже висеть под колпаком в счетном отделе, по крайней мере - не голодно и не одиноко, вокруг - такие же мозги, опутанные проводами. Но он тут же отбрасывал эту мысль и брел дальше, крича иногда в переплетение коридоров, призывая на помощь.
В громадном зале, усыпанном землей и камнями, вырвался из стены знакомый сине-зеленый луч, и Леха бегом рванулся в ту сторону, желая увидеть подземный танк, выжигающий в камне полости гиперболоидом. Но пустота и тишина встретили его, лишь по стене плыл, остывая, вязкий, тускло-багровый ручеек.
- Опоздал! Опять опоздал! - Леха забарабанил кулаками по стене, крича и плача. - Ну где же вы все?
Никто не ответил, а расплавленный камень застыл слезами на гладкой стене.
Леха потерял счет времени. Узелок с едой давно опустел, закончилась и вода. Рафинад он берег, доставая иногда из кармана гимнастерки прозрачные кристаллики, с налипшим на них непонятным мусорным крошевом, крутил в пальцах, обнюхивал, вновь прятал. На людей, попадавшихся в коридорах, уже не обращал внимания, иногда только смотрел унылыми глазами, получая в ответ такие же безнадежные, усталые взгляды. Может, то и были настоящие люди, не призраки подземных тоннелей, но Леха так никогда об этом и не узнал, да и не стремился.
Иногда Леха доставал из кармана трубку, подобранную, казалось, в другой жизни, наводил ее на стены, жал на неприметную серую кнопку. Ослепительно белый, как молния, луч вырывался из трубки, тыкался в глухие стены, оставлял на них неприглядные, черные разводы и склизкие, стеклянистые потеки камня. Леха глупо улыбался, вновь бережно заталкивал трубку в карман. Пригодится еще. Правда, невесть зачем.
Он спал, свернувшись в стенной нише, вскрикивая и всхлипывая во сне. Приходила Маруська, гладила жалостливо по плечу, похлопывала по щеке. Присаживалась рядом жена, держа на руках отчего-то маленького совсем, в пеленках, сына. Заглядывал и Толян, размахивал картой, нарисованной синим, толстым карандашом на обрывке бумаги, кричал:
- Леха! Да что ж ты сотворил такое? Трудно, что ли, было просто склад найти? Там же все нарисовано, вот посмотри сам! - и водил грязным пальцем с обкусанным до мяса ногтем по бумажке, рассыпающейся в пыль от прикосновений.
- Отстаньте все... - просил Леха, сворачиваясь плотным клубком. - Оставьте меня в покое. Дайте сдохнуть, ни о чем не думая...
Но все же думалось. Вспоминались книги, читанные, казалось, давным давно, и они шелестели страницами, разворачиваясь на гладких, лоснящихся атласно, картинках. Представлялся парк, по которому так любил он гулять осенними светлыми днями, когда небо прозрачно, а тонкие, мотающие беспорядочно ветвями, березы осыпают на землю желтые листья, похожие на грибные шляпки. Вся жизнь прокручивалась в Лехиных снах, и он то стонал от невыносимого стыда, то улыбался сквозь слезы, радуясь.
- Шшшшш-шшшш... Чу-ух... чух-чух-чух... - послышалось Лехе во сне, и он отмахнулся небрежно:
- Толян, паразит, ну, как человека прошу же... отстань... и хватит изображать из себя поезд...
Мысль о поезде покрутилась в голове, пристраиваясь поудобнее, а заманчивое чуханье все приближалось, и Леха прыжком вскочил на ноги, протирая слипающиеся от тяжелого сна глаза. Мимо него, по пыльным, заброшенным рельсам, катил веселый паровоз, похожий на старую "овечку", выбрасывающий из трубы плотные, белые дымные комочки, напомнившие Лехе плывущие по небу летние облака.
- Ох ты ж! - восхищенно воскликнул Леха и сунул в рот рафинадный кристаллик. Сладость потекла по языку, обволокла горло, и радостное, праздничное настроение обняло Леху, приглашая на карнавал. - Итальянцы!
Будто следуя призыву, с подножек трех круизных вагонов тут же свесились люди, черноволосые, усатые, хохочущие счастливо, замахали Лехе руками, закричали на чужом, певучем языке, зовя его с собой.
- Интуристы поганые! - завопил Леха, такой же счастливый, как и едущие в поезде итальянцы. - Где ж вы были столько времени, гады?!
Он рванулся к поезду, желая лишь одного - уцепиться за протянутые к нему руки, вскочить на подножку, войти в уютный, теплый вагон, куда, конечно же, принесет красивая проводница стакан чаю в металлическом, узорчатом подстаканнике.
- А сахару мне не нужно! - выкрикивал Леха, медленными, плывущими шагами продвигаясь к поезду. - Не нужно сахару, я говорю! У меня рафинад с собой есть! - и протягивал итальянцам на чумазой ладони, покрытой ссадинами, кристаллические, льдисто блестящие кусочки рафинада.
Веснушчатый, курносый мужичок, напомнивший Лехе покойного товарища Сталина, высунулся из окна, закрутил головою отчаянно, завращал выпучившимися глазами.
- Ку-уда? - заорал он на Леху, некрасиво разевая перекосившийся рот. - Куда прешь, дурень? Назад ведь ходу не будет! Я тебя предупреждал!
- Да иди ты... - Леха красочно добавил точный адрес, по которому посылал мужичка. Сходство того с товарищем Сталиным лишь сообщило дополнительную описательность данному месту. - Чего раскричался? Ты вон какой, голодным не выглядишь, чистенький... А я, значит, в коридорах этих проклятых подыхать должен? - такая несправедливость необычайно возмутила Леху, и он даже всхлипнул от полноты чувств.
- Ох и дурень... - безнадежно сказал рыжеватый мужичок, взъерошил свою растрепанную шевелюру и убрался в вагон.
- Вот и ладушки, - кивнул Леха.
Колеса поезда резво крутились, дым выплевывался из трубы, и под потолком тоннеля собралось уже изрядное его количество. Белый сначала дым густел, появлялась в нем какая-то запредельная, светящаяся голубизна, и сверкающие лазурно - как Средиземное море в солнечный день! - решил Леха, - вязкие капли текли уже по стенам коридора.
Леха пошел быстрее, но поезд, казалось, не приближался вовсе, лишь стоял на месте, деловито пыхтя, словно двигался куда-то в неведомое и невидимое. Паровоз вдруг зачухал на другой, пронзительной ноте, и вагоны дернулись вперед. Итальянцев, протягивающих к Лехе руки, качнуло. Вагоны поползли мимо Лехи, и он почти что застонал, плача:
- Куда? Ну куда ж вы все? А я? Как же я? Забыли... бросили... - он побежал, но ноги будто вязли в тягучем лазурном мареве. - Да подождите же!
Светящаяся голубизна окутала коридор, поезд ускорился, но Леха последним усилием, напрягаясь каждым мускулом, каждым нервом, успел ухватиться за поручень задней площадки последнего вагона. Втянул усталое тело на бугристую, металлическую поверхность, сел, прислонясь спиною к вагонной стенке.
- И фиг вы меня отсюда выгоните! - сказал, и тут же провалился в сон, пришедший внезапно, как удар по голове, больше похожий на потерю сознания.
Что виделось Лехе в этом сне, он потом никак не мог припомнить, хоть и старался неоднократно. Сверкающая лазурь заполонила все, закрыла, словно театральный занавес, скрывающий унылую, обшарпанную сцену, на которой только что разворачивалось феерическое, волшебное действие. Когда же Леха открыл глаза, сквозь синеватый сумрак увидал он стены тоннеля, со свисающими с крепежей кабелями. Издали донеслось до него знакомое до душевной боли грохотание, и стены вздрогнули.
- Метро! - зашептал Леха, как в лихорадке. - Вот чес-слово, ребята, это метро наше, родненькое!
Он почти что видел синие метрошные вагоны, теплый желтый свет, струящийся из них в темноту тоннелей, людей, сидящих, висящих на поручнях, их сосредоточенные в себе лица. Он хотел к ним! Хотел так отчаянно, что лазурь расступилась.
Леха рванулся, выдираясь из голубой, блестящей паутины, крутился, как перламутровые черви, которых размалывали на гидропонных плантациях Сталинграда, и в какой-то момент сияющая лазурь дрогнула, отбросила его в сторону.
Он упал, расшибаясь в кровь, на плиточную площадку, тесно прижатую к стене, а поезд помчался дальше, и неправдоподобная, яркая, морская синева сопровождала его. С Лехиных рук стекали голубоватые капли, собираясь лужицей у его ног. Лазурная лужица вспыхнула электрически, исчезла.
Из глубины тоннеля вырвался, освещая унылые, сыроватые стены желтоватым, солнечным фонарем, поезд метро, промчался мимо Лехи, и он с наслаждением заглядывал в вагонные окна, почти что узнавая пассажиров. Леха готов был поклясться, что вон ту девушку с крохотным - в ладошку - томиком стихов он видел уже где-то на станции, а вон тот хлипкий мужичок, пьяненький, сонный, что покачивается на заднем сиденье, определенно ему знаком.
- Слава те, Господи! - перекрестился Леха, всхлипывая.
* * *
На поверхность он выбрался на "Арбатской", имея самый бомжиный вид, какой только возможно. Гимнастерка его растрепалась, изодралась, галифе висели неопрятным, грязным мешком, и даже на ичигах были видны дыры, а лицо так и вовсе - с окровавленным, расшибленным при падении с итальянского поезда, носом, с синяком, наливающимся багровостью, под глазом.
Леха, не видя ничего почти вокруг себя, шалея от прозрачного неба, от солнца, вытирая заслезившиеся глаза, побрел вперед. Кто-то дернул его за рукав, крикнул в ухо прямо:
- Куда прешь, придурок?! Снайперы там!
- Какие еще снайперы? - не понял Леха. Ерунду говорил человек. Откуда бы взяться снайперам в центре Москвы? Но невдалеке муторно и страшно грохотали танковые гусеницы, слышалось буханье выстрелов, и Леха втянул голову в плечи.
- Белый дом обстреливают... - почти что шепотом заявил нежданный советчик и выпустил Лехин рукав. Лицо его было растерянным, тревожным, и глаза блестели нехорошо, болезненно.
- Год какой нынче, а? - спросил Леха, озираясь. Сквозь слезную пелену он видел толпы людей, возбужденно орущих, бегущих куда-то, казалось - во все стороны сразу. Изредка сухо потрескивали винтовочные выстрелы, и тогда толпа кричала слитным бульканьем, словно захлебываясь кровью.
- Девяносто третий! Да ты что, мужик, перепился, или прямым ходом из Кащенко? - удивился Лехин собеседник. Леха не ответил, развернулся, побрел прочь, оглядываясь иногда на бурлящий Арбат, но видел уже не людей, а медленно, плавно опадающие осенние листья, алые и солнечно-желтые, подернутые летней еще зеленью по краям.
Глава седьмая. Под сенью "Интернационала"
Грязные бумажки, перемешанные с палой листвой, взлетели, вздернутые порывом ветра, метнулись в Лехино лицо. Он машинально отмахнулся ладонью, заслоняя глаза. Острый солнечный луч сверкнул, вонзаясь в зрачки, вызывая дикую, режущую боль. Леха охнул. В толпе перед ним мелькнуло знакомое лицо, круглый, картошкою нос, бледная кожа. Неправдоподобно белая, как мукой обсыпанная, рука поднялась, поправляя фасонистый галстук. Леха дернулся, прижимаясь к стене. "Товарищ Дзержинский! И одет-то как... Ну чисто бизнесмен на прогулке! - закружились, забегали амбарными мышами мысли. - Что же он тут делает?". И нежданным озарением Леха решил, что это охотятся на него. Специально вылезли из подземелий, чтобы поймать ослушника, вернуть туда, вниз, в страшные катакомбы, выдрать мозги, поместить их под стекло. "К тому же, они все в тайне хотят держать, - думал Леха, вытирая мокрые, вспотевшие мигом ладони о драные галифе. - Им мой побег - ну чисто кость в горле. Не могут позволить на свободе оставаться. Вдруг да расскажу всем? В газетах хай поднимут...". Мысль казалась логичной и жуткой. Как спрятаться?
Вместо того, чтоб бежать, не чуя ног, Леха заторопился следом за Дзержинским, решив, что надобно проследить - куда тот направится. "А, может, и не за мной... - думал он, скользя меж торопящимися куда-то людьми. - Может, у него свои тут какие дела есть. Тем более, товарищ Сталин умер! - вспомнил Леха. - Точно! Явился, не иначе, контакты налаживать. Им тоже с поверхностью связь нужна...".
Дзержинский остановился, не дойдя немного до американского посольства. Леха отметил в толпе несколько знакомых бледных рож - охранников, помнящийся еще по Сталинграду. Вечно торчали у дверей кабинета, даже подмигивали приветственно, когда Леха приходил. "Если заметят - точно узнают, - подумал Леха, плотнее прижимаясь к шершавой стене, жалея, что не может слиться с ней полностью. - Вон глазами как зыркают!". Охранники, неразличимо от остальной толпы одетые в кожаные куртки и джинсы, действительно хмуро крутили головами, всматриваясь в окружающих людей. Если бы не бледные, покойницкие лица, никогда не видавшие солнца, они вовсе незаметны были бы на улице.
Вальяжный мужчина в костюме-тройке, с золотой, вычурной булавкой в галстуке, подошел к Дзержинскому, с дружеской интимностью подхватил его под руку, отвел чуть в сторону. Леха замер, кусая губы - парочка стояла совсем неподалеку, и если бы не шум людской толпы, можно было бы почти что не напрягаясь услышать, о чем говорят. "Влип! Как кур в ощип влип! - запаниковал Леха. - Эх, надо было бежать подальше. На любой вокзал, там в поезд, и - поминай, как звали. Ловите, граждане-товарищи. Россия велика...".
Пока Леха перебирал возможные варианты бегства, разговор закончился. Дзержинский, поправив очки, кивнул важно, видимо, соглашаясь в чем-то с собеседником. Тот, рассмеявшись, хлопнул Сталинградского руководителя по плечу совсем уж приятельским жестом, да и пошел прочь, отдавая по пути приказы подбегающим к нему людям. Леха, наблюдая с испуганной остротой, за его движением, заметил ненароком, что на крышах посольства вдруг начали возникать фигуры в черном, с лицами, укрытыми масками. Дзержинский, глядя в том же направлении, одобрительно заулыбался, еще раз кивнул, уже своим собственным мыслям, потер с нервностью ладони.
"Не, это не за мной, - с облегчением вздохнул Леха. - Тут какая-то своя игра. Ну, пусть играют. Мне до этого дела нет". Приняв такое благоразумное решение, Леха двинулся было по улице, оглядываясь беспрестанно - попасться на глаза охранникам Дзержинского все же не хотелось. Понятно, что сейчас они наверху по другому случаю, но не упустят и его, если увидят. Он ухмыльнулся, когда бледнорожие окружили своего начальника, повели с бережением в сторону станции метро. "Без охраны ходить боится, - с презрением думал Леха. - А еще распинался о величии идеи, о стране... Тьфу!".
Засмотревшись, он налетел на кого-то, чуть не упал, споткнувшись.
- Ох, простите, пожалуйста... - пролепетала женщина, на которую наткнулся Леха. - Такое столпотворение...
За край ее плаща цеплялся мальчонка лет четырех, мучительно напомнивший Лехе сына. Руки женщины оттягивали увесистые пакеты.
- Может, проводить вас? - неожиданно предложил Леха. - Тут, похоже, не очень-то безопасно.
- Да мне недалеко, - растерялась женщина, и в глазах ее мелькнул настороженный испуг. "Ну да, видок у меня еще тот", - уныло подумал Леха. - Я в магазин вышла... А здесь черти что делается. Но стреляют в стороне. Разве что людей многовато...
- Я бы пакеты поднес, - сказал Леха. Отчего-то показалось ему необычайно важным довести домой именно эту женщину, убедиться, что с ее сыном все в порядке. - Тяжелые, сразу видно... - он с безнадежностью понял, что женщина откажется от его помощи, испугавшись непрезентабельного и даже дикого Лехиного вида. И действительно - она отрицательно мотнула головой, а когда он попытался подмигнуть мальчонке, тот искривил губы плачуще и крепче вцепился в материн плащ. - Ну да ладно, - отступил Леха, не желая пугать женщину еще больше. - Тогда удачи вам всяческой...
Она улыбнулась с облегчением, явственно радуясь, что избавилась от неожиданного и странного ухажера. Встряхнула пакеты в руках, пристраивая их поудобнее. Леха печально заметил вспухшие на ее ладонях красные рубцы - от тяжести сумок.