– Ну как там эти пейзане?
Договорились, что Лена приедет к ней завтра утром – «на кофе», сказала эта светская львица.
Утром Лена купила букет желтых хризантем, коробку бельгийского шоколада «Ракушки» и поехала на Фрунзенскую. В подъезде строгий консьерж допросил ее с пристрастием. Когда она сказала, что родственница Эллы Романовны, цербер с недоверием оглядел ее с головы до ног и стал звонить хозяйке. Наконец путь был открыт.
– Не переусердствуйте! – посоветовала Лена стражу порядка. И в который раз удивилась своей смелости и даже наглости. «Славина школа, – подумала она. – Оказывается, я талантливая ученица».
Элла стояла на пороге квартиры – брючки, туника, тапочки на каблучке. Волосы уложены, губы подкрашены. Аромат цветочных, пряных духов. «А ведь ей за шестьдесят!» – с восхищением подумала Лена.
– Здравствуй, Лена! – сдержанно сказала родственница и с достоинством подставила подрумяненную щеку.
Лена переобулась в тапочки, сняла плащ и прошла в комнату. Огляделась. «Сто лет тут не была», – подумала она.
– Как же у вас красиво! – Она разглядывала шелковые, синие с золотом, обои, бронзовую люстру и бра, тяжелые, бархатные шторы с ламбрекеном, картины в тяжелых золотистых рамах, кресла с витыми ручками, круглый стол на крученой ноге, диван с деревянным изголовьем и пузатую горку с сервизами, вазами и бокалами различной формы, величины и цвета.
– Кофе будешь? – спросила хозяйка.
Лена кивнула. Та с достоинством удалилась на кухню и вскоре раздался восхитительный запах кофе и корицы. Элла внесла овальный серебряный поднос, на котором стояли две маленькие кофейные чашки с блюдцами, узконосый кофейник, молочник, сахарница и вазочка с печеньем. Чинно уселись за стол друг напротив друга. Помолчали. Элла не спрашивала про Лениных детей – будто их и нет вовсе. И вообще было видно, что она не в настроении. Лена взяла инициативу в свои руки. Показала фотографии сына, дочери и родителей в деревне – на речке, в саду. Элла небрежно разглядывала фотографии, на которых были ее так называемые родственники. Потом задумчиво спросила, имея в виду Лениных родителей:
– Неужели им и вправду там хорошо?
Лена уверенно ответила:
– Они там счастливы! Поверьте мне!
– Ну не знаю, – недоверчиво протянула Элла. – Странные люди. – И добавила: – Хотя по поводу твоего папаши удивляться не приходится. – Она тяжело вздохнула.
Потом Лена спросила ее про здоровье, но Элла решительно ее остановила:
– Эта тема никому не интересна и свою благовоспитанность можешь здесь не демонстрировать! – И, посмотрев на часы, спросила довольно резко: – Ну а зачем пожаловала-то?
Лена поняла, что лукавить с Эллой себе дороже, и начала рассказывать. Собственно, говорила она правду – врать особо не пришлось. Элла слушала внимательно и не перебивала. Конечно, Лена не называла имен. Закончив, она шумно выдохнула и откинулась на спинку кресла.
– Интересная история, если, конечно, все это – правда, – усмехнулась Элла.
Лена начала горячо ее убеждать, что все это – чистая правда и что всю эту историю она знает изнутри и абсолютно доверяет своей подруге.
– Что тебе надо от меня, я понимаю, – проговорила Элла. – Но и твой интерес должен быть вполне осязаем. Не дура же ты, в конце концов. Хотя с такими родителями тебе и умной неоткуда-то быть!
Лена покраснела и обиделась. Правда, тут же взяла себя в руки.
– Я просто хочу помочь хорошим и близким людям. Или это уже из разряда моральных преступлений? Или признак моей абсолютной, клинической дебильности? – горячилась Лена.
– Да ладно, дело твое, верный ленинец. Только если пронесешь мимо рта – будешь действительно клиническая дебилка. Абсолютная причем, – резко добавила Элла. – А теперь послушай. Дело это непростое и опасное. Точно – надо только по своим и очень своим людям. Большие риски, что могут кинуть с обеих сторон.
– Вы просто профессионал! – восхитилась Лена и уверенно добавила: – Ну за своих друзей я-то отвечаю.
– Вот и дура! – прокомментировала Элла. – За себя сейчас никто не отвечает, Лена. Времена такие. Ну да ладно, дело твое. Моя хата с краю. Что касается покупателей… Это вопрос самый сложный. На дворе – кризис. Люди многое потеряли и продолжают терять. Все хотят продать – дома, квартиры, бизнес, бриллианты. Продавцов больше, чем желающих купить. Но! – Здесь Элла подняла указательный палец и выждала эффектную паузу. – Но! Есть и такие, кому кризис не помеха, а даже наоборот. В общем, кому война, а кому – мать родна. Ну, это – как обычно. Мне – точно ничего не надо. Дела у меня неважнецкие. Свой цветочный бутик я продала, а у моего мужа под угрозой два магазина элитных вин. Один он уже закрыл. Короче, нам не до Фаберже. Но у меня есть Танька Лосева, танцовщица из Моисеевского, из первого состава. Тощая такая, у нее еще кличка – Селедка. Так вот, сыночек у нее, Тошенька, ловкач еще тот. При мэрии пристроился. Чиновник с зарплатой в сорок тысяч и в костюме за сто пятьдесят. Вот у него точно все в порядке. Он-то ничего не потерял. Ну, может, нести стали поменьше. Да и то – вряд ли. Сама Танька полгода живет в квартире в Марбелье, причем в своей, личной квартире. Невестка ее не очень жалует и живет в доме напротив. У этой Таньки-Селедки своя домработница, шофера ей дают, когда пожелает. Еду повар сына готовую приносит. Этот ворюга – потрясающий сын. Ни в чем матери отказа нет. А вот перед невесткой Танька на цырлах. Слова лишнего не скажет. Только «Ларочка» и «рыбонька». А рыбонька эта – та еще акула. Деревенская, кстати. Раньше в пластмассовой бирюзе и жемчуге из галантерейки ходила. А сейчас, видите ли, «Шопард» уважает. В общем, безлимитная кредитка у Таньки. Платиновая. И антиквариат она любит до дрожи. А у меня тут свой интерес. Денег мне не надо, а вот поездку в Марбелью я у нее точно выцыганю. Это уж сто процентов. Месяца так на два, не меньше. Но и ты, смотри, не лопухнись. Все они те еще штучки – и Танька эта, и твоя «несчастная» подружка тоже. В этом я уверена.
– Элла, а когда вы позвоните своей балерине? – оживилась Лена.
– Подожди, еще надо узнать, в Москве ли она. А то, может, в Париж или в Лондон зарулила. С нее станется. В общем, жди моего звонка. А конфеты свои забери. Детям отдай. Я молочный шоколад не ем. Только черный. Диабет, видишь ли.
В дверях Лена растерялась и неловко клюнула родственницу в царственно подставленную щеку.
На улице Лене стало жарко, хотя погода была довольно прохладная и накрапывал мелкий дождик. Она стянула с головы косынку и подставила лицо прохладной влаге. «Видно, совсем дела у них плохи, – подумала Лена. – Давно я не видела Эллу в таком настроении. Во что я влезла, Господи Боже мой! А если сейчас все это закрутится-завертится? Танька-Селедка, Элла, Слава. А между всеми ними – я. Дурочка из переулочка. Неужели жадность? Жажда, так сказать, наживы? Нет, в первую очередь, конечно, желание помочь Славе, попавшей в неприятности. Ведь она сделала для меня столько хорошего! В первую очередь – это. Или не в первую? Ну, если быть честной хотя бы с самой собой? А с другой стороны, что в этом плохого? И приятельнице помогу, и Элла в Марбелью съездит, и Танька-Селедка наладит отношения с капризной невесткой, если той, конечно, перепадет что-нибудь из Славиных ценностей. А ведь наверняка перепадет. Танька с ней поделится. А денег таких мне точно никогда не заработать, это к гадалке не ходи. Просто есть люди, к которым деньги в руки не идут. Судьба такая. И Сережа такой же. Всю жизнь будем на одной зарплате. А так, если что получится… Страшно представить! Шуба? Да ерунда эта шуба! Хотя, конечно, мечта… Темно-коричневая, блестящая, с переливом. До щиколотки. И обязательно – с капюшоном. Да что там – шуба! А новая машина? Сережина мечта – скромная, небольшая японка, автомат, конечно. Серебристо-перламутровая. Как бы он был счастлив! Да что машина – тоже ерунда. А вот мир посмотреть! Господи, Париж, Лондон, Прага, Барселона! Показать детям Диснейленд! Помочь отцу построить новую баню! Сделать наконец в квартире ремонт – настоящий, со стеклопакетами, паркетом вместо ободранного линолеума, с новой детской, кухней и спальней! В общем, зажить по-человечески, по-людски. Без роскоши. Просто достойно. Как и должны жить люди с высшим образованием в любой нормальной стране. И не штопать внутри карманы пиджака, и не ставить в третий раз набойки на сапоги. Нет, дело не в социальной справедливости – ее никогда не было и не будет. Никто и не ждет. И плевать на ворюгу-чиновника и его колхозницу-жену с претензиями и пафосом. Все живут, как умеют. Кто с Богом в душе, а кто – нет. Личное дело каждого. Но если раз в жизни – точно раз в жизни – выпадает шанс! Не своровать, не убить, не сподличать! Ну, почему же от него отказаться? Из каких таких соображений морали?» Говоря все это самой себе, Лена шла быстрым шагом и не заметила, как прошла метро. Остановилась, отдышалась и решила, что поедет на троллейбусе до «Парка культуры». В подземку спускаться не хотелось. Она села у окна. Троллейбус полз медленно, лениво и неохотно – лавировать между юркими машинами было бессмысленно. Лена устало прикрыла глаза и вспомнила про Машку Соболеву, свою соседку по лестничной клетке.
В самом конце восьмидесятых, когда Горбачев открыл границы, Машка поехала к сестре в Бостон. На поездку занимала у всех подряд, денег не было даже на билет. Собирали ее с миру по нитке. Куртку поприличнее взяла напрокат у подруги, сапоги достала на распродаже. Сумку ношеную купила у польки-спекулянтки, живущей с русским мужем в соседнем подъезде. В общем, собралась с горем пополам. А из Америки умная Машка привезла компьютер. Их тогда было в Москве наперечет. Заняла в Бостоне у знакомых денег, американских, разумеется, чтобы в Москве их родным отдать рублями. По левому курсу. Везла этот компьютер и тряслась как осиновый лист. И таможни боялась, и бандитов. Тогда караулили в Шереметьеве, отслеживали и по дороге в город грабили. Просто останавливали машину у обочины и приставляли пистолет к виску. Короче, одни нервы. Но все, слава богу, обошлось. Все благополучно довезли до дома. Потом продали – тоже удачно, взял приятель-математик. Тогда Машка расплатилась со всеми долгами, купила машину, сделала роскошный ремонт, съездила к подружке в Ниццу и нашла себе нового мужа. Там же, в Ницце. И живет припеваючи – зимой в Париже, летом – на Лазурном Берегу. Вот так человек изменил свою жизнь. А ведь тоже и тряслась, и рисковала. Ей-то куда страшнее было, чем Лене. Одних долгов – тысячи и тысячи!
Лена вышла у «Парка культуры» и почувствовала, что ужасно хочет есть. Она была из тех, кто от волнения начинает хомячить все подряд. Она подошла к киоску, купила два пирожка – с капустой и грибами, взяла стаканчик кофе и пристроилась на высоком пластиковом столике. И пирожки, и кофе показались ей восхитительными.
* * *Прошла неделя, но Элла так и не позвонила. Зато позвонила Слава и без «здрасти» и «как дела» требовательно спросила:
– Ну?
Лена объяснила, что родственница молчит. Слава раздраженно посоветовала позвонить самой, напомнить о себе.
– Ладно, – вздохнула Лена и подумала: «Эта Слава на меня – ну просто как удав на кролика».
Элла подошла к телефону с протяжным «слушаю!».
– Эллочка, здравствуйте! – затараторила Лена. – Ну как вы, как здоровье, настроение?
Элла, как всегда, вопрос про здоровье проигнорировала, а про настроение ответила:
– Так, терпимо. И на этом спасибо.
Лене было как-то неловко спрашивать про «их дела», но та ее опередила, сказала, что Танька «по заграницам шляется». Сидит у какой-то подруженции в Торонто и домой не торопится – возможно, у нее и перезимует.
– А, – разочарованно протянула Лена, – понятно.
Все планы о сказочном и внезапном обогащении полетели в тартарары. Короче говоря, не жили богато, нечего и начинать. Лена положила трубку и вздохнула. Кому что на роду написано. И нечего играть с судьбой в обманку. Ее не обхитришь. Она еще немного порасстраивалась, а потом ей стало смешно. Славе она позвонила и объяснила ситуацию. Та куда-то торопилась и была предельно коротка.
– Не переживай, разберемся, – сказала она и шмякнула трубку.
И жизнь потекла своим чередом. А через месяц Лена и вовсе забыла о своем неудавшемся посредничестве. В конце ноября с острым респираторным по очереди свалилась вся семья – сначала дети, как самые уязвимые, потом муж, а следом и сама Лена. Соседка приносила им молоко и хлеб и ставила под дверь – боялась заразиться. Дети довольно быстро оклемались, а вот муж Сережа лежал трупом. Даже температуру тридцать семь и пять он воспринимал как вселенскую катастрофу. На дрожавших от слабости ногах, сидя на табуретке, Лена варила на кухне куриный бульон – еврейский пенициллин, как говорила мама.
И тут позвонила Элла, сказала, что им нужно обязательно встретиться. Есть, так сказать, повод.
На следующий день, обливаясь потом от слабости, Лена поехала к ней на Фрунзенскую.
– Что с тобой? – ужаснулась родственница. – Выглядишь – в гроб краше кладут.
В общем, сплошные комплименты. Сели на кухне, и она налила Лене чаю с мятой и лимоном – большую чашку.
Короче говоря, Танька эта вернулась в Москву, окончательно и бесповоротно переругавшись с канадской «подруженцией» и обвинив ту во всех грехах: и сплетница, и завистница, и жлобиха – каждую чашку кофе считала. Потом зашел разговор про сноху, и тут Танька тоже начала пылить. Недобрая сноха Лариска сказала ей, дескать, вы, мама, совсем оборзели. В вашем возрасте приличные женщины дома сидят и сериал «Татьянин день» смотрят. Что, кстати, делала и сама Лариска, и не без удовольствия. А вы, мама, по континентам шастите. И ртом, как говорится, и жопой. И все вам мало. И откуда только такое здоровье, пардон, лошадиное? Все Танькины шубы, сучка, пересчитала. В общем, настраивает против нее сына-кровиночку, которого она, одна (ха-ха!), бедная, тянула. Про всех своих мужей и любовников позабыла – склероз, наверно. Но сынок – молодец. Держится, не поддается. Говорит, меня на всех, Лорик, хватит – и на тебя, и на дочку, и на маман. Сколько той осталось! Пусть живет в полный рост и удовольствия получает. Короче, Танька в соплях, и надо срочно ее утешить.
Лена растерялась:
– Ну, не знаю, столько времени прошло… Там, скорее всего, уже все ушло, но я позвоню, конечно, позвоню.
Она набрала Славин номер и все ей рассказала. Та молча выслушала и сказала, что к этому разговору можно вернуться. Она сейчас в Милане, приедет через три дня.
Лена удивилась – она слышала, что в Милан летают на распродажи. Тем более под Рождество. Значит, дела у Славы не так и плохи. Ну и слава богу – получился каламбур.
Слава позвонила четко – через три дня. Опять встретились в кафе. На этот раз выбирала Слава – крошечная кофейня на три столика у Патриарших. Кофе и пирожные – выше всяких похвал. Лена, смущаясь, выпила две чашки капучино и съела два пирожных – миндальное и трубочку со взбитыми сливками и свежей малиной. Слава пила только кофе.
– Ну, у тебя и выдержка! – восхитилась Лена.
– Да я просто сладкое не люблю, – усмехнулась та. – Мне бы сейчас селедку – съела бы от головы до хвоста. Я ведь происхождения простого, из мещан.
– Ну, при чем тут это! – смутилась Лена. – Я тоже, знаешь, не из графьев. – Она улыбнулась. – Просто сластена жуткая.
Слава посмотрела на часы и строго сказала:
– Ну что там у тебя?
Лена вкратце повторила.
– О’кей! – отозвалась Слава. – Договаривайся с этой дамочкой, показывай ей фотографии, и, если будет интерес, дальше разберемся. Я тебя проинструктирую.
– Ой! Как мне не хочется идти к ней одной! Она, судя по всему, цаца еще та. Может быть, ты пойдешь со мной? Ну, в качестве моральной поддержки. Ей же не обязательно знать, что ты и есть продавец.
Слава посмотрела на нее, как смотрят на умалишенных. Правда, ничего не ответила, только посоветовала:
– А ты родственницу свою возьми. Так солиднее и надежнее. И все подружкам развлечение.
– Ну а как у вас дела? – краснея, осторожно спросила Лена. – Ничего в лучшую сторону не повернулось?
Слава отрицательно покачала головой и тяжело вздохнула.
– Там до хорошего, как до горизонта, – горестно сказала она и жестом попросила у официантки чек.
Элла довольно быстро согласилась поехать с Леной к подружке.
– Заодно и повидаюсь, – объяснила она.
К назначенному времени Лена стояла во дворе дома на Тверской, удивляясь довольно обшарпанному двору и подъезду. Детской площадки во дворе не было, только пара ободранных и искалеченных скамеек, возле которых валялись пустые бутылки из-под пива и сигаретные пачки.
«Фасад-то блюдут, – подумала Лена. – Как же, главная улица города. А во дворе – трава не расти. Впрочем, она и не растет. Наверно, дворников-азиатов, которые наконец привели дворы в порядок, прячут по спальным районам. А здесь они не комильфо».
Лена посмотрела на часы – Элла опаздывала на двадцать минут. А еще считает себя королевой! Впрочем, в этом городе невозможно оставаться пунктуальным человеком. От тебя ничего не зависит.
Тут во двор въехало такси, из которого медленно вышла царственная родственница. Увидев Лену, она быстро подобралась и выпрямила спину.
«Вот это школа! – с восторгом подумала Лена. – Мастерство не пропьешь, как говорит Жанка».
Они дежурно поцеловались и пошли к подъезду.
– Ты больше помалкивай, – строго велела Элла. – Говорить буду я!
– Слава богу! – вздохнув, улыбнулась Лена. – Если бы было можно, я бы вообще не пошла.
– Ну, знаешь ли, так дела не делаются, – усмехнулась Элла и набрала код квартиры.
Поднялись на пятый этаж. Позвонили. Дверь открылась, и на пороге показалась молодая женщина – стройная блондинка приятной наружности. «Домработница, наверное», – подумала Лена. Но Элла с «домработницей» нежно расцеловалась, и до Лены дошло, что это и есть Татьяна Александровна Лосева. Прошли на кухню – размером с хорошую гостиную. Было видно, что сделан дорогой и очень качественный, свежий ремонт. Кухня была очень светлой – белая плитка на полу, белый гарнитур, модно «выстаренный», с золотистыми «потертостями». Огромная, горящая огнем хрустальная люстра. Большой овальный стол с вазой, полной кремовых, размером с кулак, роз. Все: холодильник, бытовая дребедень, плита с золочеными витыми ручками, стилизованная под старину, – было роскошным, эксклюзивным и, видимо, безумно дорогим.