– А что ты хочешь делать? Поболтай и выпей. Нам такие связи сгодиться могут.
Доктор Смерть сделал знак Басаргину. Тот кивнул, понимая, на чем заостряет внимание Доктор. Разговор между тем продолжался.
– Я так и сделаю. С этим парнем можно было иметь дело. Он, кажется, и тогда уже был бывшим офицером. Сейчас на службу вернулся. Эмир, вот ребята спрашивают, долго мы сами без дела сидеть будем?
– Не долго. Сейчас все в Гудермесе решается. Сын хромого-взрывателя помогает. Должны выехать скоро.
Доктор Смерть опять сделал знак Басаргину. Тот снова кивнул – выяснилась боевая профессия старшего Сулейменова. Взрывателями боевики зовут минеров, умеющих делать хитрые мины-ловушки.
– А наши когда прибудут?
– Сам жду. Двоих мы в Гудермесе уже потеряли. Парни с Урусханом на операцию ходили, попали в засаду. Урусхан, слава Аллаху, ушел. Двоих потеряли. Остальные уже в дороге.
– Сейчас какие-то указания будут?
– Сидеть тихо. Регистрация у вас когда будет?
– Обещали сегодня.
– Пока отдыхайте. Из дома старайтесь без необходимости не выходить. Время подойдет, я сам позвоню... Аллах Акбар!
– Аллах Акбар!..»
* * *– Понял? – поднял брови Басаргин. – Отправь Астахову копию распечатки и позвони Тобако. Пусть он навестит старого приятеля.
– Я бы и сам его навестил. Если он Андрея помнит, то меня помнит тем более, у меня внешность памятная, – пробасил Доктор Смерть. – Тобако лучше не снимать с прослушки.
– Смысла не вижу. Запись разговоров все равно ведется.
– Кроме того, ты лучше всех со спутником управляешься, у тебя фамилия космическая, она ко многому обязывает, – заметил Ангел. – И вообще на тебе вся наша связь держится. Без тебя и компьютер забастует.
Доктор только плечами пожал и начал отправлять сообщение генералу. Поскольку файл был уже сохранен на жестком диске, это заняло меньше минуты.
Тем временем зазвонил мобильник у Дым Дымыча, и тот, чтобы не мешать никому в кабинете, привычно вышел в коридор. Вернулся быстро.
– Могу вас поздравить с подтверждением всех наших предположений. Люблю, честно говоря, когда не в детектив играем, а работаем по продуманной программе, как сейчас. Итак... Мой приятель передал сообщение. Он сам удивлен, но список тот же самый, что у него для Москвы, только в Красногорске остановится уже не десять человек, как планировалось, а одиннадцать... Все в том же общежитии...
– Да, Согрин через Астахова уже сообщил, что с амнистированными едет старик Сулейменов. Взрыватель будет жить в Красногорске? Может быть, именно там и придется искать объект интереса террористов...
– В том-то и дело, что нет, – возразил Сохатый. – Там какой-то Датуев добавлен. В мое отсутствие такая фамилия проскальзывала?
– Урусхан Датуев, – сказал Доктор, заглядывая в лист со списком боевиков из отряда Джабраила Алхазурова. – Тот самый, которого Сохно ночью нынешней догнать не сумел.
– Тот самый, который не сумел подстрелить ментовского капитана Ахмата Хамкоева, – добавил Басаргин.
– Специалист по особым поручениям при личности Джабраила, – в свою очередь, добавил и Ангел. – Кажется, душевнобольной...
– Все мы в своем роде душевнобольные, – сказал Доктор Смерть. – Официально заявляю это, как человек с медицинским образованием и даже с медицинской практикой. Вот у меня душа болит за Тобако – как он там встретится без меня с каким-то головорезом.
– Он постарается свою голову там не оставить, – уверенно возразил Басаргин, понимающий, к чему клонит Доктор. – Звони ему.
– Звонок соседи услышат. Съездить надо. Я бы быстро.
– У Тобако всегда включен только виброзвонок, – мягко добавил Дым Дымыч.
Доктор Смерть вздохнул и стал набирать номер...
* * *Вскоре приехал генерал Астахов.
– Могу вас всех поздравить и передать благодарность от председателя антитеррористического комитета. – Владимир Васильевич выглядел уже не таким угрюмым, как накануне. – Я только что от него... Скажу честно, что свои, то есть ваши, то есть наши данные я представил в первую очередь так, будто определенные силы желают сорвать амнистию.
– Но дело-то так точно и обстоит, – сказал Басаргин. – Помните первый материал, что нам прислали из Лиона. Омар Рахматулла беседует с Джабраилом Алхазуровым – там именно об этом идет речь. Причем перенос террористической деятельности на российские города рассматривается как одно из средств срыва амнистии.
– Вот-вот, директор именно так на вопрос и посмотрел. И дал «добро» на полные действия во всем комплексе мер. Генерал Иванов уже сегодня поедет в командировку в Европу, и нам никто мешать, надеюсь, не будет. Теперь... – Генерал, видимо, хотел сказать «докладывайте», но вовремя спохватился, что он не в своем кабинете находится и не с подчиненными общается. – Я хотел бы познакомиться со всеми материалами, если разрешите.
Доктор Смерть всегда обладал черным юмором и тут же подсунул генералу распечатку бытовых разговоров в прослушиваемой квартире. Одиннадцать страниц текста, ничего не дающего, все же входили в список «всех материалов дела».
Владимир Васильевич юмора не понял, поскольку был настроен серьезно.
– Новых переводов пока нет? – поинтересовался.
– Тобако сейчас должен беседовать с одним из них. Они слегка знакомы по Абхазии, узнали друг друга, но сразу вида не подали. Для Андрея Вадимовича, – пояснил Басаргин, – такое неузнавание выглядит естественным – он не хотел, чтобы о его прошлом наемника знали сотрудники по миграционной службе. Он должен создать такую обстановку, чтобы иметь возможность навещать эту квартиру, когда возникнет необходимость.
– Хороший ход, – согласился генерал.
– У нас, Владимир Васильевич, нет связи с группой Согрина. В поезде, должно быть, не слишком удобно пользоваться телефоном для ведения служебных разговоров. У вас какие-то данные есть?
– Сели на поезд они благополучно. Все в разных вагонах, чтобы прикрывать нужный вагон со всех сторон. Сохно, как раненого, даже в купе устроили... Так мне майор Султанов доложил. Когда проезжали через Гудермес, один из амнистированных пытался улизнуть, но какие-то люди блокировали его и заставили вернуться. Должно быть, это люди Алхазурова. Больше у меня данных нет.
– Это нам тоже известно. Известно и то, что с амнистированными едет Александэр Сулейменов. Теперь, когда мы знаем его воинскую специальность, реально предположить, что взрыв охраны генерала Иванова организовал и провел именно он.
– Да, скорее всего, – согласился Астахов.
– А вот жить в Красногорске вместе с амнистированными намеревается вовсе не он, а некий Урусхан Датуев.
– Откуда такие данные? – спросил Астахов.
– Агентурная подсказка, – скромно ответил Дым Дымыч, не желающий афишировать свое прошлое.
– Что это может значить? – спросил генерал и посмотрел на Басаргина, помня, как во время многих совместных операций Александр Игоревич просчитывал ситуацию заранее, благодаря своему особому дару аналитика.
– Пока я могу предположить только одно: если десять амнистированных решено принести в жертву, как думает подполковник Сохно, то этот самый Урусхан будет их палачом. Он, похоже, на особом положении при Джабраиле. Сначала именно Урусхану Джабраил поручил уничтожить ментовского капитана Ахмата Хамкоева, потом именно Урусхан «подчищал» в Гудермесе, уничтожая тех, кто мог дать хоть какую-то подсказку по отряду Джабраила. Здесь он тоже будет, вероятно, исполнять роль «чистильщика»...
– Может эта работа быть связанной с грузом, который везут амнистированные? Кстати, по нашим данным, каждый из них оставил семье по сто тысяч рублей. Видимо, это плата за перевозку этого самого груза.
– Едва ли, – пожал плечами Басаргин. – Я думаю, груз предназначается для самого Алхазурова, и его люди быстро его заберут... Нам, а скорее, вам, следует не пропустить момент и отследить передачу груза.
– Сегодня туда выедет бригада для осмотра места работы. Посмотрят, что там можно устроить. Конечно, общежитие будет полностью под нашим контролем.
– Тогда, товарищ генерал, нам остается только дождаться вестей от Тобако. На этом все новости кончатся, и будем ждать прибытия пополнения к боевикам... Телефоны первой троицы и Алхазурова под контролем... Алхазуров, наверное, сейчас отсыпается после дальней дороги...
– Да, он из подъезда не выходил... – сказал генерал. – Квартиру мы пока не установили, но подъезд контролируем...
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Джабраил в самом деле долго спал в свое удовольствие. Но проснулся он, несмотря на такой длительный отдых, разбитым и уставшим. Впрочем, он и не ожидал иного. Москва всегда плохо на него действовала. Даже в четырех стенах он чувствовал нечистое дыхание большого города, не отдыхал, когда спал, и утомлялся дополнительно, когда просыпался. Поэтому находиться в Москве продолжительное время Джабраил не намеревался.
Умывшись, он долго стоял у окна, сквозь тюлевую штору разглядывая громадный двор. Двор проходной, люди там меняются постоянно. И ничего, в смысле обеспечения безопасности, такое разглядывание не даст, понял он вскоре. Тогда решил выйти, чтобы прогуляться по городу и хоть таким воздухом, но подышать. Конечно, это не горы – это газы. Но газы и в квартиру проникают, и квартира тоже – не горы... А на улице все же дышится легче.
Одеваясь, Джабраил проверил паспорта. В правом внутреннем кармане дипломатический паспорт, в левом внутреннем кармане паспорт российский. Этот – на случай, если заявятся в квартиру проверить жильца. Приходили же к первой прибывшей в Москву тройке. Могут и к нему прийти. Надо быть настороже... К расположению паспортов он привык и уже не спутает при необходимости.
Сунул руки в карманы, отыскивая ключ, и нащупал в одном из карманов диктофон, о котором после поезда просто забыл. Джабраил знал, то, что может показаться интересным и удачным сразу, потом может оказаться сущей ерундой. Стоит сейчас, даже малое время спустя, прослушать. Перемотал кассету и сел, не раздеваясь и не разуваясь, в кресло. Включил музыку. Начало было известно. Та женщина, когда-то, наверное, музыкальную школу закончившая, играла, не вызывая из инструмента ни одного чистого звука. Это не профессионально, звуки должны вытекать один из другого, но ни в коем случае один другому не мешать.
Джабраил раздраженно перемотал пленку дальше. Нашел свою игру. Включил.
Он умел относиться к себе трезво. Потому понимал прекрасно, что все навыки пианиста он давно потерял. Да он и не был никогда пианистом-исполнителем. Он только свою музыку играл. Но свою музыку он всегда играл хорошо. В этот раз играл плохо. Тогда, в поезде «Красная стрела», слушая, он еще не понимал этого. Тогда в нем еще эйфория от случившегося жила, и музыка еще в ушах сама по себе, отдельно от записи, звучала и подправляла то, что не удавалось сыграть. Сейчас он слышал себя со стороны и, даже делая скидку на диктофонную низкоскоростную запись, понимал, что играл не просто плохо, а очень плохо. Нельзя играть с такими деревянными пальцами. С такими пальцами следует дрова колоть или из автомата стрелять.
Но он все же дослушал до конца. В принципе это был готовый черновик, набросок, этюд... То, с чем следует еще работать... Как он назвал это? Реквием по амнистии... Да, здесь достаточно горьких трагических нот, соответствующих именно реквиему. Многое следует усилить, многое следует вообще выбросить или переделать основательно. Но это – его работа, это его жизнь, думая о музыке, он обо всем остальном забывает. Он переделает, он выбросит, он подчистит, что можно подчистить, и сотворит вещь...
Сотворит вещь? Когда? У него есть на это время? У него есть возможность полностью углубиться в звуки и не отвлекаться на взрывы и автоматные очереди?
Он слишком другим занят, хотя хочет делать именно это.
Хочет делать это? Так зачем ему нужно все остальное?
И нужно ли оно ему вообще?
Он рожден для музыки. Ему предрекали будущность гения. Пусть гений не состоялся, пусть. Но реквием он напишет.
Напишет реквием по амнистии, а потом будет писать что-то другое. Он вернется в музыку, чтобы жить в ней. Только надо работать. Очень много работать. Сутками работать.
Работать, уйти в музыку и работать? Но опять – есть ли время для этого? Как его найти?
Будет время! – решил Джабраил. То, что он сделает в Москве, будет последним его делом... А потом... А потом – музыка... Вечная музыка...
Она уже зазвучала в ушах...
* * *Никогда в жизни Сохно не пил столько чая, сколько пил его в поезде. Стакан за стаканом, стакан за стаканом, вызывая удивление проводника. И даже не смущался тем, что чай был плохой, безвкусный. От скуки, что ли, но ему почему-то очень хотелось пить.
С ним в купе ехали муж с женой и мальчишка лет тринадцати. Мальчишку везли в Москву на лечение, что-то у него с глазами было не в порядке, и это было видно даже со стороны. Чеченская семья, интеллигентная в меру. Но разговаривали соседи между собой только на чеченском языке, и Сохно, естественно, ничего понять не мог. С ним, конечно, несколькими фразами на русском обменялись, но не больше. Он выходил в коридор, прислушивался, но русскую речь уловить не мог. И потому сначала показалось, что он вообще во всем вагоне оказался единственным русским. Но потом заметил, как прошел в туалет, придерживая на груди большой крест, пузатый православный священник. Значит, есть с кем при необходимости и по-русски пообщаться...
На каждой остановке Сохно выходил на перрон, чтобы наблюдать за вагоном, где ехали амнистированные. Его пост – дальний. По две стороны от объекта наблюдения расположились Согрин и Кордебалет. Сохно оставили на всякий случай подальше. Тем не менее работой подполковник не пренебрегал и выполнял ее добросовестно, что, впрочем, никому не было заметно, потому что на таком расстоянии он мог позволить себе не прикладывать к глазам бинокль. Да и надобности в этом не возникало, поскольку амнистированные на перроне не показывались.
В Моздоке Сохно покупал в киоске на перроне колбасу и хлеб.
– Пост рождественский в разгаре... Нельзя православному человеку колбасу есть, – услышал за спиной густое ворчание. – Иль ты басурманин...
Не оборачиваясь, подполковник понял, что священник вышел себе купить что-то в дорогу. Дождавшись, когда тот загрузит карманы несколькими яблоками и целлофановым пакетом с заветренными оладьями, Сохно, за несколько часов соскучившийся по русской речи, заговорил сам:
– У меня, батюшка, служба такая, что без мяса трудно. Организму белок требуется.
Рядом они пошли к дверям вагона.
– Военный, что ли? – Батюшка то ли откровенно ворчал, то ли просто имел такую нравоучительно-недовольную манеру разговора.
– Военный...
– Тем паче богобоязненным, стало быть, надо. А что хромаешь? Небось ранили.
– Ранили, батюшка.
– Вот-вот. Есть, стало быть, за что. Богобоязни в народе нет, оттого и все беды наши.
– У меня, батюшка, дед был богобоязненным. Помню, бабушка ругалась, говорила, как пост начнется, дед опять будет одной водкой питаться.
– Тьфу ты, – сказал священник, но все же улыбнулся шутке. – Куда добираешься?
– В Москву. Командировка кончилась.
– Сам-то, по разговору судя, не москвич.
– Сам я отовсюду, но теперь в Москве служить буду.
– Бог даст, свидимся.
– Все может быть, – согласился Сохно. – Извините...
И заторопился вперед на сигнал Согрина. Полковник тоже пошел навстречу. Остановились как раз под окнами вагона, где ехали амнистированные.
– Новости есть, – сразу сообщил полковник. – Я сейчас Басаргину звонил. Джабраил Алхазуров в Москве. Дожидается, когда соберутся остальные. И очень ждет нашу десятку, которая увеличится на одного человека.
– На хромого, – понял Сохно.
– Нет, на Урусхана Датуева, который будет жить вместе с амнистированными. Предположительно, Урусхану отведена роль их палача.
– Это его основная профессия, – согласился Сохно.
– Где-то они должны встретиться. Посматривай. Может, Урусхан в этом же поезде едет. Может, уже в Красногорске сидит, дожидается. Наша задача – перехватить его при первой возможности. Желательно перехватить живым.
– Это, батюшка, тьфу ты, командир, моя задача. – Сохно потер скулу, где шрам был едва заметен. – Он меня ловко под собаку подставил, но я сам из породы волкодавов.
– Еще новости... Председатель антитеррористического комитета уже в курсе событий, дал генералу Астахову «зеленый свет»...
– Чуть-чуть легче, но это их игры. Мы давно с «зеленым» работаем. Я так вообще люблю его сам себе включать.
– Ладно, спеши, а то поезд трогается.
Поезд в самом деле готовился к отправлению. Сохно заспешил, хромая сильнее обычного. Нога болела. Он и в купе, когда занял свое место и выложил колбасу с хлебом на стол, почувствовал, как болит нога. Прислушался к себе. Показалось, что слегка поднялась температура. Может быть, потому так много чая потребляет...
* * *Генерал Астахов позвонил и предложил Басаргину дать возможность Тобако немного отдохнуть от длительного дежурства, а взамен обещал прислать сотрудника, знающего чеченский язык. Не переводчика, а оперативника, который может заменить Андрея Вадимовича полностью.
– Вам, как я понимаю, просто не терпится с ним побеседовать? – понял Басаргин подспудную часть предложения генерала.
– Угадали, Александр Игоревич, угадали... Можно это организовать?
– Только после беседы со мной.
– Тогда почему бы нам не объединить два схожих желания в одно? Насколько я помню, Андрей Вадимович считается у вас лучшим водителем. Говорят, он умеет перелетать через пробки. Заехал бы за вами, потом вместе приехали бы ко мне.
– Невозможно. Я сам сейчас за Тобако поеду. Он пьян, и в таком состоянии за руль не садится. Только в условиях сложной оперативной обстановки. Пока такая обстановка не настала, следовательно, я поеду за ним сам.