- Шлушаюшь! - ответил Надеин. - Федор Вашильевич, кого бы мы отдали беж ущерба для дела? - обратился он к Степанову.
- Прапорщика Звонарева. Собирайтесь поживей, молодой человек, и отправляйтесь сопровождать генерал-адъютанта. Возьмите мою лошадь, а то она сильно застоялась.
Через десять минут прапорщик уже ехал в свите генерал-адъютанта, неторопливо следовавшего по улицам Старого города. Густой туман мешал японцам, и они ограничивались обстрелом наудачу города и порта.
- Мерзейшая погода, - ежился Стессель. - Хорошо только, что япошата молчат и наши артурцы смогут немного отдохнуть от обстрела Свернув влево, они выехали на Пушкинскую улицу.
Почти все дома в Старом городе были разрушены. Только почтовая контора еще уцелела. На Пушкинской улице виднелись развалины нескольких домов магазина и склада Чурина, городской читальни, типографии газеты "Новый край" и других. Возле разрушенного здания типографии уныло бродил редактор-издатель газеты полковник Артемьев. Вместе со своими сотрудниками он под обломками разыскивал уцелевшие части печатных машин.
Подозвав его к себе кивком головы, Стессель выразил ему свое соболезнование в постигшей беде, но тут же не преминул прибавить:
- Я думаю, что оборона Артура от этого не пострадает. Газета, да еще в условиях осажденной крепости, излишняя роскошь. Пусть читают мои приказы, в них написано все, что нужно и можно знать гарнизону и жителям города.
- Я все же собираюсь возобновить газету, но уже в Новом городе. Сейчас подыскиваю подходящее здание.
- Только без какого бы то ни было участия в ней этого мерзавца и японского шпиона Ножина, - сразу загорячился генерал, вспомнив сообщения "иностранных" корреспондентов.
- Воля вашего превосходительства будет строго выполнена, - поспешил заверить полковник.
Миновав Старый город, разрушенную железнодорожную станцию с разбитыми и исковерканными вагонами на путях, генерал-адъютант решил побывать на Зубчатой и Саперной батареях, благо сегодня там было совершенно тихо и безопасно.
Вениаминов встретил генерала далеко впереди позиции и почтительно шел у генеральского стремени, на ходу докладывая о положении дел. За убылью артиллерийских офицеров он командовал обеими батареями и переселился в прекрасно оборудованный блиндаж Страшникова на Зубчатой.
Спешившись, Стессель зычным голосом поздоровался с солдатами, затем даже рискнул забраться на бруствер и, став во весь рост, внимательно разглядывал в бинокль сквозь туман японские позиции. Поблагодарив за службу Вениаминова и солдат, генерал направился уже обратно. В это время где-то далеко чуть слышно прогремел выстрел и затем послышался свист приближавшегося снаряда.
- Сюда, кажется, - беспокойно проговорил генерал-адъютант, ускоряя шаги.
Впереди и несколько сбоку вырос фонтан дыма, раздался грохот, запели осколки. Забыв обо всем, Стессель ринулся к спасительным блиндажам, придерживая рукой шашку, и в этот момент небольшой осколок ударил его в правый висок. Генерал охнул и со всего размаху повалился на землю. Его фуражка отлетела далеко в сторону. Свита бросилась его поднимать. Несколько капель крови алели на седеющих волосах генерала.
- Генерал-адъютант убит или смертельно ранен! - не своим голосом закричал Вениаминов, падая на колени рядом с лежащим на земле Стесселем. - Скорей носилки, позвать врачей! - командовал он, прикладывая свой носовой платок к голове раненого.
Сопровождавшие генерала казаки и солдаты бросились исполнять эти приказания. Звонарев опустился на землю рядом с Вениаминовым и помогал ему привести в чувство Стесселя. Генерал был бледен и едва заметно дышал, но кровавое пятно на платке почти - не увеличивалось.
- Где я, что со мной? - чуть слышно спросил наконец генерал и попытался приподняться.
- Ради бога, ваше превосходительство, лежите спокойно и не двигайтесь, иначе у вас выпадут мозги из головы, - трагически проговорил Вениаминов.
"Если только они у него есть", - не смог не улыбнуться про себя Звонарев.
Слова капитана и особенно гон, каким они были произнесены, вновь повергли Стесселя в беспамятство.
- Пойдите за носилками сами, Сергей Владимирович, - все сильнее нервничал Вениаминов.
Но к месту происшествия уже со всех сторон бежали санитары с носилками в руках. Раненого генерал-адъютанта бережно перенесли в ближайший солдатский блиндаж, и здесь ротный фельдшер сделал первую перевязку. Стессель уже вполне оправился и теперь только морщился от боли. Вениаминов разослал целую роту стрелков и артиллеристов на поиски врача. Как на грех, воспользовавшись затишьем на фронте, все доктора уехали в тыл за медикаментами и перевязочным материалом. Наконец нашли молодого врача Красного Креста Миротворцева. Он осмотрел рану и поспешил успокоить генерала:
- Сущие пустяки, царапина, а не рана. Через неделю все заживет.
Все еще бледное лицо Стесселя сразу побагровело.
- Очевидно, вы, доктор, не хирург по специальности.
У меня страшно болит вся правая половина головы и пульсирует в мозгу.
Вероятно, треснули черепные кости и начинается кровоизлияние в мозг, сердито проговорил он.
- Да этого быть не может, ваше превосходительство, - простодушно уверял врач. - Случись это, ваше состояние было бы гораздо тяжелее. С такими ранами мы возвращаем стрелков в строй.
Последняя фраза окончательно вывела генерала из себя.
- Вы, очевидно, забываете, что я генерал, а не солдат, если позволяете себе разговаривать подобным тоном. Доложите обо всем егермейстеру Балашову.
Хотя вы и не военный врач, но чинопочитание обязательно и для вас. - И генерал, не прощаясь, вышел из блиндажа.
- Быть может, прикажете подать экипаж? - почтительно справился Вениаминов.
- Как-нибудь доберусь и верхом, - ответил Стессель.
С помощью двух ординарцев он водрузился на свою смирнейшую кобылу и шагом тронулся по дороге Раздавшиеся сзади разрывы шрапнелей сразу же придали бодрости его превосходительству, который не замедлил перевести свою лошадь на рысь, а затем в галоп. Постепенно прибавляя аллюр, вся кавалькада вскоре уже карьером неслась по узким улицам. Встречные повозки и экипажи при виде бешено мчавшегося генерал-адъютанта с перевязанной головой спешно сворачивали в сторону, люди мгновенно цепенели, отдавая честь или снимая фуражки перед грозным начальством. Проскакав добрых пять верст, Стессель около своего дома перешел в шаг.
Как ни быстро мчался генерал, но все же телефонограмма о его тяжелом ранении уже дошла до штаба. Немедленно же Рейс кинулся с нею к Вере Алексеевне. В доме поднялась невообразимая суматоха. Забыв обо всем, генеральша в одном капоте, с непокрытой головой выбежала навстречу своему супругу и тут же на улице, заключив его в свои объятия, истерически разрыдалась. Девочки-воспитанницы бросились на колени перед своим благодетелем и наперебой целовали ему руки. Рейс, Водяга, Гаптимуров и еще с полдюжины штабных офицеров кинулись поддерживать под руки свое начальство.
Успокаивая взволнованную жену, генерал-адъютант милостиво раскланивался по сторонам и благодарил окружающих за проявленное сочувствие.
Звонарева все наперебой расспрашивали, что и как произошло на злосчастной Зубчатой батарее. Он десять раз повторил несложный рассказ о происшедшем.
Едва Стессель вошел в свой кабинет, как появился Никитин, за ним - Фок, Церпицкий, Белый. За генералами пришли полковники и все желающие так или иначе выразить свое сочувствие генералу. Целый сонм врачей во главе с егермейстером Балашовым и артурским Пироговым - главным хирургом крепости доктором Гюббенетом, еще раз осмотрели и вновь забинтовали генеральскую голову.
Более опытный в житейских делах, чем простак Миротворцев, Гюббенет много и долго распространялся о необходимости соблюдать полный покой, не волноваться и вообще обратить самое серьезное внимание на здоровье генерала.
При этом условии он обещал полное и скорое исцеление.
- Скажите правду, Борис Викторович, - умоляла его Вера Алексеевна, - рана не смертельна?
- Все в руках божьих. Но будем надеяться, что это так, - дипломатично отвечал главный хирург.
- Я вас запишу в свой поминальный синодик о здравии, Борис Викторович, и попрошу протоиерея Глаголева вынимать частицу из просфоры за ваше долголетие.
Гюббенет поблагодарил и почтительно приложился к ручке генеральши.
Стессель счел нужным также особо отметить проявленную при его ранении распорядительность Звонарева.
- Да, да, конечно, Анатоль. Поведение мосье Звонарева заслуживает награды, - вторила ему супруга.
- Все это найдет отражение в приказе. Прапорщик, вы имеете уже клюкву? спросил генерал-адъютант.
- Никак нет, клюквенного морса у меня не имеется.
Дружный хохот окружающих был ответом на эти слова Звонарева.
- О господи, какой вы все еще штатский человек! - вздохнула Вера Алексеевна. - Я женщина, и то знаю, что "клюквой" называется красный анненский темляк на шашке - первая боевая офицерская награда.
- О господи, какой вы все еще штатский человек! - вздохнула Вера Алексеевна. - Я женщина, и то знаю, что "клюквой" называется красный анненский темляк на шашке - первая боевая офицерская награда.
- Орден Святой Анны четвертой степени с надписью "За храбрость", пояснил Стессель.
- Никак нет, не имею!
- В таком случае властью, данной мне главнокомандующим, я поздравляю вас кавалером этого ордена, - объявил генерал, протягивая руку прапорщику.
- Мне кажется, я ее совсем не заслужил, - смущенно забормотал Звонарев.
- Не скромничайте, молодой человек, вы давно заслужили, и только не представлялось подходящего повода для награды. Давайте вашу шашку, я сама прикреплю к ней новый темляк, - запела Вера Алексеевна.
Начались общие поздравления. Были уже сумерки, когда наконец прапорщик после обильного обеда был отпущен домой. Около Пушкинской школы его окликнула Варя.
- Он сегодня умер, - печально сообщила она.
- Кто?
- Сахаров, конечно. Все шло так хорошо, и вдруг ни с того ни с сего крупозное воспаление легких - и через два дня конец.
- Откуда вы это узнали?
- Я дежурила около него последние сутки. Сделали все, что только было можно. Главный врач больницы Петр Андреевич Розанов не отходил от него ни на минуту, и все же спасти Василия Васильевича не удалось, - голос девушки дрожал от еле сдерживаемых слез.
Звонарев сочувственно вздохнул.
- Пожелаем ему царствия небесного.
- Он все время бредил, говорил что-то о Фоке и бранил Гантимурова, вспоминал Веру Алексеевну...
- Вы знаете, сегодня на Зубчатой батарее ранен Стессель, - в свою очередь, поделился новостью Звонарев.
- И серьезно? - довольно безучастно спросила девушка.
- Пустяки, оцарапало ему голову камнем или осколком при взрыве снаряда.
Он-то старается всех убедить, что рана весьма опасна, а окружающие делают вид, что верят этому. Настоящая комедия! Меня за "безумную" храбрость, проявленную при оказании первой помощи генералу, наградили "клюквой", похвастался прапорщик и подробно рассказал обо всем происшедшем.
- Если все это правда, то за что же вас наградили? А затем - неприлично разговаривать с дамой, сидя на лошади, потрудитесь сейчас же слезть на землю! - обрела свой обычный тон Варя. Звонарев повиновался. - Пойдемте к учительницам в школу. Вы им расскажете о своих чудесных приключениях.
В школе, где они застали Стаха и Борейко, в сотый раз Звонарев рассказал обо всем самым подробным образом, вплоть до своего неожиданного награждения.
Последнее вызвало общий смех.
- Вы были на Электрическом Утесе, под Цзинджоу, на батарее литеры Б, при штурме Высокой, наконец, на фортах - и не удостоились даже благодарности, а тут сразу получили орден! - удивлялась Мария Петровна.
- Покажи-ка свою саблю, Сережа, - попросил Борейко.
Взяв шашку в руки, он с комическим видом понюхал красный темляк и, сорвав его с эфеса, бросил в горящую печь.
- Чтобы стесселевским духом от тебя не пахло, - пояснил он, возвращая шашку. - Есть награды, которыми можно и должно гордиться, а есть и такие, которые унижают, которых нельзя не стыдиться, - добавил он.
Звонок прервал этот разговор.
- Варя, тебя спрашивает какой-то служащий Тифонтая, - сообщила Оля, открывавшая дверь.
- Проси его сюда, - распорядилась Мария Петровна.
Через минуту в столовую вошел господин Шубин и раскланялся со всеми присутствующими.
- Я хотел бы переговорить с мадемуазель Белой без свидетелей, проговорил он.
Удивленная девушка вышла с ним в соседнюю комнату.
- Наш общий друг и мой начальник Василий Васильевич Сахаров отошел в мир теней, - начал Шубин. - Незадолго перед своей смерч господин Сахаров через вас же передал мне записку, которую вы так хотели прочитать. Теперь я могу удовлетворить ваше любопытство. Василий Васильевич сделал завещание в вашу пользу. Он оставил вам всю обстановку своей квартиры. Он приказал мне передать вам, что это его свадебный подарок. Вам надо подать заявление в местный суд о вводе во владение. Я его уже заготовил, подпишитесь внизу, и я завтра с утра начну хлопотать об этом, - протянул бумагу Шубин.
- Но я не собираюсь выходить замуж, а поэтому, господин Шубин, не считаю возможным и вступать во владение завещанным имуществом, - отказалась Варя.
- Этим вы оскорбите тень нашего друга. Быть может, вы примете хоть небольшой слиток червонного золота на обручальные кольца? Когда в них встретится надобность, вы его используете.
Варя решительно отказалась. Вернувшись в столовую, она рассказала о завещании Сахарова и о своем отказе от наследства.
Друзья начали прощаться.
Пройдя полдороги вместе с Борейко, прапорщик свернул к штабу. Он подробно рассказал Степанову о дневных приключениях, умолчав, однако, о своем награждении. Капитан выслушал его с видимым интересом, а затем повел к новому командующему фронтом, генералу Горбатовскому.
Очень высокого роста, широкоплечий, с пушистыми седыми бакенбардами, с отрывистой лающей речью, он показался прапорщику типичным армейским бурбоном.
Генерал принял прапорщика просто и смеялся, слушая его рассказ.
Вернувшись от Стесселя, Фок уселся в мягкое кресло и принялся читать недавно полученную в Артуре немецкую газету "Остазиатнше Цейтунг". Не успел он погрузиться в дебри высокой политики, как к нему вихрем влетел радостный Гантимуров.
- Приказание вашего превосходительства выполнено. Сахаров умер.
- Когда и при каких обстоятельствах?
- Сегодня, от воспаления легких, которое я ему устроил. Надеюсь, вы теперь не откажетесь вернуть мне хотя бы часть моих векселей?
- У меня к этому нет никаких оснований, - невозмутимо ответил генерал.
- Зато у меня есть все основания считать вас непорядочным человеком, вспыхнул поручик.
- Что вы, сутенер, шулер и просто мелкий жулик, понимаете в порядочности?
- Во всяком случае, больше, чем бывшие жандармы и шпионы.
- Напрасно вы думаете, что можете меня оскорбить. Я слишком презираю вас, чтобы обижаться. Но так как ваше присутствие не доставляет мне никакого удовольствия, то прошу вас покинуть мою квартиру. Эй, подать поручику пальто! - крикнул генерал.
Князь ушел. Фок по телефону вызвал Рейса и, попросив не допускать Гантимурова до Стесселя, добавил:
- Жду вас немедленно к себе.
- Позвать сюда Шубина, - приказал он затем денщикам.
Как только Шубин появился в комнате, лицо Фока сразу просветлело.
- Итак, наш милейший друг Василий Васильевич, к великому сожалению, покинул бренный мир. Что же вы собираетесь теперь делать?
- Господин Тифонтай предусмотрел этот случай Управление всеми делами передается мне, но под мудрым контролем вашего превосходительства, - отвечал Шубин.
- Никогда не думал, чтобы он оказался столь дальновидным.
- Покойный капитан был неплохим советчиком.
- Постараюсь во всем следовать ему, за исключением оплаты моих, как вы выразились, мудрых советов. По своему генеральскому чину и положению я должен получать значительно больше, чем получал Сахаров В цене скоро сошлись. Обсудив затем некоторые детали, оба собеседника поднялись с мест.
- Да, не думаете ли вы, милейший, что некий князь совершенно не нужен в Артуре?
- Мои мысли всегда совпадают с желаниями вашего превосходительства.
- Тем лучше, медлить не следует.
- Все будет сделано в кратчайший срок!
Шубин исчез, а на смену ему появился Рейс.
- Надо немедленно опечатать квартиру Сахарова, - с места начал Фок.
- Это уже сделано.
- ...и назначить комиссию для приведения в ясность оставшихся дел и имущества. Общее руководство - за мной, но меня в нее официально не вводите.
Рейс едва успевал записывать распоряжения Фока.
- Сегодня же оформите у Стесселя этот приказ.
- Будет сделано, ваше превосходительство.
- Итак, мы теперь без всяких посторонних лиц связаны со штабом, но, конечно, не Куропаткина, - весело засмеялся Фок. - И можно действовать смелее. Вам поручается "мадам", благо вы еще мужчина в соку и вполне сохранили свой гвардейский вид, а я вплотную займусь моим старым, но, увы, безнадежно глупым другом, - весело шутил генерал, потирая от удовольствия руки.
- Кстати, следовало бы также чем-либо отметить память нашего незабвенного друга. Это бы и для нас было полезной ширмой. Надо подумать о сооружении ему памятника в Дальнем, - предложил Рейс.
- Нет, этого без разрешения японцев не сделаешь. Проще представить его к ордену, например - к Георгиевскому кресту.
- Но за что же?
- Хотя бы за то, что так хорошо сумел наладить связь с... японцами. Это ведь дело весьма рискованное. Подайте-ка эту мысль Вере Алексеевне!
Поздний звонок встревожил собравшуюся на покой Веру Алексеевну. Не желая беспокоить уже дремавшего в постели мужа, она сама вышла в приемную.
- Приношу тысячу извинений! Не будь самых срочных дел, никогда не посмел бы обеспокоить в столь поздний час, - расшаркался Рейс. - Сейчас получил известие о смерти в больнице Красного Креста капитана Сахарова.