Запыхавшись, они со смехом присели на скамью в залитой солнцем беседке.
— Миледи Элизабет, — сказала госпожа Чампернаун, — не окажете ли мне честь, называя меня просто Кэт? Так намного короче и приятнее, чем «госпожа Чампернаун», к тому же Кэт меня именуют дома.
— Кэт, — повторила Элизабет. — Да, я буду называть вас Кэт. Кэт! — Она снова хихикнула. — Забавная фамилия — Чампернаун.
— Это старая девонширская фамилия, — ответила Кэт, — и очень древний род. Вы знаете, что мы родственники, миледи Элизабет?
— Да? — восторженно спросила Элизабет. — А как это?
— По линии вашей матери, — осторожно объяснила Кэт.
Элизабет приятно удивилась, но промолчала. Она уже давно предпочитала не упоминать об Анне Болейн. Ей казалось легче забыть, что у нее когда-то была мать, и не думать о том, как та пришла к столь ужасному концу, а также о его жутких подробностях. Не говорили об Анне и леди Брайан, и остальная прислуга — с того страшного дня, когда Элизабет сообщили, что ее мать предали смерти.
Но Кэт ничего об этом не знала, хотя, конечно, понимала, что тема весьма щекотливая, к тому же у нее имелось свое мнение о ее родственнице Анне Болейн и о человеке, пославшем ее на смерть. Конечно, она не могла сказать об этом его дочери и вообще никому, но решила, что однажды Элизабет узнает правду. И если это случится, имя Анны Болейн не уйдет в забвение.
Однако сейчас с этим можно было подождать.
— Идемте, — позвала Кэт. — Скоро обед. Когда сядем за стол, я объясню, какое между нами родство.
Элизабет она просто очаровала. Девочка уже ощущала привязанность к новой гувернантке и, как это было ни удивительно, даже зарождающуюся любовь. От Кэт Чампернаун исходили тепло и надежность. Смела ли надеяться Элизабет, что эта женщина, ее родственница, по-настоящему ее полюбит и никогда не бросит?
Очень скоро Элизабет получила приглашение в находившийся в десятке миль Хансдон — навестить сестру Мэри.
— Мне кажется, что, коль скоро леди Брайан уехала, миледи Элизабет стоит какое-то время побыть с той, кого она знает и кому доверяет, — сказала Мэри Кэт Чампернаун вскоре после их приезда, не подозревая о мгновенно возникшем согласии между Элизабет и новой гувернанткой.
— Весьма любезно с вашей стороны, ваша светлость, — ответила Кэт, восхищаясь великодушием Мэри по отношению к дочери Анны Болейн. Вряд ли оно далось ей легко.
Но для Элизабет жизнь в Хансдоне оказалась невыносимо скучной. Хотя она и любила сестру, заняться в четыре года ей было особо нечем. Да, Мэри играла с ней, но также требовала, чтобы та посещала нескончаемые службы в часовне, и настаивала на многочасовых молитвах. Элизабет нетерпеливо ёрзала, пока набожная Мэри неподвижно стояла на коленях, и Кэт яростно прижимала палец к губам, призывая Элизабет вести себя тихо.
Однажды на выходе из часовни после мессы Элизабет спросила:
— Зачем звонят в колокола?
Мэри потрясенно взглянула на нее и нахмурилась:
— Тебе не объяснили? Колокола возвещают величие Господа.
— Отец Паркер говорит, что звонить в колокола во время мессы неправильно, — невинно заметила Элизабет.
Мэри встревожилась. Она кое-что слышала об отце Паркере, бывшем духовнике Анны Болейн, и она подозревала его в принадлежности к ужасным реформистам.
— То, что он так говорит, — большой грех, — твердо ответила она. — Колокола означают самый священный момент мессы. Идем со мной.
Взяв девочку за руку, она повела ее назад, в пустую часовню, к ограждению алтаря.
— Когда священник стоит перед народом с хлебом и вином, — объяснила она, — он показывает, что случилось чудо, ибо во время мессы, как обещал наш Господь на Тайной вечере, дары хлеба и вина превращаются сами в Его тело и кровь, данные нам во искупление наших грехов.
Элизабет с сомнением взглянула на алтарь, который теперь был пуст, не считая покрова из белого дамаста, роскошного фронтала и золотого распятия.
— Но как это может быть? — спросила она. — Все равно это хлеб и вино. Я пробовала.
Мэри пришла в ужас. Чему только учат ребенка?
— Но это же чудо! — воскликнула она. — Когда их освящают, они по-прежнему кажутся хлебом и вином, но становятся настоящими плотью и кровью Иисуса Христа. Удивительно, что отец Паркер тебе этого не объяснил. Это наша вера.
Решив, что Мэри рассердится, Элизабет предпочла промолчать о том, что отец Паркер говорил ей совсем другое. Ее больше интересовало, как можно пить вино, которое на самом деле кровь, и есть хлеб, который на самом деле плоть. Не слишком приятно и вообще непонятно. С другой стороны, непонятным казалось многое: истории про злобных ведьм, которые творили волшебные заклинания, про короля Персефореста, который превратился в медведя, и про его принцессу Зелландину, проспавшую сто лет. Элизабет начинала подозревать, что все эти предания — выдумка. Но насчет мессы было иначе — раз Мэри и почти все другие взрослые, кого она знала, утверждали, что во время нее происходит чудо, значит так оно и есть, и она, Элизабет, должна в это верить.
Мэри немедленно отправилась к Кэт Чампернаун.
— Я в ужасе от столь вопиющего невежества девочки, — заявила она. — Вы не догадывались? Похоже, отец Паркер не справляется со своими обязанностями. Прошу вас, скажите, что Элизабет хотя бы знает катехизис и «Отче наш».
— Знает, госпожа, — ответила Кэт. — Прошу меня извинить, если я что-то недосмотрела. Я искренне полагала, что священник обучил ее в полной мере.
— Боюсь, не в полной, — возразила Мэри. — Вам следует срочно переговорить с ним до вашего отъезда. Пока же всему необходимому ее будет учить мой духовник. У девочки нет матери, и я за нее отвечаю, а потому намерена проследить, чтобы ее наставили на путь истинный. Советую вам на какое-то время занять ее молитвами ради блага ее души.
— Да, госпожа, — смиренно ответила Кэт, приседая в реверансе.
Но Кэт считала, что к Богу ведет далеко не единственный путь. Едва Мэри вышла за дверь, она не стала заставлять свою беспокойную подопечную томиться на коленях у молитвенной скамьи и четверть часа спустя позвала к себе.
— Давайте послушаем историю, — сказала она. — Сегодня воскресенье, и это будет история про святую. Я расскажу вам про святую Урсулу, поскольку для вас она особенная. Ведь вы родились в Покоях девственниц в Гринвиче, где висят гобелены, повествующие о святой Урсуле и ее одиннадцати тысячах девственниц.
Элизабет устроилась на коленях Кэт. Ей нравилось слушать истории.
Кэт не случайно выбрала именно эту.
— Святая Урсула была британской принцессой, и ее отец нашел ей жениха, — начала она, — но она пожелала остаться девственницей, и потому отец и жених дали ей три года отсрочки.
— Что такое девственница? — спросила Элизабет.
— Незамужняя женщина, чистая и добродетельная, — объяснила Кэт. — И все эти три года святая Урсула плавала по семи морям с другими десятью знатными девственницами, и с каждой было по тысяче девушек.
— На корабле, наверное, было очень тесно! — заметила Элизабет.
— Наверняка, — улыбнулась Кэт. — Но после паломничества в Рим и множества приключений сильный ветер занес их корабль по реке Рейн в германский город Кельн, где жили нечестивые язычники, не верившие в Бога. Увидев, что святая Урсула и одиннадцать тысяч девственниц с ней — христианки, они попытались заставить их отказаться от своей веры, а когда это не удалось, предали всех смерти.
Элизабет помолчала, вспомнив, что уже слышала раньше эти слова.
— Всех? — спросила она.
— Всех, — подтвердила Кэт. — Столетия спустя нашли их кости, и Церковь объявила их всех святыми.
— Как… — запинаясь, проговорила Элизабет. — Как их предали смерти?
К такому вопросу Кэт была готова. Лучше, подумала она, если Элизабет узнает об этом от нее, чем от кого-то, верившего в вину Анны Болейн.
— Их одну за другой ставили на колени и отрубали им мечом голову.
— Ужасно, — прошептала девочка.
— Да, но, полагаю, они ничего не почувствовали. Все случилось очень быстро, — заверила ее Кэт.
Элизабет подняла голову, с трагическим выражением лица глядя на гувернантку. Кэт погладила девочку по волосам и посмотрела в ее темные глаза.
— Как… как с моей мамой? — спросила Элизабет.
— Да, дитя мое, — ответила Кэт, продолжая гладить ее по волосам. — Бедная душа, она умерла отважно. И ей не было больно, все кончилось в одно мгновение.
Элизабет снова помолчала.
— Она сделала что-то плохое, — прошептала она.
— Вовсе нет! — твердо ответила Кэт. — Говорили, будто она была неверна королю и замышляла его убить. Но я уверена, все это придумали ее враги, чтобы от нее избавиться, и они сочинили историю, в которую поверил король, ваш отец.
— Кто — они? — спросила Элизабет.
Она умна не по годам, подумала Кэт.
— Некоторые из тех, кто тогда окружал короля.
Кэт не собиралась упоминать имя государственного секретаря Кромвеля, поскольку тот оставался главным королевским советником. Она опасалась, что и без того уже сказала чересчур много.
— И они говорили правду?
Элизабет уже научили — главным образом леди Брайан и леди Мэри, — насколько важно говорить правду. Кэт знала, что ей надлежало быть осторожнее. Последующие ее слова должны были сыграть ключевую роль для будущего благополучия и душевного спокойствия Элизабет, но сказать их следовало так, чтобы они не повредили девочке, если та их где-нибудь повторит.
— Присяжные решили, что да, — молвила она, — и власти королевства сочли королеву Анну виновной. Но многие считали все это лишь поводом от нее избавиться.
По крайней мере, никто не мог этого оспорить. Элизабет, однако, не удовлетворилась ответом Кэт.
— Значит, вы не думаете, что мама делала что-то плохое? — настаивала она.
— Нет, да поможет мне Бог, — прошептала Кэт. — Но если я так скажу, у меня будут большие неприятности, а потому никогда не повторяйте моих слов. Миледи, я убеждена, что ваша мать невиновна. Никогда об этом не забывайте.
— Никогда не забуду, — торжественно заявила Элизабет. — Но ведь это неправильно, что ее предали смерти, если она была невиновна?
— Иногда, дитя мое, невинным приходится умереть. И королям, которым принадлежит власть над жизнью и смертью, приходится делать тяжкий выбор. Уверена, его светлость, ваш отец, считал тогда, что поступает правильно. Вы не должны его винить.
— Вот если бы сказать ему, что он ошибся! — пылко воскликнула Элизабет, но, увидев страх на лице Кэт, поспешила заверить ее: — Обещаю, ничего не скажу, честно.
— Благослови вас Господь, дитя мое, — прошептала Кэт. — Идемте поиграем в мяч. Нужно же иногда отдохнуть от молитв!
— Ваше величество, — заявил императорский посол Шапюи, учтивый чернобровый господин с заостренной бородкой, — леди Элизабет прекрасна, и в том заслуга вашего величества.
— Угу, — буркнул король, которого отвлекала боль в ноге.
Гнойник становился все хуже, и король знал, что скоро его придется вскрыть. Генриха бесила мысль, что он, блиставший среди мужчин и выходивший победителем во всех поединках, теперь был вынужден сидеть взаперти, сражаясь с наступавшей немощью. К тому же он быстро полнел, становясь все неповоротливее; с тех пор как та ведьма изменила ему, поставив под сомнение его мужскую силу, он ни в чем не отказывал себе за столом — и так же поступал бы в спальне, будь у него такая возможность. Вдобавок он переживал из-за того, что его ухаживания отвергла юная герцогиня Миланская, чей соблазнительный портрет побудил его сбросить траурные одежды и попросить ее руки.
— Скажите его величеству, — заявила дерзкая девка, — что, будь у меня две головы, одну я предоставила бы в его полное распоряжение.
Как она посмела! Разве он не стал бы для нее лучшей парой во всей Европе? Впрочем, не важно. Найдутся и другие принцессы. Возможно, стоило подумать о той из герцогства Киевского — как там ее?..
— Никогда не видел столь развитого ребенка, — говорил Шапюи.
Генрих взглянул через зал для приемов туда, где изящно кружилась и приседала его дочь, и понял, что посол прав. Элизабет действительно росла очень красивой и живой девочкой — дочь, достойная отца, да и матери тоже, нехотя признал он. Ей были свойственны тщеславие и кокетство Анны, и даже в столь юном возрасте она могла очаровать любого. И эти черные глаза… Он никогда не смог бы забыть эти манящие черные глаза, ставшие его проклятием…
Когда-нибудь, решил он, он найдет для Элизабет мужа. Несмотря на ее незаконнорожденность, наверняка найдется немало женихов, готовых заключить союз с ее отцом. А пока что она может повисеть приманкой-морковкой — очень красивой морковкой, которая со временем сумеет доставить хлопот любому мужчине.
Вопрос этот, впрочем, отложили в долгий ящик — Генрих был слишком занят переговорами насчет собственного брака и поисками очередного гнезда изменников. По завершении пасхальных празднеств Элизабет снова вернулась в Хансдон вместе с Мэри, где сестра вновь понуждала ее к благочестию и бесконечным молитвам. Девочке казалось, будто она только и делает, что стоит на коленях или сидит за шитьем. Как же она ненавидела это нудное занятие!
Кэт обуздывала мятежный дух Элизабет, но и баловала ее, тайком принося в классную комнату сласти, читая ей захватывающие истории и хохоча вместе с ней над глупыми шутками и напыщенными чиновниками, но в то же время деликатно приучая девочку к порядку.
Уроки Кэт приводили Элизабет в восторг. Вскоре девочка обнаружила, что ей нравится учиться, и оказалась способной ученицей. Каждый день, встав спозаранку, она быстро молилась и завтракала, после чего спешила в классную комнату, чтобы узнать что-то новое об открывавшемся перед ней заманчивом мире.
Кэт учила ее цифрам при помощи счетов и предлагала простенькие задачи:
— Если у меня было пять вишен и две я съела, сколько осталось?
Элизабет считала на пальцах.
— Три! — быстро отвечала она.
— Верно, — улыбалась Кэт, впечатленная способностями девочки.
Кэт учила ее выводить буквы, заставляя писать в тетради строчку за строчкой. Вскоре Элизабет уже умела написать свое имя и очень скоро научилась составлять простые фразы.
Кэт рассказывала о ее монарших предках; Элизабет особенно нравилось слушать про Вильгельма Завоевателя, выигравшего битву при Гастингсе, и королеву Филиппу, успешно выступившую в защиту граждан Кале, но лучше всего была история о том, как дед Элизабет, Генрих Седьмой, победил злого Ричарда Горбуна в битве при Босворте, став таким образом первым королем в династии Тюдоров. Элизабет вздрогнула от ужаса, услышав, как Ричард убил в Тауэре своих племянников-принцев, и решила, что он вполне заслужил свою судьбу. Как же она восхищалась своим победоносным дедом!
Однажды Кэт развернула перед ней карту.
— Это Британские острова, — сказала она. — Вот эта часть — Англия, это Уэльс, а это Ирландия. Ваш отец-король правит всеми тремя.
— А эта часть? — спросила Элизабет, показывая на верх карты и, как всегда, забегая вперед.
— Это Шотландия, и ею правит ваш родственник, король Яков Пятый. А за морем — вот здесь, через Английский канал, — лежит Франция, и ваш отец еще и ее король по праву крови.
— Мой отец — могущественный принц! — восхитилась Элизабет.
Кэт достала другу карту, изображавшую небо с вращающимися вокруг Земли планетами. За ней последовала еще одна, с ярко раскрашенными знаками зодиака.
— Смотрите, это ваш знак, миледи Элизабет, — сказала Кэт. — Вы Дева. Умная, но скромная и, конечно, добродетельная.
— Дева, — повторила Элизабет. — Это значит, я девственница, как святая Урсула?
— Да благословит вас Бог, дитя мое, — именно так, пока вы не выйдете замуж, — улыбнулась Кэт.
— Значит, когда я выйду замуж, я уже не смогу быть Девой? — озадаченно спросило дитя.
— Вы всегда будете Девой, поскольку родились под этим знаком. Но девушка, выйдя замуж, перестает быть девственницей.
— Почему? — не унималась Элизабет.
— Потому что она должна отказаться от своей девственности ради мужа, — ответила Кэт, не желая вдаваться в подробности.
Элизабет вспомнила страшную сказку про терпеливую Гризельду, и мысль, что ей придется от чего-то отказаться ради мужа, девочке не понравилась. Она уже решила, что, когда вырастет, будет делать все, что захочет, и никому не позволит собой командовать.
Больше всего Элизабет нравились уроки танцев. Она с легкостью училась утонченным па рондо, сальтарелло, аллеманды и басса, медленным и величественным движениям паваны, энергичным подскокам и поворотам бурной джиги.
— Браво! — восклицал учитель танцев, и Кэт хлопала в ладоши, восхищаясь изяществом Элизабет, но помня, что девочку не следует баловать, — Элизабет спала и видела, как бы выставить напоказ свои умения.
Кэт, впрочем, не особо удавалось ее обуздать, ибо и ее саму покоряло живое очарование малышки. Когда Элизабет в очередной раз пропускала мимо ушей слабый упрек в постоянном верчении перед зеркалом, Кэт убеждала себя, что королевская дочь должна чувствовать себя уверенно, тем более если ее объявили незаконнорожденной.
В верховой езде Элизабет тоже не было равных. Она быстро объездила своего первого пони, которого вскоре сменила послушная лошадка. Вместе со следовавшими за ней конюхами и ехавшей рядом Кэт она ежедневно каталась по паркам Хансдона, Хэтфилда, Хертфорда, Энфилда, Элсинджа и Эшриджа, по очереди останавливаясь во дворцах, где провела детство, и освобождая дом, когда тот нуждался в уборке. Ей также нравилось сопровождать Кэт в долгих утренних прогулках на свежем воздухе в любую погоду; она пыталась угнаться за гувернанткой, когда было холодно и приходилось ускорять шаг, чтобы согреться.