— О том, что моя мама жива… И папа, думаю, тоже. Кажется, я даже знаю, где они сейчас. — Эглантина помолчала и добавила: — В Клювах!
— Я верю тебе, Эглантина. Как я могу тебе не верить? Я слышала, твой брат Сорен видит вещие сны. А раз так, значит, и ты можешь видеть во сне какие-то события еще до того, как они произойдут на самом деле.
— Какая ты умница, Рыжуха! Мне это почему-то и в голову не приходило. Наверняка это у нас наследственное. Как хорошо, что я тебе все рассказала! А знаешь что еще?
— Что же? — с жадностью спросила Рыжуха.
— Ничего особенного… Просто я знаю, что сумею разыскать в Клювах то дупло, где меня ждет мама. Раньше я думала отправиться туда где-нибудь через месяц после Украдки, чтобы иметь в запасе побольше времени на перелеты. Но мама… то есть мама из моего сна только что сказала, что я буду готова гораздо раньше. Ты представляешь?
— Какая радость! Ну конечно, дорогая, кто может знать тебя лучше, чем родная мать! Маме виднее.
Эглантина моргнула. «Как это Рыжухе удается всегда находить нужные слова?» Что и говорить, ей сказочно повезло с подругой!
ГЛАВА VIII Мама ждет меня!
Пришла и ушла ночь Украдки. Дневной свет постепенно таял, теряя минуту за минутой, ночи стали незаметно удлиняться, а все совы Великого Древа Га'Хуула заметно повеселели, ведь именно ночь была их настоящей стихией.
Длинные знойные дни угнетали их даже во время сна, время ползло невыносимо медленно, кралось хуже самой тихоходной гусеницы, и ночные птицы изнывали в ожидании вечерней прохлады, когда небо робко подергивалось бледным румянцем, который неспешно уступал место грозному алому закату, перетекавшему в долгожданную черноту ночи.
Для Эглантины каждая лишняя минутка ночи была маленьким событием. Теперь она летала с огромной охотой и пользовалась любой возможностью потренироваться.
Она занималась как в своем собственном клюве искателей-спасателей, так и с классом навигаторов, где командовала пестрая неясыть Дубравница, занявшая место Стрикс Струмы.
Сорен был счастлив, что сестра окончательно излечилась от летней лихорадки и странной сонливости, донимавшей ее в начале лета. Все друзья были рады выздоровлению Эглантины, все, кроме Примулы.
Примула терзалась сомнениями.
Эглантина действительно выглядела поздоровевшей, но почему тогда она по-прежнему мечется и стонет во сне? Примула нередко просыпалась среди ночи и каждый раз видела стоящую над Эглантиной Рыжуху.
В последнее время они трое — Рыжуха, Эглантина и Примула — почти всюду бывали вместе, так что у Примулы вроде бы не было повода упрекать Эглантину в предательстве. И все-таки она чувствовала, что между Рыжухой и Эглантиной существует какая-то таинственная связь.
У них был какой-то секрет, и Примула тщетно ломала голову над тем, что это может быть.
Секреты бывают хорошие и плохие.
Есть тайны, которые делают тебя сильнее, а есть и такие, что незримо высасывают твою силу.
Примуле казалось, что именно это происходит сейчас с Эглантиной, и никакие успехи, достигнутые подругой в полетах, не могли разубедить ее в этом. Пусть крылья Эглантины почти полностью восстановили прежнюю силу, но что-то другое таяло в ней с каждой минутой.
Примула отчетливо ощущала это.
Прошла неделя после ночи Украдки.
В последние несколько дней Примула стала замечать, что Эглантина с Рыжухой ведут себя как-то странно.
Они больше никогда не позволяли себе перешептываться за обеденным столом, зато все чаще искали уединения в ветвях Великого Древа, где о чем-то взволнованно шептались, неизменно замолкая при приближении посторонних.
Стоило Примуле опуститься на ветку рядом с ними, как подружки мгновенно захлопывали клювы, а потом очень дружелюбно заговаривали с ней. Примула заметила также, что во время свободных полетов, когда наставники разрешали ученикам проводить время по своему усмотрению, Эглантина с Рыжухой постоянно куда-то исчезали.
После того как они проделали этот фокус три ночи подряд, Примула решила во что бы то ни стало их выследить. Она не сомневалась, что подруги что-то затевают.
Сидя за столом во время сумерничанья, она снова и снова перебирала в уме свои подозрения.
— Примула, у тебя слизень в желе! — крикнул Сорен.
Слизень считался главным сюрпризом в желе. Нашедший слизня в своей чашечке мог получить дополнительную порцию десерта.
— Ой, правда!
— Глаукс Великий, если бы я тебе не сказал, ты бы его даже не заметила!
Примула моргнула. Сорен был прав. Она настолько глубоко погрузилась в свои мысли, что ничего не видела перед собой.
Она быстро склевала слизняка, потом моргнула раз, другой, и вдруг ее вывернуло наизнанку. Лишившись чувств, Примула рухнула прямо на миссис Плитивер.
— Ох, батюшки! — ахнула слепая змея. — Примула? Это Примула? Что с ней?
Поднялась суматоха.
— Ядовитый слизень! Ядовитый слизень! — кричали кругом. — Позовите сестру!
Эглантина, оцепенев от страха, смотрела, как Примулу выносят из столовой.
— Что с ней? Она поправится? — в отчаянии крикнула она.
— Ничего страшного, милая, ей просто попался ядовитый слизень, — успокоила ее Барран. — Скоро она поправится. Придется промыть ей желудок, так что несколько дней она полежит в лазарете. Бедняжка, это такая тяжелая процедура. Но с ней все будет в порядке, не волнуйся. Нужно будет непременно поговорить с кухаркой, чтобы она была повнимательнее со слизнями!
И тут раздался невозмутимый голос Рыжухи:
— Я так понимаю, Примуле второй десерт уже не понадобится? А кто теперь его съест?
Сорен с Копушей резко обернулись и грозно уставились на Рыжуху.
Но Отулисса не собиралась ограничиться взглядом:
— Знаешь, Рыжуха, ты меня просто бесишь!
Все почувствовали, как миссис Плитивер слегка поежилась от такой откровенной грубости. Но Отулисса продолжала сердито смотреть на Рыжуху.
— Тебе не кажется, что отравление Примулы — не повод для праздника? Возможно, она сама съест свою порцию, когда поправится. Думаю, она получит сразу два лишних десерта.
— Я только спросила, — пролепетала Рыжуха.
— Очень неудачно, — сухо заметила Гильфи.
— Ну, простите, — пробормотала сипуха.
— В чем дело, Рыжуха? — спросила Эглантина после окончания сумереничанья и перед началом учебных полетов.
— Никто меня не любит! Я все время все делаю не так… Я уже извинилась за то, что ляпнула про этот десерт, а они все равно на меня злятся!
— Тебе просто кажется, Рыжуха. Все тебя любят. Они понимают, что ты получила другое воспитание, и поэтому часто делаешь ошибки.
— Как же, понимают они! Почему тогда они никогда не позволяют мне забыть о моем прошлом? Надеюсь, твоя мама не похожа на них. Я бы так хотела, чтобы она приняла меня такой, какая я есть.
— Конечно, — кивнула Эглантина, и глаза ее мечтательно затуманились.
Между подругами повисло неловкое молчание, словно ни одна из них не решалась признаться другой в своих сокровенных мыслях.
«Вот было бы славно, если бы Рыжуха могла войти в нашу семью, — думала Эглантина. — Я уверена, что мама ее полюбит! Тогда у меня появилась бы сестра…»
Рыжуха первая нарушила молчание. Она высунула голову из дупла и осмотрелась.
— Гляди-ка, ветер переменился. Теперь он дует с севера, прямо в Клювы. Кажется, это называется сладким ветром, да?
— Да, сладким ветром называют ветер, который дует летом на юго-восток. Честно говоря, я не знаю, почему его так прозвали. Может быть, потому, что он приятно освежает в летний зной.
«Это еще один знак! — думала про себя Эглантина. — Да-да, и сороконожка в желе, и сладкий ветер в сторону Клювов — все это означает, что скоро я увижу маму. Я должна лететь к маме, сладкий ветер отнесет меня к ней!»
— Знаешь, Рыжуха, я кое-что придумала.
— Что же? — нетерпеливо склонилась к ней подруга, и глаза ее ярко заблестели в полумраке дупла.
— Я думаю, что при таком благоприятном ветре я запросто доберусь до Клювов сегодня же ночью!
— Я нисколечко в этом не сомневаюсь! — горячо поддержала ее Рыжуха, а потом робко опустила глаза.
Эглантина сразу поняла, что подруга хочет что-то сказать, но стесняется.
— Что такое, Рыжуха?
— Я не знаю, могу ли просить об этом… Просто я… ах, Эглантина!
— Рыжуха, ты хочешь, чтобы я взяла тебя с собой? Я угадала?
Рыжуха еле заметно кивнула и опустила веки.
— Ну конечно, с радостью! Я и сама хотела позвать тебя с собой. Мама полюбит тебя, вот увидишь!
— Правда?
— Правда, — пообещала Эглантина. — Как ты думаешь, когда лучше отправиться?
— Мне кажется, мы должны вылететь сразу после того, как наставники распустят нас на свободные полеты. Сегодня уроков не будет, и, клянусь рулевыми перьями, все совы полетят на северную оконечность острова, чтобы покататься на гребнях северных ветров.
— Ты права! Сегодня весь день стояла такая жара, что все помчатся прохлаждаться на самокатах.
— А мы с тобой полетим на южный край острова и поймаем сладкий ветер. Никто и не догадается, куда мы подевались. Они решат, что мы решили полетать где-нибудь вдвоем.
— Надеюсь, так все и будет, — несколько натянуто ответила Эглантина.
Ей почему-то вспомнилось, как накануне она пожаловалась Сорену на жару и тот пообещал, что на днях ветер переменится и они вместе порезвятся на гребнях северных потоков. Но если отправиться в путь прямо сейчас, можно будет сказать, будто они вылетели еще до того, как узнали о приближении сладкого ветра.
Да-да, так и нужно сделать!
При мысли о том, что совсем скоро она увидит маму, у Эглантины чуть желудок не лопнул от радости.
«Наконец-то я лечу! Лечу домой! Домой! К маме, к папе, в наше родное дупло!»
Когда две сипухи, бесшумно выпорхнув из дупла, очутились над морем Хуулмере, над горизонтом поднялась луна, и сверкающая серебряная нить протянулась по водной глади от острова Га'Хуул прямо к Клювам.
Эглантине казалось, будто до сих пор она жила в пустом дупле — да-да, именно так чувствуют себя те, кто не умер, но обречен на вечную тоску. Печальная жизнь ее была подобна огромному опустевшему дуплу, к которому ведут давно остывшие воздушные пути.
Но теперь все изменится!
Жизнь ее снова обретет смысл! Рядом с мамой и папой она опять станет собой, будет жить в прекрасном дупле, занавешенном мхом, оплетенном плющом и лишайниками, будет слушать сказки и истории, которые расскажут ей родители.
Они расскажут ей сказку о большом острове и Великом Древе Га'Хуула. Для папы с мамой это всего лишь легенда, древняя сказка.
Эглантина знала, что Великое Древо существует на самом деле, но какое это имеет значение? Это такая ерунда по сравнению с дуплом, по сравнению с домом…
Она начала насвистывать песенку, которую часто слышала от матери. Какая жалость, что она не помнит слов! Мама всегда пела эту песню, когда возвращалась с охоты.
Внезапно слова зазвучали в голове Эглантины, и она в полный голос запела старинную балладу:
И тут, словно шрам на лице ночи, впереди засверкала береговая линия Клювов.
— Сюда! — закричала Эглантина и кивнула головой в сторону блестевшего вдали озера.
Водная гладь сияла отраженным светом луны и звезд. Никогда в жизни Эглантина не видела зрелища прекраснее.
— Это озеро похоже на зеркало! — закричала она, увидев внизу свое отражение и светлое лицо Рыжухи.
— Смотри, Эглантина! Вон там, там дерево, ель! Все точно так, как ты говорила. Ты видела такую ель во сне!
— Но ведь это не сон, Рыжуха! Это по-настоящему. Эглантина радостно взвизгнула и полетела через озеро к ели, громко распевая на лету:
ГЛАВА IX Самая красивая мама
Эглантина опустилась на ветку и повернула голову в сторону дупла. Неужели ей не кажется и она в самом деле слышит песню, которую только что пела? Только теперь ее поет мамин голос!
Эглантина сделала несколько робких шажков к дуплу.
— Смотри, Рыжуха, как она переплела мох! Так всегда делали у нас, в Тито.
— Иди же, не будь букой, — подбодрила ее подруга. — Глаукс, там же твоя мама!
— А что, если она меня не узнает? Я ведь была птенцом, когда мы расстались.
— Мама всегда узнает своего маленького птенчика, даже если этот птенчик давно вырос и отрастил маховые перья.
Дрожа от робости, Эглантина подошла еще ближе. Потом осторожно, одним когтем, начала раздвигать пряди мха.
Теперь она хорошо видела маму. Мама стояла к ней спиной. Она выщипывала пух из своей грудки и выстилала им мягкое гнездышко. Наверное, там лежат яйца…
«Здесь не хватит места для меня!» — испугалась Эглантина и отступила назад. В этот миг большая сова вдруг резко обернулась.
— Кто здесь? — спросила она.
У Эглантины перехватило горло. Желудок ее задрожал. Перед ней был не скрум. Это была ее мама… Но что-то мешало Эглантине до конца поверить в это. Что-то было не совсем так…
Но тут Рыжуха с силой пихнула ее в спину, и Эглантина очутилась внутри дупла.
— Эглантина? — Голос был очень похож на мамин. — Эглантина, — повторила сова. — Какое счастье, я снова вижу тебя!
Она выглядела почти совсем как мама, хотя Эглантина не помнила, чтобы у мамы было такое белое и такое большое лицо.
Казалось, сама луна сошла с небес и вплыла в дупло. А еще это лицо пересекала косая рана, перья на ней росли не так густо, как прежде, и чуть-чуть просвечивала розовая кожа. Но даже шрам не мог испортить красоту белоснежного лица, и никогда еще мама не казалась Эглантине такой красавицей.
Она была прекрасна.
Эглантина впервые видела такую красивую сипуху. Кажется, ее мама была немного меньше ростом… Но голос! Голос был мамин.
— Входи, дорогуша. Входи.
Эглантина с усилием зажмурилась.
— Почему ты называешь меня так? Раньше ты никогда не говорила мне «дорогуша».
Сова еле заметно повела крылом.
— Ну… видишь ли, прошло так много времени. Я не могу всего Упомнить, детка. Зато я помню, что из всех насекомых ты больше всего любишь сороконожек. А теперь погляди, что мама приготовила для своей дочки!
Она сделала шаг в сторону, и Эглантина увидела гнездо. Там не было никаких яиц. Это было уютное местечко для Эглантины, устроенное именно так, как всегда делала мама: сначала шел слой мха, затем пух из материнской грудки, потом снова мох, и снова пух, а рядом — кучка сороконожек.
— Мамочка! — закричала Эглантина, кидаясь на грудь к матери. Огромные белые крылья сомкнулись вокруг нее. А затем, не выпуская Эглантину из объятий, мама подцепила когтем сороконожку и запела.
Это была старая-старая песня из далекого детства, когда Эглантина была совсем маленькая и ела только насекомых.
Эглантина на миг оторвалась от матери и прошептала:
— Ты помнишь эту песенку?
— Ну конечно, дорогу… Конечно, детка. Ведь Сорен так часто пел ее тебе.
— Да… ну да, — неуверенно кивнула Эглантина, а потом внимательно посмотрела на мать. Все-таки что-то было не так.
— Мама… У тебя такое большое и белое лицо.
— Все мы меняемся, любовь моя.
«Мама иногда называла меня так, это правда. Но чаще всего она говорила „малышка Эгги“. Но „дорогушей“ она меня точно никогда не называла!»
Материнские слова немного успокоили Эглантину. И все-таки что-то мешало ей почувствовать себя окончательно счастливой и умиротворенной.
— А что это за шрам у тебя на лице?
— Просто царапина, дорогая. Пустяки, во время бури меня задело отломившейся веткой.
— А где папа?
— Охотится вместе с Клуддом и Сореном.
— Этого не может быть!
— Почему же?
— Потому что Сорен сейчас на острове, на Великом Древе Га'Хуула.
— Полно, душка. Мы не верим в этот вздор.
— Но это не вздор, мама! Это место существует на самом деле.
— Это легенда, любовь моя, всего лишь красивая легенда. Когда папа вернется, он расскажет тебе сказки, которые ты так любишь слушать перед сном.
— Ой, я не смогу остаться тут на целый день. Меня хватятся и будут волноваться.
— Разве кто-то может волноваться о тебе больше, чем я — твоя родная мама?
На миг Эглантина совсем смутилась и поискала глазами Рыжуху.
— Я привела с собой подругу. Где же она?