Ритка, к слову сказать, не терпела никаких проявлений слабости у мужчин. Считала, что не имеют мужчины на это права. Он и держался все время, и не распускал себя. В том и обвинили его однажды.
«Ты – черствый, высокомерный засранец! – прошипела она как-то ему в спину. – И за что тебя только бабы любят, не пойму! Только рожа одна красивая, и все! Души-то, Горелов, души-то в тебе и нет! Холодно с тобой, холодно и пусто. Как с манекеном!»
Врала? Врала или недопонимала чего-то в нем. Киски с Зайками от него просто тащатся, между прочим. Юлька вообще со своими ножками и каблучками высокими уже в его жизнь прокралась как-то. Захочет ли он ее в своей жизни оставить, нет?..
О встрече с охранником Захаров договорился этим же вечером. Парень, назвавшийся Валерием Назаровым, удивился звонку Алексея, но от беседы и не вздумал отказаться. Но на встречу он мог прийти лишь через пару дней, поскольку заступил на дежурство. А вот с номером телефона и абонентом номера вышел полный провал. Не было ни у кого из сотрудников охранного предприятия такого номера мобильного. И даже у родственников, которых сотрудники непременно указывают в своих анкетах, этого номера тоже не значилось.
Стало быть, человек тот – посторонний. То есть он не имел никакого отношения ни к охранному предприятию, ни к господину Холодову. Так кто же это такой был-то? Кто позвонил Захарову перед самым убийством подружек? Кто выманил здорового, физически крепкого мужика из квартиры Анастасии и лишил тем самым обеих девушек защитника? Вопрос…
Глава 10
Вениамин страшно психовал который уж день подряд. Его все раздражало. И угрюмое урчание водопроводных труб, не дававшее ему уснуть до полуночи и разбудившее в шесть утра. Или это соседи сверху ранним подъемом его разбудили? Он уж теперь и не знает, из-за какого конкретно шума проснулся. Дернулся всем телом и тут же открыл глаза, поняв, что не спит.
Он, кряхтя, поднялся, пошел в кухню выпить воды. Долго смотрел в черный квадрат окна, досадливо рассуждая, что в черном квадрате нет и не может быть никакого смысла. Сколько ни таращи глаза, светлее он не станет, не забликует, не ослепит.
Потом он вернулся в кровать. Уснуть больше не смог. Он ворочался, боролся с подушкой и одеялом, они сбивались, падали на пол. Не выдержал, встал и полез под душ. Потом сварил себе кофе, натянул любимую, вишневого цвета толстовку и с чашкой в руке вышел на балкон в надежде немного успокоиться.
Но черно-белый пейзаж за окном, выходившим на северную сторону, вдруг тоже начал его раздражать. И неподвижный лес, частым гребнем торчавший вдали. И машины, длинной гусеницей растянувшиеся на дороге возле дома. И люди – спешившие куда-то, суетившиеся, гомонившие.
Все его раздражало, все казалось унылым, безрадостным и никчемным.
Зачем? Для чего это все? В чем смысл-то вообще?
Машиного звонка, о котором они условились, он тогда еле дождался. Положил в кухне в центре стола телефон и таращился на него как завороженный два с половиной часа подряд в тот самый день, когда они расстались. Отвлекался лишь дважды – к кофеварке и к газовой плите, чтобы приготовить омлет. Через два с половиной часа он понял, что она не позвонит, и пошел в комнату. Сел за компьютер, начал что-то делать, сам себя обманывая и убеждая, что ему все равно.
Она позвонила ближе к ночи, быстро продиктовала ему номера телефонов всех Маринкиных знакомых, с кем она чаще всего общалась. Он еле успевал за ней записывать. Тут же она и простилась, пообещав на следующий день приехать.
Не приехала. Позвонила. Снова – поздним вечером. Можно себе представить, что он передумал за это время?! От того, чтобы прыгнуть в машину и рвануть к ее дому, его удержало лишь то, что они могут с ней разминуться. Так вышло бы еще хуже, и поэтому бессмысленному торчанию под ее окнами он предпочел добровольный домашний арест.
Бродил тенью возле входной двери, слушал стук подъездной двери, а гремела та – будь здоров! С замиранием сердца отслеживал гул голосов на лестнице, звуки шагов. Забыл пообедать, пропустил время ужина. И она все же позвонила.
– Веник, привет, – виновато шмыгнула носиком Маша.
И он тут же представил себе, как она сидит с поджатыми ногами в кресле, на коленях у нее – толстый рыжий кот, она гладит его за ушами, улыбается, потому что говорит с ним – со своим бывшим мужем, и…
Чертовщина! Бредятина! Он не знал, любит ли она так сидеть теперь, как любила раньше. И принято ли в ее доме сидеть в кресле именно так, поджав ноги. Может, противоречит это правилам, заведенным там! И про кота он ничего не знал и даже не мог догадываться. Был он у нее, нет? Это сюда она часто таскала бездомных котят. Выращивала их, ухаживала за ними, потом сплавляла в надежные руки, потому что не любила, когда они становились взрослыми.
– Привет. Ты не приехала, – начал он, но она тут же его перебила, с каким-то непонятным для него воодушевлением выпалив:
– Да, да, извини, тут столько всего произошло!
– Что случилось?!
Сердце его ухнуло куда-то вниз, и от уютных картинок с рыжим котом на ее коленях тут же ничего не осталось. Будто врезал кто-то по этой радужной, милой сердцу мозаике железным кулаком, разнося в разные стороны кусочки яркого стекла и превращая их в гадкий мусор.
– Что случилось, Машенька?! Это он?! Что он с тобой сделал?!
– Веник, не паникуй! – рассмеялась она почти весело, и это насторожило его еще больше. – Все нормально!
– Почему же тогда ты не приехала? Не позвонила?
– Вот звоню! – Она опять засмеялась. – Какой же ты паникер, Веник! Говорю тебе, все хорошо!
– Почему ты не приехала? – повторил он настойчиво.
Ее смех ничего не исправил, Вениамин запаниковал еще сильнее и острее. Он сразу почувствовал какой-то подвох в ее веселости. Какой-то неправильной была ее веселость, она несла в себе угрозу.
– Почему ты не приехала?
Он повысил голос, потому что Маша не ответила ему, а заговорила в сторону, с кем-то еще, с тем, кого он не видел, зато кого остро ненавидел. Он явственно услышал имя – Алекс!
Что происходит?! Что случилось с тех пор, как она вышла из его машины, выплакав ему всю свою душу и не проронив при этом ни слезинки?! Что-то изменилось?!
Да…
– Я не могла, потому что у нас были гости, Веня, – ответила наконец Маша ровным, спокойным голосом, даже, можно сказать, безмятежным.
– Гости? Пир во время чумы?! – Его заколотило от какого-то непонятного бешенства.
– Да нет, гости не в том смысле слова. – Она вновь сказала еще что-то, но не ему. – У нас был Горелов, Веня.
– Горелов? – Он удивился. – Что это ему у вас понадобилось? Приходил Алексея арестовать?
– Нет, что ты! Он явился с извинениями. С Алекса сняты все подозрения. И… В общем…
Она замялась, запнулась, вздохнула, пробормотав: «О господи!» Потом снова позвала мужа по имени, с милым, утробным смешком. Ему ли не знать, что этот смех означает!
Он повесил трубку.
Все стало ясно. Он ей больше не нужен! Он опять больше не нужен ей! Надобность в нем отпала. Спасать ему больше некого. Ее милый Алекс – вне подозрений. Если сам Горелов явился к ним в дом с извинениями, значит, у следствия появился некто, кто Алекса в нужной строке подозреваемых заменил.
И кто же это, интересно? И почему Горелов ничего не сказал, не позвонил ему? Они же договорились – искать убийцу вместе, раз уж так случилось, что обе их бывшие женщины оказались рядом, когда прогремели те страшные выстрелы. Договорились, а вот теперь Горелов договоренность свою нарушает! Не может простить ему своего провала в кофейне? Ну и черт с ним, с Гореловым этим, он ему тогда тоже про номера телефонов Маринкиных друзей и знакомых ничего не скажет! К Маринке господин Горелов никакого отношения не имеет. Он же не ее убийцу ищет, так? Он ищет убийцу своей бывшей жены? Правильно? Да, правильно. И какое отношение в этом случае имеют Маринкины контакты к господину Горелову? Никакого! И пошел бы он!.. И вообще, пошло бы все…
Почему-то он вновь почувствовал себя оплеванным, как в тот день, когда Маша ушла от него без всяких объяснений. Она снова предала его! Опять кинула, бросила, оставила – с распахнутой от нежности душой.
Господи, как же больно-то, а!!! Он-то думал, что уже никогда не испытает ничего подобного, а вот и нет. А вот вам и повторение. Повторение предательства, повторение той самой боли, от которой сводило судорогой все его тело тогда, свело и теперь.
Вениамин вошел в комнату, оглядел чужими глазами все, что сотворил со своим домом без нее – без Маши. Спросил себя: а зачем ему все это? Не ответил, хотя четыре года ответ находил. Потом вторично спросил: для чего ему все это? И вторично же – тишина в ответ.
Он упал лицом вниз на диван и провалялся так, без движения, не раздеваясь, до утра следующего дня. А утром Маша позвонила:
– Веник, ты как там? Почему ты вчера трубку бросил?
В голосе – ни капли вины либо раскаяния, но и особой радости он не расслышал, скорее озабоченность. Уж не по нему ли красавица печалится? На Вениамина накатил злой смех. Злой, раздраженный, заставивший его ответить ей очень грубо, не по его правилам:
Он упал лицом вниз на диван и провалялся так, без движения, не раздеваясь, до утра следующего дня. А утром Маша позвонила:
– Веник, ты как там? Почему ты вчера трубку бросил?
В голосе – ни капли вины либо раскаяния, но и особой радости он не расслышал, скорее озабоченность. Уж не по нему ли красавица печалится? На Вениамина накатил злой смех. Злой, раздраженный, заставивший его ответить ей очень грубо, не по его правилам:
– Захотел – и бросил! О чем еще с тобой можно говорить?!
– Понятно, – ответила Маша, как ни странно, не обидевшись. – Побухти, побухти! Только я не виновата, если ты там себе что-то такое напридумывал! Ты подставил мне плечо друга в трудную минуту. Я нуждалась в твоей помощи! Я сама обратилась к тебе, пришла к тебе за поддержкой!
– Я помню, – хохотнул он нервно.
– Но как к другу, Веник! Как к другу!!!
– И это я помню, – перебил он ее, умом понимая, что она права, теперь бы вот еще заставить сердце и душу все это осознать и принять. – Теперь ты больше не нуждаешься в моей помощи. Трудная минута прошла. Я понял! Извини, если что не так. У тебя все, я надеюсь? Пока…
– А ну, прекрати со мной так разговаривать, говнюк!!! – заорала вдруг Маша на него, да так, как не орала никогда в жизни. – Размечтался, понимаешь! Я не говорила тебе, что собираюсь к тебе вернуться! Даже если бы Алекса посадили, я ждала бы его, нравится тебе это или нет!.. И ты мне нужен, нужен!!! Маринкину смерть никто еще не отменил, понял?! А искать эту сволочь, убившую ее, никто не собирается! Если не ты, то – никто, понимаешь? Ты не должен останавливаться, Белов! Не имеешь права! Ты обещал!!! Я могла бы помочь тебе, но… Но я не могу! Он – мой муж, и он вправе запретить мне общаться с бывшим супругом. Нравится тебе это или нет, но…
– Нет! – перебил он ее, тоже заорав. – Нет, не нравится!
И снова повесил трубку. Вышел на балкон.
Она не перезвонила. А зачем? Алекс дома, ну, или там по делам бизнеса мотается. Но тюрьмой ему теперь никто не грозит. Зачем им теперь его помощь? Она еще орет на него, требует не бросать начатого, но скорее уже по инерции.
Зря он написал заявление на отпуск. Зря рассказал все начальнику. Тот по выходе Белова на работу непременно спросит – как дела? Что ему ответить? Что он поторопился, взвалив на себя нелепые обязательства по спасению чьих-то душ?
Бред какой-то! Нечего врать самому себе. Ничьи души он спасать и не собирался. Собирался воспользоваться моментом, чтобы насладиться обществом своей бывшей жены. Она права. Он сам виноват, что так по-идиотски размечтался.
Вениамин вернулся с балкона в комнату, плотно прикрыл дверь, задернул штору. Отнес в кухню кофейную чашку, вымыл ее, поставил в сушку. Огляделся. Что делать-то? Времени отпускного – навалом, а куда девать-то его? О том, чтобы выйти на работу раньше срока, и речи нет! От вопросов ему тогда не отделаться. А через две недели он уже как-нибудь промямлит что-нибудь невразумительное: все нормально, все, мол, получилось, все хорошо, все спасены и так далее.
А делать-то все равно – что?
И тут Маша позвонила.
– Прости меня, – пробормотала она невнятно. – Прости меня хотя бы теперь, Веник!
Он понял, о чем она, и промолчал.
– Ты теперь ненавидишь меня. Сидишь дома, смотришь в окно – и ненавидишь. И руки у тебя опустились, и делать тебе ничего не хочется. Но я прошу тебя… Найди его, пожалуйста! Если не ради меня, то хотя бы ради Маринки! У нее же никого, кроме нас с тобой, Веник, не было! Никого!!! – Маша расплакалась и, не дав ему ничего пообещать, отключилась.
Он стоял с трубкой в руке, и тоска его глодала такая, что хоть головой вниз прыгай с балкона. А разве он ее ненавидит? Нет, на это он не способен. И того рокового шага, на расстоянии которого располагается ненависть по отношению к любви, он никогда в своей жизни не сделает.
Он сделает это. Раз уж начал, сделает. Так, что же во-первых?
Он нашел в шкафу список с номерами телефонов, которые ему надиктовала Маша, нуждавшаяся на тот момент в его помощи. Теперь-то – нет. Теперь все по-другому. Повертел лист бумаги в руках, решил переписать номера в общую тетрадь, для начала. А потом? А потом – как получится.
Переписал. И, едва закончив, потянулся к телефону. А вот черт с ним, с Алексом! Миновала его беда, и пусть его. Маринка-то не ожила из-за этого. Ее как не было, так и не будет теперь с ними. И Маша… Маша плакала и просила.
Начал он с папика, которого Маша подозревала в амурной связи с Мариной. Тот, странное дело, ответил, но, стоило лишь Вениамину озвучить причину своего звонка, как дядечка сразу же посоветовал ему в грубой форме забыть о его существовании.
– А иначе – что? – с вызовом хохотнул Вениамин, поняв, что дядя говорить с ним не захочет ни под каким предлогом.
– А то, гнида, что ребята мои подъедут к тебе – а вычислить тебя по номеру, как два раза харкнуть, – и расскажут тебе, как и о чем следует говорить с людьми моего положения!
– Марину убили, понял, ты?!
– А я-то чё?! Я чё, убивал ее, что ли?! Мне с ней нормуль было! Телка что надо! Мне резона не было, одни теперь убытки! Короче, ищи в другом месте.
– А…
Он только хотел спросить – а не известно ли этому дяде с положением или в положении (как правильно, Вениамин не знал), кто желал зла Марине, – как тот дал отбой. И сколько потом Веня ни пытался набирать его номер, телефон был в глухой отключке.
Подумав, Белов этот номер подчеркнул пунктирной линией. Дядя выбыл и из числа подозреваемых, и из помощников. Убивать девушку в центре города он вряд ли бы стал. Навалом для таких случаев подворотен в городе. И быстрых на ноги ребят, способных решить все проблемы хозяина без шума и лишней возни.
Вычеркнул и тут же набрал номер Гены, предположительно студента, предположительно жившего на содержании Марины.
– Абонент в сети не зарегистрирован, – ответил оператор (и повторял этот ответ в течение еще пары дней).
Потом Белов поочередно набрал номера двух женщин, одну из которых точно звали Надеждой.
Обе ответили, поговорили с ним вполне дружелюбно, но помочь, на их взгляд, ничем ему не могли. Та, что снабжала Марину тряпками, уже около двух месяцев находилась в Италии. Затаривалась, как она пояснила. О происшествии с Маринкой она знать ничего не знала, долго охала и сокрушалась, что в ее лице потеряла хорошего, платежеспособного клиента. О мужиках ее она тоже ничего не знала. Имена Гена и Симон от клиентки Марины никогда не слышала.
Правда, вторая, Надежда, со вздохом поведала Вениамину некую странную историю.
– Был у нее какой-то венгр, кажется, – протянула она с печалью в голосе.
– Симон?
– Возможно, имени не знаю. Мариша часто жаловалась на него.
– Да? В какой связи?
– Ой, да не знаю я, не помню. Просто говорила, что гадина он редчайшая. Может, он и причастен?
– Может быть… А как его найти, не знаете?
– Да что вы! – воскликнула она в ужасе. – Мариша никогда нас не знакомила! Нет, не знаю.
– Может, вам известен род его занятий?
– То есть?
– Ну, чем он занимался? Или собирался заняться? Военный, политик, бизнесмен?
– Ах, вот вы о чем. – Она с облегчением рассмеялась, как-то странно выдыхая, видимо, она курит, решил он. – Конечно же, не военный, не политик, и уж точно – не бизнесмен. Жиголо!
– Да вы что?!
Изумился Вениамин вполне искренне.
Что же получается? Сначала Гена, которого, по мнению Маши, Маринка содержала или помогала ему. Теперь вот еще и Симон! Не многовато ли? И если учесть, что деньги Маринке давал тот самый человек «в положении», тьфу, то есть при деньгах, то ему также могло и не понравиться – как именно его пассия тратит его деньги. Мог и того, начать возмущаться.
Подумав, Вениамин пунктирную черту под номером папика заштриховал.
– А чем же этот жиголо промышлял? Как он выходил на богатых дамочек, вы случайно не в курсе?
– Нет, не в курсе. Но Марина говорила однажды, что Симон классно фотографирует. Поищите его в модных тусовках, среди фотографов. Думаю, это дерьмо там непременно всплывет!..
Легко сказать – поищите! Как он пробьется в эти модные тусовки, интересно? Туда ведь по входному билету не пускают, как в цирк. Туда вход – по положению, по статусу, а он у него какой? Его статус для модных тусовок не подходит. Его туда на пушечный выстрел не подпустят, в его-то мешковатом пуховике и джемпере мышиного цвета! Даже если бы путем обмана он туда и проник, дальше-то что? Начнет тыкать в каждого вьющегося возле богатых женщин парня пальцем и спрашивать – а не ты ли Симон?
– Бред какой-то! – фыркнул Вениамин и нехотя потянулся к телефону.
Начальник, невзирая на поздний час, ответил бодренько:
– Ты, что ли, Белов?
– Я. Простите, бога ради, что звоню так поздно…
– Не извиняйся, до отхода ко сну мне еще ой как далеко. Чего хотел-то? Соскучился, на работу рвешься?
– Помощь нужна, в том самом деле, из-за которого я ушел в отпуск.
– Вона как! – Шеф неожиданно оживился, будто Вениамин предложил ему участие в увлекательной игре. – Давай диктуй, что надо!