Смерть Светланочки мало того что получилась некрасивой – она не стала для него избавлением! Все обернулось много хуже и тяжелее. Он вздрагивал от каждого звука в подъезде и летел к двери – казалось, что это вернулась она. Она не возвращалась. Он по-прежнему готовил на двоих. Есть приходилось одному. По привычке он высматривал для нее подарки и украшения в ювелирных магазинах, но тут же испуганно бежал прочь, вспоминая, что сделал с ее прекрасной шеей.
Все стало много хуже. Он начал пить, опускаться. Уволился с работы, хотя хозяин и уговаривал его остаться и даже предлагал длительный оплачиваемый отпуск.
– Нет, я не вернусь, – не стал он обнадеживать шефа. – Я не вернусь!
И если раньше хоть кто-то да замечал его, то теперь он и вовсе исчез. Никто не видел, как он выходит из дома, никто не видел, как он возвращается. Никто не замечал в нем каких-либо перемен, не замечал стонущей его души, потому что не замечал его вовсе.
А потом это вдруг случилось!
Это все она! Она его заметила и подошла к нему!
– Привет, Николай Васильевич! – окликнула она его, подбежала на удивление легко и резво на высоченных тонких шпильках, легонько толкнула в плечо. – Как поживаешь? Куда пропал? Ну, ты что молчишь-то? Бирюк бирюком просто, ну! Очнись, ну же!
– Мариночка?
Шубин смотрел на высокую красивую блондинку, которую он не раз отвозил к своему хозяину и доставлял потом обратно, и не мог насмотреться, до того прехорошенькой она была. Он уже почти позабыл, какой сладкой и невероятно приятной для зрения может быть женская красота.
– Ну да, Мариночка, забыл, что ли? – И она по-свойски еще раз ткнула пальчиком его в плечо. – Ты от папика уволился, что ли?
Папиком – Шубин это знал – Мариночка звала его бывшего хозяина – Гольцова Василия Степановича.
– Уволился, – кивнул он и тут же стеснительно спрятал небритый подбородок в высокий воротник камуфляжной куртки. – Уволился, Мариночка. Жена от меня ушла, знаешь?
– Да, он что-то такое говорил. Ну и что? – искренне изумилась она. – На этом жизнь закончилась, что ли? От моего друга моя подруга тоже ушла, и ничего, живут оба нормально, и все вроде ничего! Ты где вообще сейчас?
– Дома сижу.
– Дома? – ахнула она. – Это непорядок, Василич, ты что это, совсем замкнулся, да? Так нельзя! Говорить-то, говорить-то надо с кем-то!
– Говорить? Может, и надо, – согласно кивнул он, взглянул на нее с надеждой, спросил: – Только с кем?
– Знаешь, я тебе помогу. – Она вдруг ему заговорщически подмигнула, откинув за спину длинный белокурый локон, прямо точь-в-точь как Светланочка. – Есть у меня визитка одной фирмы, называется «Друг на час». Знаешь, ничего личного! Встречаешься с парнем и говоришь, говоришь с ним…
– О чем?! – изумленно перебил он ее. Ни о чем подобном он раньше не слышал. – О чем можно говорить с совершенно незнакомым человеком?
– Вот как раз с совершенно незнакомым-то и можно говорить! – кивнула она авторитетно. – Ему ведь по барабану, о чем ты расскажешь, – это раз. Тебе по барабану, что он об этом подумает, – два. Все останется в полном секрете – три. Ты выговорился, он послушал, вы расстались – и все забыто! А? Как тебе?
– Наверное… – неуверенно пожал он плечами, но визитку из ее рук взял. – А много там народу-то работает? Кого конкретно ты порекомендовать можешь? С дураком-то ведь ни говорить, ни пить неохота.
Она назвала ему имя – Геннадий Игоревич Шишкин. Сказала, что он очень понимающий и душевный молодой человек. И загадочно как-то рассмеялась на прощание.
Он нашел эту фирму. Выслушал рекомендательные похвалы в адрес каждого работника от седовласой женщины-администратора. Но упорно назвал рекомендованного ему Мариной Шишкина. Они встретились пару раз, и разговора не получилось. Каким-то скользким, неуверенным в себе казался Шишкин Николаю. И вопросы, пытаясь Шубина разговорить, он задавал все сплошь какие-то нелепые. Детские, глупые вопросы! Ой, да разве мог он знать, какая рана саднит в душе его собеседника?! Разве мог он представить, какая тоска гложет его денно и нощно?! Он же…
Сопляк, мальчишка совсем! Все, что он умел наверняка, – так это под юбками у чужих жен шарить. Его Светланочка с такими хлыщами небось ему и изменяла.
– Больше я с тобой говорить не стану. Не нравишься ты мне, – обронил он как-то при встрече, оплаченной им уже мимо кассы, Генке прямо в руки.
– Почему? – Парень растерянно моргнул. – Марина сказала…
– Вот с ней бы я говорил и заплатил бы много больше. А с тобой – не буду!
Каким образом узнала Марина об этом их разговоре, Шубин еще не догадался, но она вдруг позвонила ему сама и предложила свои услуги в роли собеседника. У него на квартире она встречаться отказалась. Посиделки в ресторане отверг он. Сошлись в итоге на нейтральной полосе. Видеться для бесед начали в какой-то квартире на окраине.
Да Шубину-то это было все равно, лишь бы никто не мешал им общаться.
Марина оказалась очень понимающей, внимательной, умной слушательницей, сочувствовала она ему вполне искренне, даже какие-то примеры из жизни приводила, от чего ему становилось немного легче. О себе, правда, она говорить отказалась, а вот его разматывала на полную катушку. И однажды, напившись, он и выболтал ей историю убийства своей жены. Если честно, то он даже не помнил, что именно выболтал. Единственное, что осталось в его памяти, – это вытаращенные от ужасных подробностей Маринины глаза. И лицо – белее мела. Все остальное медленно всплывало утром в каком-то липком мерзком тумане, и все.
Он решил, что больше не станет с ней встречаться. Но все равно – пошел. Лишнего ничего не было – ни вопросов с ее стороны, ни ответов – с его, но напряженность, испуганную ее напряженность Шубин почувствовал сразу. Задумался – а с чего бы это? Предположил, что разболтался прошлый раз спьяну, и встречи прекратил. Забудется – и забудется, решил он, начав жить по-прежнему: серо, скучно, одиноко.
Не забылось!
Засранец позвонил ему как-то и, путаясь в словах, предложил заплатить сверх тарифа. А когда Шубин спросил, за что, он и ответил – за молчание. И кое-какие подробности его пьяных откровений выложил.
Не то чтобы Николай Васильевич испугался этого глупого шантажиста – нет. Не испугался он и угроз с его стороны. Тот обещал сдать Шубина правоохранительным органам. Беда какая! Ему давно уже стало все равно, в каких стенах тянуть свой пожизненный срок – дома или в тюрьме.
Ему просто сделалось противно! Противно оттого, что снова кто-то использовал его доверие. Светланочка, гадина, пользовалась этим как хотела. Теперь еще и этот! И тут Шубин опять призадумался: а откуда Шишкину стало известно обо всем? С ним он точно ни о чем таком душевном и сокровенном не болтал. Откуда? От Марины?
И опять гадко на душе сделалось. И эта – такая же! И она – подлая! И…
И если она доверила Гене Шишкину страшный чужой секрет, то в каких же отношениях Марина с ним состоит?
И он принялся следить: сначала за домом, в котором проходили их встречи, и понял, что эти двое – любовники, и тогда уже повел слежку за каждым из них по отдельности.
Он уже тогда точно знал, что убьет их обоих. Шишкина – за подлость душевную и мелочность его. На беде чужой решил нажиться, засранец! Душу из него решил всю вынуть, да?
Марину он решил убить за то, что она оказалась ничуть не лучше его Светланочки. Гольцов, его бывший хозяин – отличный мужик! – ее содержит, любит ее, от жены к ней бегает, обманывает супругу, лишь бы часочек лишний с любимой побыть. А она ему изменяет, да с кем, господи, с кем!!! К тому же наверняка содержит она этого студента, опять же, на деньги Василия Степановича. А он их, между прочим, не с пола подбирает. Он их зарабатывает!
Убийство на сей раз он почти не планировал. Так, прикинул в уме несколько возможных вариантов. Но потом решил, что спонтанность в этом деле помехой ему не будет. Если он сам не знает заранее, как все пройдет, откуда кому-то другому догадаться?
Хотя, если честно, он был бы не против, чтобы его поймали. Потому что…
Да, да, потому что ему неожиданно понравилось убивать, да! Он сам для себя в такие минуты становился личностью значимой и заметной. Ну когда-то же должно было это случиться, не правда ли?!
Не заметили! Что ты будешь делать со всем этим дерьмом, а! Снова не заметили!
Ну, Генку он просто выманил в лес, сказав, что покажет ему место, где схоронил жену. Что, мол, не может он жить с этим и все такое. Тот, как лох, и повелся. Поехал с ним. Ну и остался лежать метрах в пяти от останков Светланочки.
Телефон он его забрал. Долго потом считывал сообщения. Кстати, о нем там не было ни слова. Вернее, полных слов о нем не было. Его зашифровали. К.Ж.10.03 – под таким кодовым названием он там упоминался. Он сразу понял, что К. – это Коля. Ж. – улица Желябова. 10 – номер дома, а 3 – номер его квартиры. Сообщения он все удалил. Навестил ночью квартиру, которую для Гены снимала Марина. Обыскал ее. Ничего не нашел. Успокоился.
Телефон он его забрал. Долго потом считывал сообщения. Кстати, о нем там не было ни слова. Вернее, полных слов о нем не было. Его зашифровали. К.Ж.10.03 – под таким кодовым названием он там упоминался. Он сразу понял, что К. – это Коля. Ж. – улица Желябова. 10 – номер дома, а 3 – номер его квартиры. Сообщения он все удалил. Навестил ночью квартиру, которую для Гены снимала Марина. Обыскал ее. Ничего не нашел. Успокоился.
Он, конечно, не боялся сесть в тюрьму, нет. Но помогать ментам в поимке самого себя тоже не собирался.
Марину он убил на следующий же после смерти Генки день. Прямо белым днем в центре города он снес ей череп из охотничьего ружья, которое ему подарил Гольцов.
Он следил за ней и знал, что в это время она бывает в кофейне напротив его дома. Ходит туда с подругой, такой же красавицей и такой же подлюкой, как и она сама. Рассказала Марина ему как-то, что та девушка своего мужа тоже бросила, ускакав к удачливому бизнесмену. И ей бы тоже своя пуля досталась, выйди она вместе с Мариной на крыльцо! Не вышла. Марина курила там одна. Он позвонил ей с Генкиного телефона, она отшвырнула сигарету, и тут…
И тут, прежде чем выстрелить, он увидал за ее спиной еще одну красавицу. И узнал ее. Когда он возил Гольцова на деловые встречи, выполнял частенько и поручения его деловых партнеров. И господин Холодов – надутый надменный старик – однажды попросил Шубина завезти к нему домой какой-то сверток. Он завез, и дверь ему открыла эта самая красотка.
Да, никакой ошибки, это она – молодая жена господина Холодова. А для него же – просто очередная шлюха, которая предпочла любви большие деньги.
Ее он тоже задумал убить. Не из мстительных каких-то соображений. Просто – не поверите! – захотелось ему поиграть в эту сложную и страшную игру. Получится ли, думал он, часами следя за ней. Получилось! А почему бы и нет? Его ведь по-прежнему никто не замечал.
Стыдно было признаваться, но когда милиция после убийства Марины оцепила микрорайон и пошла по подъездам, его снова никто как будто не заметил.
– Вы ничего подозрительного не слышали, не видели? – спросил его молодой сержант.
– Когда? Где?
Шубин только что вылез из душа, с волос на пол капала вода. Он был угрюм, сердит даже, с перекинутым через плечо полотенцем, в пижамных, так не любимых Светланочкой штанах. В руке он держал флакончик пены для бритья.
– В вашем подъезде. Никто подозрительный не пробегал часом раньше или полчаса тому назад?
– Не видал, – недовольно выпятил он нижнюю губу. – Я только с постели недавно встал, выпил вчера лишку, вот и завалялся в кровати, а потом в ванне отмокал.
Ему поверили!
Никто не подумал или хотя бы не предположил, что он вышел из своей квартиры на первом этаже с ружьем, спрятанным под легким плащом. Поднялся двумя этажами выше. Выстрелил два раза из окна подъезда. Убил женщину. Потом спустился в свою квартиру незамеченным. В это время он точно знал, что в подъезде нет никакого движения. Убрал ружье обратно в сейф, тоже подаренный ему Гольцовым, пришлось даже в стене нишу выколупать в свое время. Потом он улегся в ванну и пролежал в ней без движения и без единой мысли полтора часа.
Никто не мог даже вообразить, что это все проделал он – угрюмый, скучного, безликого вида мужичонка с первого этажа. Никто не подумал, что у него хватит безрассудной наглости совершить убийство почти что у себя дома!
Правда, однажды заявился к нему с вопросами один толстяк. Он не был милиционером. Он назвался другом погибшей. Смотрел ему словно бы прямо в душу, проникновенно, ясными, чистыми глазами. И Шубин внезапно ощутил некое неприятное волнение. И, глядя потом вслед уходившему парню, он подумал тогда: если его когда-нибудь и вычислят, то сделает это либо этот увалень, либо кто-то, очень на него похожий.
Почему?
Да потому, что они с ним были почти родными по сути! Он – этот толстяк – выглядел таким же безликим, таким же незаметным и таким же неудачливым человеком, как и он. Шубин ведь сразу о нем все угадал. Сразу понял, что именно его, толстого этого, бросила Маринина подруга – белокурая красавица Мария. Он был почти точной копией Шубина – этот рыскающий в поисках убийцы добродушного вида парень. Значит, и рассуждает он приблизительно так же, как и Николай. А если они жили и думали одинаково, то вычислить Шубина он сумеет…
Когда в его дверь позвонили требовательным долгим звонком, Шубин был почти уверен, кого он увидит за порогом. Он их ждал. И все уже давно подготовил.
– Николай Васильевич Шубин?
На лестничной клетке топтался – он не ошибся – друг убитой им Марины. Еще – мент какой-то в штатском, симпатичный и надменный. Двое из патрульно-постовой службы и та самая администратор, устраивавшая ему встречи с Шишкиным, маячила за их спинами. Правда, выглядела она непривычно, как-то очень молодо и свежо.
– Я Шубин.
– Вам придется проехать с нами, – проговорил молодой опер в штатском. – Вы подозреваетесь…
– Да знаю я, знаю, не части, – улыбнулся Шубин устало. – Я сейчас. Войдете?
Вошли лишь патрульные. Проводили его до двери в спальню, встали по обе стороны.
– Я только оденусь, – сказал он, прикрыл дверь и вдруг крикнул толстяку: – У меня для вас пакет, молодой человек! Вон там, на столе, возьмите!
На столе в гостиной лежал тугой объемный конверт. Незапечатанный. И, взяв его в руки, Белов обнаружил в нем несколько страниц рукописного текста. Первая начиналась так: «Когда вы будете читать это…»
– Стойте!!! – заорал Белов не своим голосом и ринулся к двери в спальню.
Выстрел прогремел одновременно с тем, как он вышиб своей огромной ножищей дверь…
Эпилог
– Алекс, не нужно капризничать. – Маша поправила галстук под воротничком мужниной сорочки, поцеловала его в гладко выбритый подбородок. – Это лучшее решение, которое ты принял за последнее время! Зачем теперь вилять?
– Я принял! – фыркнул Захаров Алексей, правда, без особого жара, фыркнул скорее по инерции. – Вы со своим Беловым решили отметить Новый год вместе, а я, оказывается, принял решение!
– Я не решала. Белов тоже не решал. Решил за всех нас ты.
– Но… Ну, может, и я. Но как-то все так получилось… Я – как будто из благодарности – даже предложил ему крышу нашего дома в эту сказочную ночь!
– Именно, любимый! Именно ты и предложил. – Маша рассмеялась, одернула платье на бедрах, оно было ей чуть тесновато, и ткань упорно ползла вверх.
– Но я думал спасти его от одиночества! Я же не знал тогда… – Алексей капризно выпятил губы, оглядел жену. – Ты такая красавица, Маруся! Он станет таращиться на тебя всю ночь, а я буду ревновать!
– Ему есть на кого таращиться, душа моя!
Маша покраснела. Она очень любила комплименты мужа, сказанные как бы походя, как бы недовольным тоном. От этого их ценность для нее становилась еще больше.
– Машенька, вас к телефону. – Соня протянула ей трубку домашнего телефона, успев прошептать: – Белов.
Она вернулась к мужу через три минуты. Говорить при нем она не захотела. Станет злиться, подслушивать – поговорить им точно не даст.
– Алекс, ты спасен, мой дорогой, – пропела она и еще раз поцеловала мужа в подбородок. – Они не приедут.
– Почему? – изумился он, уже как будто и с обидой. – Гусь свинье не товарищ, что ли?
– Нет. – Она лукаво улыбнулась. – Думаю, Белов влюбился не на шутку, и он не хочет, чтобы внимание его любимой досталось хоть кому-то еще.
– И что это значит? – Захаров потянул петлю галстука книзу, расстегнул три верхние пуговицы на рубашке. – Что мы с тобой отпразднуем Новый год вдвоем?
– Да. И еще это значит, что внимание твоей любимой женщины достанется только тебе…
– …А ты уверен, что мы правильно поступаем?
Вика уже трижды переставляла на столе блюдо с уткой, и все-то ей казалось, что стоит оно как-то неправильно, как-то кривовато.
– Думаю, да. Думаю, никто не расстроится.
Белов сидел, как школьник, в кресле, уложив чинно ладони на колени, и широко распахнутыми глазами наблюдал за ее манипуляциями.
Это просто чудо какое-то! Чудо, подаренное ему небесами! Или снизошедшее к нему с небес? Или это чудо он сам для себя раздобыл, осторожно пробираясь по опасной тропе, ища следы чужого преступления?
Ах, не важно, почему это все и откуда! Важно, что оно у него теперь имеется – его восхитительное чудо по имени Виктория. Она…
Господи! Она – красавица, умница, женщина, способная на подвиг ради него! Как она бросилась за ним следом в спальню, где застрелился Шубин! Как кричала и била кулачками в его пуховик! Перепугалась за него, потому что… Потому что он почему-то сразу ей понравился, призналась она ему после. Еще тогда, когда он смотрел на нее – другую, старообразную – и не видел в ней ее нынешнюю.
– Далась тебе эта утка, Вика! – тихим смехом рассмеялся Белов, шевельнул одной ладонью, чуть пришлепнув колено. – Иди сюда, красавица моя!