— Но этот проект секретный...
— Не навсегда. Когда-нибудь мы достигнем полного успеха, наш народ и весь мир узнают об уникальном достижении. Даже раньше, если мы узнаем, что в этой области достигла прогресса другая страна.
Моррисон покачал головой:
— Это плохо, когда в первую очередь беспокоятся о приоритете. Прогресс шел бы гораздо быстрее при участии дополнительных умов и ресурсов.
Калныня спросила:
— А вы охотно отказались бы от приоритета в своей области исследования?
Моррисон промолчал. Это было тонкое возражение.
Заметив это, Калныня покачала головой и добавила:
— Я так и думала. Легко быть щедрым за чужой счет.
Баранова тем временем разговаривала, как понял Моррисон, с репортером, который очень внимательно ее слушал. Моррисон подошел, ее слова очень заинтересовали его.
— Это американский ученый Альберт Джонас Моррисон, профессор нейрофизики, области, которой занимается академик Конев. Здесь он находится в качестве наблюдателя и как помощник академика Конева.
— На корабле будут пятеро?
— Да. И вряд ли в истории найдутся люди такие же знаменитые, как эти пятеро, если минимизация будет существовать миллионы лет. Академик Конев — самый первый человек, который подвергся минимизации. Доктор Софья Калныня — первая женщина, а профессор Альберт Моррисон — первый американец, прошедший через это. Калныня и Моррисон — первые, кто неоднократно подвергались уменьшению, и первые испытали это на корабле. Что касается сегодняшнего эксперимента. Это первая минимизация одновременно пятерых и первый случай, когда уменьшенный корабль с экипажем будет введен в человека. Этим человеком будет, конечно, академик Петр Шапиров, второй в истории человек, подвергшийся минимизации, и первый, кто стал жертвой процесса.
Дежнев, внезапно оказавшись рядом с Моррисоном, хрипло прошептал ему на ухо:
— Вот, Альберт. Вы стали неизгладимым следом истории. Возможно, до сих пор вы представляли себя неудачником. Теперь это не так. Никто не сможет отрицать факт, что вы — первый американец, который подвергся минимизации. Даже если ваши соотечественники сами разработают процесс и уменьшат какого-нибудь американца, он будет не более чем вторым.
Моррисон не думал об этом. Он оценивал новоприобретенные — и уже навсегда — статистические данные, касающиеся его лично (если русские когда-нибудь опубликуют утверждение Натальи, неискаженное и непереписанное). Ему это понравилось.
Все же оставался какой-то осадок.
— Я хочу, чтобы обо мне помнили не по этой причине.
— Поработайте хорошенько во время эксперимента и вы прославитесь надолго, — ответил Дежнев. — Кроме того, как говорил мой старый отец: «Хорошо сидеть во главе стола, даже если вас только двое и перед вами одна тарелка щей».
Дежнев отошел. Рядом с Моррисоном опять оказалась Калныня. Она дернула его за рукав и позвала:
— Альберт.
— Да, Софья?
— Вы оставались с ним вчера вечером после ужина, правда?
— Он показал мне схему мозга Шапирова. Удивительно!
— Он что-нибудь говорил обо мне?
Моррисон, смутившись, спросил:
— С какой стати?
— Потому, что вы — любопытный человек, который пытается бороться с дьяволами, сидящими внутри. Вы наверняка спрашивали.
Моррисон поморщился от такого эпитета в свой адрес.
— Он оправдывался.
— Как?
— Он вспоминал о первой беременности и аборте. Я бы не поверил, Софья, если бы вы не согласились с этим.
Глаза у Калныни заблестели от слез.
— Он... он хоть рассказал об обстоятельствах?
— Нет, Софья. И я не спрашивал.
— Но ведь мог рассказать. Я была вынуждена, потому что мне исполнилось всего семнадцать лет. А это, сами понимаете, — последствия. И мои родители прибегли к законным мерам.
— Понимаю. Возможно, Юрий желает не верить в это.
— Он думает, что я хотела этого. Но все записано на пленку, и насильник до сих пор в тюрьме. Советский закон суров по отношению к таким преступникам. Но только тогда, когда случай полностью доказан. Я признаю: женщины могут несправедливо обвинять в изнасиловании. Но со мной все было не так. И Юрий знает. Это малодушие с его стороны — констатировать факт, не принимая во внимание смягчающие обстоятельства.
— Но сейчас не время говорить об этом. Хотя я понимаю, как глубоко это вас задевает. Нам предстоит выполнить сложную работу на корабле, и для этого понадобится полная концентрация и все наше умение. Тем не менее, уверяю вас, что я на вашей стороне, а не на его.
Калныня кивнула головой и сказала:
— Спасибо. За доброту. Не бойтесь за меня. Я сделаю свою работу.
В этот момент Баранова прокричала:
— Сейчас мы войдем на корабль в таком порядке, в каком я буду называть имена: Дежнев — Конев — Калныня — Моррисон — и я.
Баранова встала за ним и прошептала:
— Как себя чувствуете, Альберт?
— Ужасно, — ответил Моррисон. — Вы ждали другого ответа?
— Нет, — сказала Баранова. — И все же, я надеюсь, вы выполните свою работу, не чувствуя себя вошью. Понимаете?
— Я постараюсь, — ответил Моррисон сквозь зубы и последовал за Калныней. Он второй раз входил в корабль.
Один за другим они заняли свои места в том порядке, о каком за день до этого говорила Калныня. Дежнев — впереди и слева, у пульта управления, Конев — рядом, справа от него, Калныня и Моррисон — за ними, а Баранова — позади, слева.
Моррисон заморгал и высморкался в бумажный носовой платок, который обнаружил в одном из карманов. Что, если ему понадобится больше салфеток, чем у него есть? (Об этом было глупо волноваться, но гораздо спокойнее, чем думать о чем-либо другом). Лоб покрылся испариной. Может, оттого что они сидели близко друг к другу? Возможно, дыхание пятерых человек повышало влажность в сжатом пространстве до максимума? Была ли здесь достаточная вентиляция?
Внезапно он подумал о первых астронавтах прошлого столетия. Еще более зажатые и беспомощные, они отправились в космос, который был уже чем-то знакомым и понятным. Его же ждал совершенно нетронутый микрокосмос.
Заняв свое место, Моррисон чуть успокоился, страх притупился. В конце концов, он побывал на корабле раньше. Он даже подвергался минимизации и деминимизации, и ему от этого не стало хуже. Это не принесло ему никакого вреда.
Он осмотрелся. Хотелось узнать состояние остальных. Калныня, слева от него, казалась холодно беспристрастной. У нее была, скорее, ледяная красота. Но все-таки складывалось впечатление, что несмотря на внешнее спокойствие и бесстрашие, в ней явно шла душевная борьба с внутренним дыханием.
Дежнев смотрел назад. Возможно, подобно ему, он пытался оценить реакцию всех. Но, очень похоже, по другим причинам. Моррисон пытался найти поддержку своему маленькому внутреннему мужеству в других. Дежнев оценивал обстановку, соразмеряя с возможным успехом эксперимента.
Конев смотрел прямо вперед.
Моррисон мог видеть только его затылок. Баранова сидела спокойно, приводя в порядок свой тонкий костюм.
Дежнев начал:
— Друзья! Спутники! Перед тем как мы отправимся в путь, каждый из нас должен тщательно проверить свое оснащение. После старта даже не подумайте шутить, что что-то не работает. Как говорил мой отец: «Умный акробат не проверяет страховку во время прыжка». В мои обязанности входит обеспечение управления корабля, в котором я лично уверен, так как сам его разработал и наблюдал за его созданием.
— Что касается тебя, друг мой Юрий. Твой так называемый мозг, или твоя мозговая схема, как назвал бы это разумный человек, — тщательно трансформирован в программу компьютера, который находится перед тобой за диском. Пожалуйста, удостоверься, что ты умеешь управлять им, и затем проверь по всем параметрам работу мозговой схемы.
— Софья, моя маленькая голубка, не знаю, чем ты можешь заняться, кроме электричества. Но все-таки убедись, все ли находится в должном порядке.
— Наталья, — его голос слегка повысился, — как ты себя чувствуешь там, сзади?
Ответила Баранова:
— Я в полном порядке, пожалуйста, проверь Альберта. Он больше всех нуждается в твоей помощи.
— Конечно, — сказал Дежнев. — Я оставил его напоследок, чтобы уделить ему все свое внимание. Альберт, вы знаете, как работать со щитом управления, который находится перед вами?
— Конечно, нет, — огрызнулся Моррисон. — Откуда мне знать?
— Через две секунды вы научитесь. Этот контакт, чтобы открывать, а этот — закрывать. Альберт, включайте! Видите, он бесшумно открывается? А сейчас закройте! Отлично. Теперь вы умеете. А вы видели, что находится внутри?
— Компьютер, — ответил Моррисон.
— Опять отлично. Но будьте так любезны, посмотрите, эквивалентен ли он вашему. Ваша программа находится сбоку в выемке. Пожалуйста, проверьте, подходит ли она к компьютеру и работает ли должным образом. Я уверен, что именно так оно и есть. Пожалуйста! Если есть какие-то сомнения, подозрения, малейший намек, что что-то не так, как надо, мы задержимся, чтобы все уладить для полного вашего удовлетворения.
— Компьютер, — ответил Моррисон.
— Опять отлично. Но будьте так любезны, посмотрите, эквивалентен ли он вашему. Ваша программа находится сбоку в выемке. Пожалуйста, проверьте, подходит ли она к компьютеру и работает ли должным образом. Я уверен, что именно так оно и есть. Пожалуйста! Если есть какие-то сомнения, подозрения, малейший намек, что что-то не так, как надо, мы задержимся, чтобы все уладить для полного вашего удовлетворения.
Баранова попросила:
— Пожалуйста, Аркадий, не нагнетай. У нас нет времени.
Дежнев не обратил на нее внимания.
— Но если вы по ошибке скажете, что что-то не в порядке, мой дорогой Альберт, Юрий все поймет. Уверяю, он, я и все будут недовольны. Поэтому, если вам придет в голову выдумать проблему, чтобы задержать или даже отменить плавание, лучше сразу откажитесь.
Лицо Моррисона вспыхнуло. В действительности, склонившись над своим компьютером, он вновь просчитывал, додумывал, дочувствовал. Иногда его последние замыслы рождались на основе чувств. Это было нечто, что он не мог объяснить, но создавалось впечатление прямого воздействия на его собственные мыслительные центры импульсов мозга, которые он-то и изучал. Он не отдавал себе в этом отчета, но иногда это проявлялось во время случайных разговоров. Поэтому Шапиров назвал его программу ретранслятором, если верить Юрию. Но тогда, как он мог проверить ее работу? Ведь у него, в лучшем случае, было всего несколько ощущений. И то совершенно случайных.
Или это было просто сильное желание поверить, желание, подобное желанию Персиваля Лоуэла увидеть каналы на Марсе?
И как это ему даже не пришло в голову помешать совершиться полету, сказав, что программа не работает! Дорого бы он дал, чтобы избежать риска. Но уже не мог это сделать, потому что не хотел подвергать сомнениям свою программу.
И вдруг опять в сердце Моррисона появилась искра уже нового страха. Что если программа каким-то образом была повреждена в дороге? Как он сможет убедить их в том, что действительно что-то не в порядке и что он не притворяется?
Однако все прекрасно работало. Хотя и без контакта с черепом, в котором находился живой мозг.
Дежнев наблюдал, как мелькают руки Моррисона:
— Мы поставили новые батарейки. Американские.
— Все работает, — произнес Моррисон, — насколько я вижу.
— Хорошо. Ни у кого нет претензий к оборудованию? Тогда оторвите ваши прелестные задницы от сидений и поверьте открывающиеся панели. Нормально? Поверьте, у вас будут крупные неприятности, если не так.
Моррисон проследил, как Калныня открыла и закрыла панель, покрытую тонкой обивкой, на которой она сидела. Его собственная сработала также, когда он повторил ее действия.
Дежнев сказал:
— Будут также твердые отбросы по определенным причинам. Но, надеюсь, у нас не будет случая проверить это. В худшем случае, прямо под краем сиденья находится небольшой рулон салфетки. Вы легко ее найдете. Так как мы уменьшимся, все потеряет массу, поэтому выделения будут держаться на поверхности. Хотя этому может помешать поток воздуха, идущий вниз. Не пугайтесь. Сбоку под сиденьем в крошечном холодильнике находится вода. Она предназначена только для питья. Если вам будет неприятно от грязи; пота и запаха, постарайтесь выдержать. Не мойтесь, пока не выйдем. И не ешьте. Если мы немного похудеем, тем лучше.
Баранова сухо заметила:
— Если вы, Аркадий, потеряете семь килограммов, вам будет на пользу. А мы сэкономим энергию во время минимизации.
— Иногда мне в голову приходят умные мысли, — холодно ответил Дежнев. — Сейчас я проверю управление. И если все в порядке, в чем я уверен, мы будем начинать.
Моррисон почувствовал напряженное ожидание в полной тишине, которую нарушал тихий свист Дежнева, склонившегося над пультом управления.
Дежнев выпрямился, вытер лоб рукавом и проговорил:
— Все в порядке. Товарищи леди, товарищ джентльмен и товарищ американец, начинается фантастическое путешествие... — он закрепил наушник на правом ухе, у рта поправил крохотный микрофон и произнес: — Внутри все работает. Снаружи все готово? Что ж, очень хорошо, пожелайте нам счастливого пути товарищи.
Казалось, ничего не произошло.
Моррисон бросил короткий взгляд на Калныню. Она все так же была неподвижна, но, казалось, заметила, что он смотрит на нее, и проговорила:
— Да, мы уменьшаемся.
Кровь зашумела в ушах Моррисона.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ АРТЕРИЯ
36.
Взгляд Моррисона сосредоточился на углублении, где находился компьютер с его программой. Программа — единственный материальный объект, который оставался от давнего прошлого.
Давнего прошлого? Прошло менее ста часов с тех пор, как он, борясь со сном, пытался слушать скучное выступление в последний день конференции и размышлял, каким образом можно спасти свое положение в университете. За сто объективных часов прошло сто субъективных лет. Он больше не мог ясно представить себе университет или свою жизнь, полную грустного разочарования, до конца. Сто часов назад он бы многое отдал, чтобы вырваться из однообразной бесполезной борьбы. Еще больше, гораздо больше он отдал бы, чтобы сейчас опять туда вернуться. Проснуться и узнать, что никогда не было этих последних ста часов (или лет).
Он посмотрел направо через прозрачную стену корабля, полузакрыв глаза и как бы не желая ничего видеть. Он все делал без желания. Он не хотел видеть, как все вокруг увеличивается. Это противоречило его необузданной надежде, что процесс минимизации прервется и что все, каким-то образом, окажется иллюзией.
Но ему на глаза попался человек. И он был высотой более двух метров. Появились и другие. Неужели все такие высокие?
Он откинулся на сиденье и больше не смотрел наружу. Этого было достаточно. Он понял, что процесс минимизации неумолимо продолжался. Тишина внутри была гнетущей и невыносимой. Моррисон почувствовал, что ему необходимо услышать чей-нибудь голос. Хотя бы свой собственный.
Калныня слева от него — одна из всех, с кем проще всего заговорить. Возможно, из всего трудного выбора она являлась лучшим вариантом. Моррисона не устраивали неуместные шутки Дежнева, сосредоточенность Барановой в одном направлении и мрачная напряженность Конева. Он выбрал холодную грусть Калныни.
Он спросил:
— Как мы попадем в тело Шапирова, Софья?
Казалось, Калныня не сразу услышала его. Запоздало ее губы шевельнулись, и она ответила шепотом:
— С помощью инъекции.
Затем, как будто напрягшись, она решила быть общительной. Повернувшись к нему, сказала:
— Когда мы достигнем нужных размеров, нас поместят в шприц и введут в левую сонную артерию академика Шапирова.
— Нами играют, как в кости, — ужаснулся Моррисон.
— Вовсе нет. Будет сложно, но все тщательно продумано.
— Откуда вы знаете? Это делается первый раз. В корабле. В шприце. В человеческом теле.
— Верно, — ответила Калныня, — но все проблемы — конечно, более простые — прорабатывались долгое время. И накануне проводились семинары, посвященные данной миссии. Вы ведь не думаете, что слова Аркадия перед началом минимизации о туалетной бумаге и тому подобном были новостью для нас, не так ли? Мы знали об этом и раньше. Это делалось ради вас, так как вы не посещали семинаров, и ради самого Аркадия тоже, так как он любит покрасоваться.
— Объясняйте мне, что будет происходить.
— Хорошо. Пока мы не уменьшимся до сантиметра, работать не будем. Понадобится еще двадцать минут, но не все будет так медленно проходить. Чем меньших размеров мы достигнем, тем, соответственно, быстрее будем уменьшаться. Вы пока себя плохо не чувствуете?
Моррисон просчитал скорость ударов сердца, скорость дыхания и ответил:
— Нет. — Заметив, что сказал это чрезмерно оптимистично, он добавил: — По крайней мере, пока.
— Что ж, ладно. — Калныня закрыла глаза, как бы показывая, что устала от разговора.
Моррисон решил, что это неплохая идея, и тоже последовал ее примеру.
Возможно, он действительно уснул или просто впал в защитное состояние полудремы. Он не заметил, как прошло время, пока не почувствовал толчок.
Широко раскрыв глаза, он обнаружил, что находится примерно на сантиметр над сиденьем. С каждым движением воздуха он чувствовал странное свое перемещение.
Баранова задвигалась на заднем сиденье и, положив руки ему на плечи, предупредила:
— Альберт, наденьте пристежные ремни. Софья, покажи ему. Извините, Альберт, мы должны были все это проделать перед стартом, но у нас было мало времени. Да и вы нервничали. Мы не хотели доводить вас до состояния полной беспомощности, обрушив на вас такой поток информации.