Начальник отделения перекосился еще больше.
— Мы заплатим, долларами! — поняв его гримасу по-своему, поспешил заверить Аркадий.
— Долларами! — презрительно фыркнул капитан. — Нужны мне ваши бумажки!
«Неподкупный!» — с отчаянием подумали братья.
Тут Катову пришла в голову некая мысль.
— Ладно, пишите, — хитро прищурился он. — А заплатить, ну что ж, вы мне заплатите!
Облегченно вздохнув, Аркадий разыскал в углу на столе бумагу, авторучку и принялся усердно составлять кляузу. Подробно расписав злодеяния пьяных патриотов, он не забыл также упомянуть о подозрительной личности со шрамом, обосновавшейся в гостинице «Мечта». Закончив сей «благородный» труд, Аркадий хотел положить бумагу на стол, но капитан придерживался на этот счет иного мнения.
— Только лично в руки! — безапелляционно отрезал он. — Иначе не приму!
Дрожа от страха, бизнесмен побрел к гробу, держа в вытянутой руке заявление.
— Ближе! — командовал Катов. — Еще ближе. Вот молодец!
Когтистая лапа с молниеносной быстротой схватила, но не заявление, а самого Аркадия.
Тут бы нашему бизнесмену и пришел конец, но, на его счастье, Катов вчера, пользуясь служебным положением, так обпился, что даже уже и не лезло. Секунд через тридцать он окончательно переполнился. Кровь красной струйкой потекла назад из капитанского горла.
Тогда начальник отделения отшвырнул белого как мел Аркадия от себя.
— Приходите завтра, — пробулькал он, умиротворенно закрывая глаза.
Сергей как можно быстрее выбрался на улицу, волоча на себе ослабевшего брата.
Через пару кварталов, окончательно выбившись из сил, Рыбаковы уселись отдохнуть в тени полусгнившего забора. Отдыхали они долго, время близилось к закату. Может, братья просидели бы еще дольше, но проходивший мимо зомби огрел их по очереди резиновой дубинкой.
— Нарушаете общественный порядок, — мертвым голосом пояснил он, направляясь дальше.
Между тем окончательно стемнело. До гостиницы оставалось всего метров триста, как вдруг перед Рыбаковыми словно из-под земли появился огромный волчище, в котором они сразу узнали вчерашнего оборотня, приятеля Светлова. При виде коммерсантов он радостно ухмыльнулся.
— Попались, барыги хреновы, — прорычал оборотень, прыгая вперед.
ГЛАВА 7
В то самое время, когда ветераны лупили костылями братьев Рыбаковых, проснулся Федя Палихин. Он тоже был коммерсант, но не чета Аркадию с Сергеем, мелкая рыбешка. Кормился Федя тем, что перепродавал шмотки, привозимые из Турции. Правда, перед ближайшими знакомыми Палихин свое занятие тщательно скрывал. Дело в том, что всю свою жизнь Федя мечтал быть «крутым». Пойти в банду он не мог, трусоват был чересчур, поэтому приходилось Палихину ограничиваться внешними атрибутами.
Федя внимательно следил за изменениями рэкетирской моды, стараясь ни в чем от нее не отстать. Моду эту определяли молодые бандитики, находившиеся на самых низших должностях в преступных группировках. Те, кто постарше да поумнее, старались поменьше выделяться из толпы, а уж настоящие акулы выглядели на редкость респектабельно: строгие костюмы, галстуки, интеллигентные или, на худой конец, просто добродушные лица. Светлов, к слову сказать, не принадлежал к акулам высшего уровня и в преступной иерархии стоял чуть выше среднего, но и он прекрасно понимал, что выделяться из толпы не следует. Поэтому Витя очень переживал по поводу своей зверской физиономии, но тут ничего нельзя было поделать!
Всего этого Палихин не знал. Для него образцом крутости являлся бывший одноклассник Андрей Баянов, мелкая сошка в мелкой банде, взимавшей дань с двух небольших вещевых рынков.
В настоящее время, следуя очередному капризу моды, Андрей брил голову почти наголо, носил слаксы и кожаную куртку.
Федя тоже.
Когда знакомые спрашивали Палихина о его работе, он только загадочно улыбался, всем своим видом непрозрачно намекая, КТО ОН ТАКОЙ. Знакомые, особенно те из них, кто помоложе да поглупее, делали соответствующие выводы. А уж 15 — 16-летние сопляки ни минуты не сомневались, что Федя важная птица.
Однако только внешнего вида не хватало. Крутость нужно было подтверждать хоть какими-то делами. Долго думал Федя, как бы сделать это, не получив по морде, и наконец придумал. Собрав кучку шестнадцатилетних прихлебателей, он принялся совмещать приятное с полезным. Район, где обитал Палихин с компанией, кишмя кишел малолетними девчонками, еще более глупыми, чем он сам. Вот и приноровился Федя затаскивать их в сауну или в подвал да «пускать на хор» [13]. Затрахивали несчастных девчонок до полусмерти, а если при них имелось что-нибудь ценное, то отбирали. Заявить в милицию эти дурочки боялись. Еще бы, ведь в их понимании Федя был «круче вареного яйца»!
Целый год развлекался Палихин подобным образом, но неожиданно нарвался.
Как-то раз направился он с товарищами в местный бар, наскоро переоборудованный из общественной столовой. Серьезные ребята туда не ходили, поэтому неприятностей можно было не опасаться. Изрядно хлебнув дешевых ликеров ядовитого цвета, Федя обратил внимание на хорошенькую девчонку, сидевшую вместе с подругой за соседним столиком, Ира, кажется, ее звали. «Вот и кандидатура на сегодняшний вечер, — весело подумал он, жаль, сауна закрылась на ремонт, но ничего, подвал тоже сгодится!»
Подойдя к девушке, Палихин взял ее двумя пальцами за подбородок.
— Поедешь с нами! — важно распорядился он.
— Не поеду! — на удивление решительно заявила девчонка.
Федя на мгновение опешил. Такого в его практике еще не случалось.
— Ах ты, сука! — завопил он и ударил Иру кулаком в лицо.
Захлебываясь слезами, девчонка убежала. Палихин тут же забыл об этом инциденте, но ненадолго.
Дело в том, что у Иры был знакомый бандит, не акула, но и не шестерка. Узнав о случившемся, он пришел в ярость.
На другое утро Федя отправился за сигаретами в ближайшую коммерческую палатку. Неожиданно тяжелая рука опустилась ему на плечо. Обернувшись, Федя увидел высокого мускулистого парня. Он не брил голову, не носил кожанку, но, заглянув в его холодные, волчьи глаза, Палихин задрожал в ознобе.
— Ты зачем мою телку ударил? — процедил парень.
Федя что-то залепетал, оправдываясь, но, получив жестокий удар в челюсть, рухнул на мостовую. Парень избивал его безжалостно, со знанием дела, и остановился, лишь когда лицо Палихина превратилось в кровавую маску, а тело — в сплошной синяк. Он ползал по мостовой, всхлипывая и пуская носом пузыри.
— Мразь, дерьмо! — с отвращением сплюнул незнакомец. — Пришить бы тебя, да мараться не хочется! Но получил ты еще мало!
Парень на некоторое время задумался. Затем достал из кармана нож и щелкнул кнопкой, выкидывая лезвие.
— Вставай на колени, а то уши отрежу!
Обезумевший от боли Федя поспешно выполнил приказ.
— Теперь кричи, что ты козел, пидор!
Палихин закричал.
— Громче! — зарычал незнакомец, пнув его ногой в лицо.
Федя вопил так старательно, что из окон окрестных домов повысовывались их обитатели, наблюдая занимательную картину. Сплетен хватит теперь на целый месяц!
Наконец его мучитель, казалось, удовлетворился.
— Еще раз так сделаешь — убью! — бросил он на прощание и, усевшись в машину, уехал.
Естественно, что после этого случая Федин авторитет рассыпался как карточный домик. Залечив травмы, он поспешно отправился в туристическую поездку, старательно избегая недавних друзей, которые теперь вовсю потешались над Палихиным и тоже норовили дать по морде. Федя был в отчаянии, не зная, что делать дальше, но, прослышав о Кащеевых сокровищах, оживился. Проклятье? Да хрен с ним! Грехов своих Федя не признавал, поскольку совести не имел. Он думал, как возьмет золото, откроет собственный бизнес, наймет мордоворотов-телохранителей и станет таким крутым, что ни в сказке сказать, ни пером описать.
Поспешно одевшись, Палихин выбежал на улицу. Толпу демонстрантов он миновал благополучно. Видя кожаную куртку и бритую голову, те приняли его за мафиози. Поэтому решили не связываться. Вдруг пристрелит?!
В поисках музея Федя углубился в запутанные пустынные переулки города Кащеева. Спросить дорогу было не у кого. Долго блуждал он, брезгливо обходя вонючие лужи, спотыкаясь на колдобинах.
Наконец вдали показалась фигура, обряженная в пятнистый комбинезон.
«Ну, наконец-то, сейчас узнаю дорогу», — радостно подумал Федя, кидаясь навстречу.
— Вы не скажете, как пройти в музей? — запыхавшись от быстрого бега, выпалил он.
Зомби тупо уставился на Палихина. Неожиданно в мертвых глазах вспыхнула радость.
— Внимание, внимание, — загундосил он в рацию, — обнаружена «кожаная куртка», повторяю, «кожаная куртка».
— Ты что, ты что, — испуганно заголосил Федя, — ведь я ничего…
Однако договорить ему не дали. Со всех сторон послышались топот и восторженные завывания целой стаи мертвецов. На Федю обрушился резиновый град ударов.
Некоторое время озоновцы добросовестно лупцевали свою жертву, затем выкрутили руки и куда-то поволокли.
Говорящий дуб майор Меркулов пребывал сегодня в прескверном настроении. Недавно обнаружили было «кожаную куртку», но упустили. Виноват этот новенький, триста восемнадцатый, не сумел догнать! (Надо сказать, что, постоянно общаясь с озоновцами, коренные жители Кащеева приобрели изрядную сноровку в беге на длинные дистанции, однако дуб не желал принимать это во внимание.)
Сейчас он с ненавистью разглядывал стоявшего навытяжку Учватова и скрипел ветками, с трудом сдерживая ярость. Майор тужился изобрести провинившемуся достойное наказание, но ничего путного на ум не приходило.
— Как стоишь перед начальством? — рявкнул он, пытаясь выиграть время.
Учватов, тараща оловянные глаза, вытянулся еще сильнее.
— Строевым шагом вокруг меня марш! — придумал наконец майор.
Мертвец послушно выполнил приказ. Ему было все равно, что выполнять. Бывший гаишник Семен Учватов, а ныне зомби № 318, не испытывал ни усталости, ни боли, ни жалости, вообще никаких чувств. Да и не соображал, что творит, поскольку душа его, или что там у Семена вместо нее было, короче, личность бывшего гаишника пребывала сейчас далеко-далеко, в самом вонючем закоулке Преисподней.
— Р-раз-раз, два, три! — командовал дуб. — Выше ногу, четче шаг! Делай раз!
Зомби застыл, вытянув в воздухе левую ногу.
Тут до слуха майора донеслись торжествующие вопли, и на поляну перед ним вывалилась целая толпа озоновцев, которые волокли под руки бритоголового парня в кожаной куртке. Дуб так обрадовался, что полностью забыл о триста восемнадцатом, и если б был, скажем, яблоней, то непременно бы расцвел!
— Попался, бандит! — проскрипел он, грозно потрясая ветвями.
Бритоголовый ничего не ответил. Как выяснилось, он был без сознания. Зомби всегда отличались излишним усердием.
Некоторое время Меркулов соображал, что делать. Прошло минут пять.
— Облить задержанного холодной водой, — внезапно догадался он, но Палихин уже пришел в себя. Ошалело мотая головой, он озирался по сторонам. Его окружали только тупые морды мертвецов.
— Сознавайся, к какой преступной группировке принадлежишь, громыхнул дуб, — количество единиц огнестрельного оружия, имена главарей!
Федя в результате сотрясения мозга почти не понял вопроса и что-то пробормотал разбитыми губами.
— Крепкий орешек попался! — констатировал майор. — Ну-ка, обработайте его, ребята! — распорядился он.
Зомби принялись усердно избивать задержанного дубинками и пинать ногами.
Один лишь триста восемнадцатый, который не получил отмены ранее полученного приказа, продолжал неподвижно стоять, вытянув в воздухе ногу и бессмысленно тараща пустые глаза.
— Хватит пока, — наконец решил дуб и повторил прежний вопрос: — К какой преступной группировке принадлежишь, сколько единиц огнестрельного…
Но Федя Палихин уже ничего не мог ответить по той простой причине, что был мертв.
Уразумев создавшуюся ситуацию, дуб досадливо крякнул:
— Опять сорвалось, никакой возможности работать, до чего упорные, злодеи!
«Ладно, — подумал он про себя, — по крайней мере еще один сотрудник будет!»
— Па-адъем, равняйсь, смирно! — рявкнул майор, и мертвец тут же вскочил на ноги, словно Ванька-встанька.
— Номер триста девятнадцатый, шагом марш на склад за обмундированием! По забору и направо!
— Есть! — отчеканил новоиспеченный зомби и послушно замаршировал в указанном направлении.
ГЛАВА 8
Вскоре после Феди Палихина продрали глаза Анна Матвеевна и Владлен Изотопович Марципановы. Пыхтя и почесываясь, толстые супруги неторопливо выбрались из кровати. Марципановы бессменно, много лет подряд руководили крупным мясокомбинатом: Владлен Изотопович являлся директором, Анна Матвеевна — главным бухгалтером. Наворовать они успели предостаточно, особенно до перестройки, в эпоху всеобщего дефицита.
Сейчас им тоже жилось совсем неплохо, но раньше было лучше. Дело даже не в деньгах, а в уважении! При социализме Марципановы чувствовали себя важными персонами, все с ними старались дружить, все заискивали. Теперь же развелось столько новоявленных богатеев, что Марципановы затерялись в их толпе. Поэтому перестройку супруги не одобряли. В туристическую поездку они поехали, дабы поправить здоровье, пошатнувшееся в результате чрезмерного обжорства. Вот почему первым делом Марципановы решили совершить моцион, конечной целью которого являлись все те же пресловутые Кащеевы сокровища. Они, конечно, слышали о проклятии, оборотнях, но информация, особенно мистическая, всегда с трудом проникала в их ожиревшие мозги и воспринималась частично. Есть золото, можно взять, ну и все, чего тут думать! К тому же значение слова «грех» они вообще не понимали, это что-то церковное, а «религия — опиум для народа», так их в школе учили. Все же Владлен Изотопович немного недоумевал. Как это можно просто взять, когда испокон веков нужно было обязательно украсть? Долго, тяжело шевелил он извилинами, пока наконец не сообразил — приватизация!
— Приватизация! — произнес он вслух, многозначительно поглядев на жену. — Пойдем, Аннушка, за золотом!
Та в настоящий момент примеряла перед зеркалом платье. Местная деревенщина небось таких сроду не видывала! Правда, по причине внушительных габаритов Аннушка в зеркало не вмещалась и ей никак не удавалось осмотреть свой наряд целиком. В лучшем случае одну треть.
Поэтому она не услышала мужа, поглощенная всецело собственными проблемами.
— Приватизация, говорю! — разозлился Владлен Изотопович. — Слышишь, дура!
— Сам дурак, — автоматически отозвалась жена, все так же безуспешно пытаясь уместиться в зеркале. Воцарилась тишина.
— Что?! — примерно через минуту вдруг завизжала разгневанная Анна Матвеевна, до которой наконец дошел смысл услышанного: — Как ты меня назвал, старый козел?!
— Ну что ты, Аннушка, что ты! — засуетился перетрусивший Владлен Изотопович. — Я только говорю — приватизация, мол, золотишко, мол, раздают бесплатно, камешки там всякие!
— Где дают, по сколько в руки?! — оживилась Анна Матвеевна, но муж в ответ лишь растерянно развел руками.
— Вот! — заорала она в полной ярости. — Никогда ты ничего не знаешь, жирный идиот! Знаешь только, как секретаршам своим, блядям, под юбки заглядывать!
Мелкая семейная неурядица начинала принимать опасный оборот. Владлен Изотопович напрягся, с трудом шевеля заскорузлыми извилинами. Супруга тем временем вопила все сильнее:
— Знаю, все знаю! И про Ленку твою, потаскуху, и про Вальку, шалаву!
При этом она размахивала руками, надвигаясь на мужа подобно тайфуну.
Страх придал последнему сообразительности.
— В музее, вот где! — неожиданно родил он.
Слово это подействовало на мадам Марципанову, как ушат холодной воды.
— Ась, что? — осела она, ворочая заплывшими глазками.
— В музее! — гордо повторил Владлен Изотопович и, стремясь закрепить достигнутый успех, льстиво добавил: — А как тебе это платье идет, Анечка!
В ответ супруга что-то довольно хрюкнула.
— И где он находится? — через некоторое время уже спокойно спросила Анна Матвеевна.
— А вот выйдем на улицу да у людей спросим, — суетливо зачастил Марципанов, опасавшийся новой вспышки жениного гнева. — Мы же ночью с тобой говорили об этом, ты сама это придумала, золотая у тебя голова!
— Ладно, пошли, — окончательно подобрела жена и решительно двинулась вперед, волоча за собой, как на буксире, Владлена Изотоповича.
Демонстрация на площади шла полным ходом. Ветераны, изрядно приободрившиеся после избиения Рыбаковых, вспоминали молодость: борьбу с врагами народа; ударные стройки, где они работали в качестве надзирателей или конвоиров; службу в доблестных органах НКВД. Бренчали медали, брызгала слюна, размахивали костыли. Надо сказать, что настоящих фронтовиков здесь не было. Большинство из них поумирало от ран, а те, что остались, — на подобные сборища не ходили, да и медалей имели негусто, бренчать было нечем.
Интересно, почему те, кто проливает кровь, остаются в тени, умирают преждевременно, а тыловая сволочь, нюхавшая порох разве что на расстрелах безоружных людей, живет до глубокой старости, густо увешанная орденами, бьет себя кулаком в грудь и качает права?!
Однако мы отвлеклись. Так вот, ветераны, стало быть, бренчали медалями, Нелипович снова благоговейно слушал, телохранители Рожкова щедро подносили водку разомлевшим алкашам, а сам товарищ Рожков густо обливался потом, продолжая толкать речь.