— Мы не допустим разграбления России дерьмократами и жидомасонами! Да здравствует пролетарская революция! Долой буржуев! Назад к социализму!
При слове «социализм» слезы умиления выступили на глазах Владлена Изотоповича. Вспомнились годы золотые, почет, уважение, заискивающие морды простых смертных, готовых за кусочек колбасы на что угодно.
Стряхнув женину руку, он выпятил грудь колесом, сверкнул пламенным взором и ринулся к трибуне, рассекая, подобно ледоколу, пьяную толпу.
— Прошу слова! — с пафосом объявил он товарищу Рожкову.
Телохранители насторожились и придвинулись поближе, нащупывая в карманах кастеты.
— Я — старый член партии, — поспешил добавить Владлен Изотопович.
Рожков несколько опешил, но, учуяв в подошедшем толстяке родственную номенклатурную душу, расплылся в широчайшей улыбке.
— Слово предоставляется товарищу… э-э…
— Марципанову!
— Слово предоставляется товарищу Марципанову! — закончил Рожков, сходя с трибуны.
С трудом вскарабкавшись на его место, Владлен Изотопович некоторое время обозревал толпу. Ветераны с Нелиповичем обратились во внимание, алкашам было по-прежнему наплевать. Марципанов напыжился, силясь высказать что-нибудь эпохальное.
— Долой предателей-демократов! — наконец выкрикнул он.
— Ур-а-а-а!!! — отозвались ветераны.
— Бей буржуев!!! Да здравствует равенство!!!
— Где бить, кого бить?! — оживился Генка Кривой, успевший опохмелиться, но по-прежнему алчущий драки. Он оглянулся вокруг в поисках жертвы, но, кроме друзей-собутыльников да старых пердунов, ничего не обнаружил. Внезапно в толпе сверкнули очки Нелиповича.
— У, падла, антилигент вшивый, — зарычал Генка, двигаясь по направлению к нему.
— Я свой, я патриотический!! — заверещал Сережа, кидаясь наутек.
Занеся над головой пустую бутылку, Генка ломанулся следом.
— Да здравствует мировая революция! — закончил речь Владлен Изотопович и сполз с трибуны прямо в объятия дражайшей супруги.
— Что ж, похвально, похвально! — отечески улыбнулся товарищ Рожков и затем охотно разъяснил, где находится музей: прямо по коридору, налево, направо, вверх, вниз, налево, опять налево, затем направо, вверх, а там уже рукой подать.
Войдя в здание мэрии, супруги Марципановы двинулись по указанному маршруту, но вскоре все перепутали и вместо музея очутились перед солидной дверью, которую украшала табличка — «Профессор Неустроев С.С.».
Осторожно постучавшись, они заглянули. Стены украшали похвальные грамоты, вырезки из газет. На книжной полке, выстроившись в ряд, стояли несколько изданий знаменитой монографии Неустроева «Баранья кость ХVI века, как источник по изучению опричнины Ивана Грозного в свете решений XXV съезда КПСС».
Довершал картину огромный лозунг — «Да здравствует демократия, перестройка и гласность!».
Сам профессор сидел за столом, тоскливо уставившись в чистый лист бумаги.
В настоящее время он был занят сверхважным делом: составлял биографию Кащея Бессмертного. Это поручение дал ему господин Шевцов. Однако работа двигалась туго.
Сергей Сергеевич сумел написать только «Кащей родился в…» — и на этом застопорился, поскольку, ни когда Кащей родился, ни когда умер, известно не было. Отсутствовали также сведения о его родителях, политических взглядах, социальном происхождении. Конечно, в русских народных сказках имелось немало информации, но она была сплошь негативной, а биография ввиду новых веяний в исторической науке должна была получиться хвалебной.
Сергей Сергеевич по собственной инициативе организовал сбор средств для сооружения в городе мемориала Кащею. Но мэр Шевцов сетовал на скудость городского бюджета, предлагая обратиться к щедрости народных масс, а те, в свою очередь, посылали Неустроева куда подальше.
Короче, трудна была жизнь знаменитого ученого! Заметив посетителей, он оживился.
— Проходите, проходите, господа, — любезно пригласил профессор, поднимаясь из-за стола и жестом указывая Марципановым на два кресла, в которые те тут же тяжело плюхнулись.
— Чем могу служить?
— Да, — выслушав их, грустно улыбнулся Неустроев. — Все желают приобщиться к наследию великого человека, а о нем самом забыли!
Супруги тупо уставились на профессора, не в силах уразуметь суть дела.
— Передовая общественность выбивается из сил, собирая средства для увековечивания памяти национального героя, — продолжал между тем Сергей Сергеевич, — а обывателю все равно!
Тут Анна Матвеевна поняла, к чему он клонит.
— Мы всегда пожалуйста, готовы внести…
— Вот и прекрасненько, — обрадовался Неустроев. — Денежки положите на стол, а сами распишитесь вот здесь.
Затем Сергей Сергеевич долго тряс им руки, заставил выслушать длинную речь о значении личности Кащея в отечественной истории и, наконец, лично проводил к дверям музея.
— Приобщайтесь, господа, — хихикнул он на прощание.
Музей представлял собой небольшую грязную комнату три на четыре метра. Сокровища в полном беспорядке валялись прямо на полу. Чего тут только не было! Золотые цепи, кольца, браслеты, рубины, изумруды, алмазы. На стене висел огромный портрет Кащея. Лучи солнца, отражаясь от драгоценностей, падали на портрет причудливыми бликами. Благодаря этому казалось, что лицо Кащея постоянно меняется: на нем сменяли друг друга жадность, злоба, жестокая радость…
Увидев сокровища, Марципановы некоторое время стояли в оцепенении, затем, восторженно хрюкая, шлепнулись пузами прямо на них.
Кащей на стене гнусно ухмылялся.
ГЛАВА 9
Мы оставили Светлова с шофером в тот момент, когда они, завершив неудачное преследование господина Шуллермана, направились в бар. Усевшись за свободный столик, приятели заказали пол-литра и огляделись по сторонам.
Несмотря на раннее время, народу вокруг хватало, причем большинство было в изрядном подпитии. (Надо сказать, что кащеевцы издавна поддерживали с «зеленым змием» самые теплые отношения.) За стойкой клевал носом спившийся бармен, а за спиной у него вопил телевизор, по которому в настоящий момент передавали рекламу акционерного общества «Лопух-Инвест», обещавшего вкладчикам миллион процентов годовых. «Лева Хитрюков, дом на Марсе, почему бы нет?!» — выкрикнул напоследок телевизор и начал показывать девятьсот сорок шестую серию очередной «мыльной оперы» латиноамериканского производства. Герои все время плакали, нудно выясняя отношения.
— Переключи на другую программу, — попросил Витя бармена, но тот не услышал.
Тогда Светлов сделал это сам.
— Сейчас уже ни у кого не вызывает сомнения существование инопланетных пришельцев, — бодро объявил с экрана румяный мужчина в очках. — Растет число контактеров! Передаем репортаж из психиатрической лечебницы номер один!
Камера показала больничную палату с зарешеченными окнами, где в смирительной рубашке сидел контактер. Он что-то замычал, вращая глазами. «Александр Иванович говорит, что пришельцы зеленого цвета и умеют ползать по стенам», — перевел услужливый репортер.
Псих завыл дурным голосом.
— А это, — продолжал репортер, — инопланетная цивилизация передает нам послание, используя голосовые связки Александра Ивановича…
Светлов плюнул и, махнув рукой, отправился за свой столик.
— Сплошной дурдом! — в сердцах произнес Витя, разливая водку по стаканам.
— Вот именно, — поддакнул Коля.
— Что ты думаешь насчет Кащеевых сокровищ? — после некоторого молчания спросил он.
— Что? — усмехнулся бандит. — Сокровищ, говоришь?! Не сокровища это, браток, а отрава, по крайней мере для такой мрази, как все мы! Ну, пойду я в музей, ну, возьму… А дальше?! Слышал о проклятии? То-то же. Чтобы взять их, чистым надо быть, а у меня руки по локоть в крови да душа вся шерстью поросла… Видал Женьку вчера? Так он цыпленок по сравнению со мной. Нет, туда я не ходок, по крайней мере хоть внешне человеческий облик сохраню!
— Покаяться не пробовал? — тихо спросил внезапно протрезвевший Коля. — Может, исправишься?
— Поздно мне, — мрачно усмехнулся Светлов, — поезд ушел!
В этот момент дверь распахнулась, и в бар ввалился сияющий торжеством Генка Кривой. Он только что со вкусом набил морду Нелиповичу, а также отнял все деньги, которые обнаружил у «подающего надежды молодого патриота». Заимев наличные, Генка решил на митинг не возвращаться. Зачем на солнце париться? Теперь есть на что выпить. Он громогласно потребовал у бармена бутылку водки и, усевшись за соседний столик, принялся хлестать ее прямо из горлышка.
— Надо думать, как домой вернуться, — говорил тем временем шофер. Противно здесь!
— Какая разница! — устало отмахнулся Светлов. — Везде то же дерьмо. Тут, по крайней мере, сразу видно кто есть кто…
— Надо думать, как домой вернуться, — говорил тем временем шофер. Противно здесь!
— Какая разница! — устало отмахнулся Светлов. — Везде то же дерьмо. Тут, по крайней мере, сразу видно кто есть кто…
— Что ты сказал?! — зарычал со своего места Генка, услышавший последние слова. — Ты кого дерьмом обозвал?
Кривой не понял сути разговора, да она его, по правде сказать, и не интересовала. Нужен был повод подраться.
Он грозно поднялся со своего места. Публика в баре притихла. Витя, брезгливо сморщившись, шагнул навстречу. Кривой опешил. Он привык, что все его боятся, норовят убежать. Незнакомец молча глядел на Гену жестокими, тигриными глазами.
— Я сказал, что ты дерьмо! Дальше что? Второй глаз выбить?
— Да вы чего, ребята, вы чего, — забормотал перепуганный Гена. — Я пошутил только. Давайте выпьем вместе, а?
— В жопу себе залей! — резко ответил Светлов, возвращаясь на свое место.
— Вот пожалуйста! — криво улыбаясь, сказал он Коле. — Типичная шавка. Здоровая, наглая, но трусливая. Здесь, когда проспится да до Кащеевых богатств доберется, так и станет выглядеть. В другом месте будет человеком казаться. Но суть-то не меняется!
Посидев еще некоторое время, приятели вышли из бара. Они не заметили, как прошел день. Солнце клонилось к закату. Светлов отправился в гостиницу, заливать водкой тоску зеленую, а Коля принялся чинить автобус. Он мысленно дал себе слово, что ни часу лишнего не задержится в проклятом городе. О Кащеевом золоте шофер даже не думал, помнил за собой грехов множество. Одна служба в Афганистане чего стоит! Он заскрипел зубами, отгоняя непрошенные мысли, но не тут-то было!
Кто-то услужливо, как в кино, демонстрировал Коле картины прошлого. Вот он, двадцатилетний, безжалостный, перепахивает танком мятежный кишлак. Вот расстреливает в упор из автомата пленного партизана. Вот издевается над молодым солдатом. «Москвич хренов, — рычит Коля, методично ударяя парня кулаком в грудь, — отъелся на столичных харчах». Вот опять тот же «молодой» через несколько дней, с отрезанными ушами, выколотыми глазами: затравленный «дедами», он убежал из части и попал в плен к душманам. Вот еще многое и многое, о чем хочется забыть, да не получается!
Долго возился Коля с автобусом. Наконец понял, что теряет время даром. Эту развалюху давно в металлолом пора, к тому же сосредоточиться невозможно, душа болит!
Тогда он вылез из-под машины, отряхнулся и решительно зашагал прочь из Кащеева. Солнце полностью опустилось за горизонт. Обыватели захлопывали ставни, наглухо запирали двери.
На улицы выползала разнообразная нечисть.
В это самое время в кащеевском отделении милиции капитан Катов проводил общее собрание сотрудников. Они уже повылезали из гробов и, протирая заспанные рожи, преданно взирали на начальство.
— Оперативная обстановка в городе такова, — хрипел капитан, поминутно облизываясь, — граждане хитрые стали, на улицу ночью не высовываются, что крайне отрицательно сказывается на состоянии нашего трудового коллектива!
Вурдалаки скорбно понурились, понимающе качая головами.
— Водители-дальнобойщики появляются здесь редко, — продолжал Катов, пищи на всех не хватает!
Некоторые вампиры пустили слезу.
— Однако ситуация не представляется мне полностью безысходной. До сих пор мы контролировали главным образом подъездные пути к городу, но… — тут Катов сделал паузу и торжествующе улыбнулся, — но есть еще дорожки разные, тропинки, по которым машина не проедет, а пешеход пройдет! Есть мнение, что на них может очутиться случайный прохожий!
Вурдалаки восторженно зааплодировали, восхищаясь административным гением своего начальника.
— Короче, приказываю: перекрыть все, повторяю, все подступы к городу!
Натянув фуражки и выпустив когти, сотрудники кащеевского отделения милиции во всю прыть понеслись выполнять приказ.
Между тем Коля продолжал быстро идти по улице. В небе ярко светила луна. Ветер, гонявший по мостовой разную дрянь и объедки, пронизывал холодом до самых костей. Со свистом пронеслась в ступе Баба-Яга, работавшая директором кащеевской средней школы. Заметив позднего прохожего, она притормозила.
— Чу, чу, русским духом пахнет! — проскрипела ведьма.
— Пошла прочь, старая карга! — ответил Коля, и та сочла за лучшее ретироваться, горько сетуя на свои гнилые зубы. Давно пора сходить к дантисту!
По стенам домов скользили подозрительные тени. Откуда-то несло трупным запахом и нечистотами. Из-за угла выглянула крыса — Нелипович. Он следил за Колей, собираясь донести потом в «соответствующие органы».
— Пшел! — заметив оборотня, пнул его ботинком в морду шофер.
Постепенно дома редели. Начались окраины Кащеева.
— Эй, привет! — услышал Коля и, обернувшись, увидел рэкетира-оборотня. Тот ухмылялся, обнажая острые белые клыки.
— Как там Витька? — спросил Круглов. (Работягу волк есть не собирался. Они не вкусные.)
— Водку пьет.
— Понятно, он всегда был слаб на это дело. Я тебе вот что скажу, мужик, ты зря ночью уходить собрался, не мог дня дождаться? Менты наши уже на охоту вышли.
— Не мог! — лаконично отрезал Коля.
— Понимаю. Что ж, тогда слушай сюда. По главной дороге не ходи. Постарайся выбраться незаметно. Авось пронесет! — Волк широко зевнул. Ладно, покедова, пойду прилягу, а то я сегодня коммерсантов объелся!
Сверкнув зелеными глазами, оборотень исчез.
Следуя мудрому совету Круглова, Коля свернул прочь с центральной улицы, разыскивая какую-нибудь глухую незаметную тропку. Однако ни он, ни Женька-волк недооценили предусмотрительности капитана Катова.
Тропинку, к которой направлялся Коля, давно стерегли сержант Залепукин и старшина Абакумов. Мотоцикл с коляской они оставили у обочины, а сами внимательно, хотя, впрочем, без особой надежды, вглядывались в темноту.
— Вот всегда так, на самое бесперспективное место поставили, — ныл Залепукин, которому вчера почти не досталось крови. — Опять Катов всю добычу себе захапает!
— Но-но, поаккуратнее! — строго осадил его старшина, хотя втайне тоже негодовал на жадного начальника. Сам, паскуда, от крови лопается, а им обпивки достаются. Вот служи с таким после этого! Тем не менее нельзя позволять подчиненному язык распускать. К тому же вдруг он стукач? Донесет капитану, и прощай дальнейшая карьера. А то еще гроб персональный отберут. Дрыхни потом в подвале на сыром полу!
— Пить хочу! — продолжал хныкать сержант.
Неожиданно оба замерли: вдали послышались чьи-то торопливые шаги.
— Человек, — прошептал Абакумов. — Нюхом чую!
Вурдалаки сладострастно облизнулись.
Коля слишком поздно заметил две фигуры в милицейской форме.
— Стойте, гражданин! — прогремел старшина. — Вы арестованы!
Залепукин подленько захихикал.
При виде вампиров Коля не растерялся. Сказалась афганская выучка. Подобрав с земли кол, он продолжал спокойно идти вперед. На его счастье, кол оказался осиновым. Почуяв запах смерти, Залепукин с Абакумовым попятились.
— Ага, боитесь, гады! — обрадовался Коля.
Вурдалаки трусливо сиганули в разные стороны. Воспользовавшись моментом, Коля запрыгнул на мотоцикл и дал газу.
Опомнившиеся вампиры рванули следом.
Он несся во весь опор по пустынной, ухабистой дороге. В ушах свистел ветер. Мелькали тени сгорбленных пожухлых деревьев. Они казались живыми и тянули к парню сухие, сучковатые лапы, норовя стащить с седла. В дикой пляске лунных лучей мерзко кривлялись какие-то призраки. Позади злобно завывала нечисть. Сейчас за Колей гналось уже все отделение вурдалаков. К ним присоединились зомби, шакалы из мэрии. Не бывать такому, чтоб человек ушел из Кащеева живым!
Коля не помнил, сколько длилась погоня, казалось, целую вечность. Он ни о чем не думал в это время, только бормотал про себя: «Господи, помилуй! Господи, помилуй!»
Вдруг мотоцикл, чихнув мотором, заглох. Кончился бензин. Коля соскочил на землю и бросился бежать. Отчаяние захлестывало его с головой. «Никогда не теряй надежды! Не сдавайся!» — неожиданно прозвучал в голове чей-то посторонний голос. Голос был твердый, резкий, но вместе с тем на удивление благозвучный.
Задыхающийся парень прибавил ходу. И тут… Впереди показалось полуразрушенное здание, в котором Коля узнал церковь. Недолго думая, он забежал внутрь. В свое время церковь была сильно изуродована большевиками-атеистами и прочей сволочью. Содрали иконы, разломали алтарь. Дедушка товарища Рожкова, пламенный ленинец, расстрелянный в тридцать седьмом, лично нагадил на пол из революционных побуждений. Даже фрески на стенах кому-то понадобилось испохабить, покорябать. Но как ни странно, лик Христа-Спасителя остался в неприкосновенности. Сейчас от него исходил какой-то странный, теплый свет.