– Эти билеты нельзя поменять, понимаешь? Это такие билеты, которые нельзя поменять, а других нет на ближайшее время.
4
Директор театра поднялась в свой кабинет, отдышалась и села за стол.
– У нас межгород работает? – спросила она секретаршу.
– Работает, Анна Николаевна, я сбегала в сберкассу, все работает.
Внимательно всматриваясь во множество циферок на листочке, директриса набрала номер. Сначала долго не отвечали, она просто ждала, прижав трубку к виску. Потом заспанный мужской голос ответил.
– Здравствуйте, – и снова сверилась с листочком, – Николай Валерьевич. Это вас беспокоит…
Она говорила размеренно, делая паузы, давая возможность человеку понять, что произошло, но в то же время не давая ему возможность разрыдаться.
– Да… Да, конечно… – отвечал голос. А потом связь прервалась.
Анна Николаевна подождала какое-то время, а потом заплакала. И тут же телефон зазвонил вновь.
– Тут прервалось что-то… – медленно подбирая слова, стал говорить голос… – Я благодарен вам… Сейчас сам Лике перезвоню… Надо же этому было случиться, когда мы с женой вообще на другом конце света, в командировке… Вопрос про билеты… Вообще ничего нет на ближайшие две недели. Нас практически отрезало, в буквальном смысле… У меня к вам личная просьба помочь от театра, я в финансовом плане, разумеется…
Анна Николаевна встала из-за стола, включила громкую связь и подошла к окну. Дождь моросил по асфальту, кончался рабочий день. Заботливые родители с детьми выходили из «Чиполлино», вытирали им носы, поправляли одежду.
– … все расходы и благодарность вам лично, это естественно. Поймите нас, прошу, бывает так, что обстоятельства сильнее. Тем более Валерий Иванович столько лет отдал театру, я вас очень, лично прошу…
Секретарша все слышала и смотрела на тихо плачущую Анну Николаевну. Потом подошла к столу и посмотрела на листок.
– Они в Гоа. Курорт в Индии. Мы там в прошлом году отдыхали.
5
Графиня вжалась в стену рядом с дверью и не смела мешать Эльфогному. Он заходил то с левой, то с правой щеки и целовал дедушку. В щеки, в губы, в глаза. Вдруг закричал так громко, что заложило уши, вернее – только начал кричать.
Елена бросилась к Лике, схватила в охапку и прижала к себе. Эльфогном подергался и сразу затих, как будто съел свой крик. Телефон зазвонил в рюкзаке. Елена не отпускала. Потом поняла, что Лика хочет взять трубку. Отпустила.
– Да, – ответила Лика. И надолго замолчала, стоя посреди комнаты.
«…Алло, зайчик… Мы все знаем… Родная, держись. Переезжай к тете Лизе, мы ей сейчас позвоним. Видишь ли, тут такая ситуация с билетами…»
За окном трамваи сигналили машинам, машины трамваям, от низких туч стало темно, но дождь не начинался.
«…Понимаешь, это такие билеты, которые нельзя поменять, а других нет на ближайшее время…»
Затем голос поменялся на мамин, мама стала говорить что-то в том же духе.
Лика положила оправдывающийся телефон на колени к дедушке, а сама опустилась рядом на пол и тоже склонила голову. Вошла Анна Николаевна.
– С папой разговаривает, – прошептала Елена.
Лика медленно встала, подошла к выходу и уткнулась носом в Анну Николаевну.
– Ну что ты, девочка… Мы все сделаем сами. Валерий Иванович – старейший работник нашего театра…
С сиреной к окнам театра приехала «скорая».
6
Вот таким длинным оказался этот день. Но он еще не закончился, нужно было что-то делать, «организовывать», а плакать, видимо, нельзя, да и негде. Лечь спать тоже сразу не получалось и как-то вообще не хотелось.
Лика разгримировалась, а через полчаса в театр приехала тетя Лиза, чтобы «забрать» ее.
– Вещи завтра свои у дедушки возьмешь, нечего туда ходить, только нервы.
Они поехали в набитой битком маршрутке далеко-далеко, в «микрорайон». Люди входили и выходили, а плакать было опять нельзя, потому что это вообще глупо – плакать в маршрутке. Доехали, вышли и потом еще минут десять топали между грязных серых хрущевок, каких-то детских садов и школ. Лика никогда не любила ездить сюда в гости, потому что ей был неприятен этот путь от остановки до квартиры. Троюродная сестра Оля и дядя Андрей все уже знали, были подготовлены и встретили Лику с понимающими лицами.
Сели ужинать. Есть не хотелось, но Лика все съела, всю эту картошку с мясом.
На какое-то время в доме воцарилась тишина, Лике выделили место в Олиной комнате. Оля села делать уроки. Здесь с этим было строго. Потом Лика услышала, как за тремя закрытыми дверьми в кухне включили телевизор. Она легла, натянула одеяло и впервые за последние несколько часов почувствовала себя одной. Теперь можно было плакать или думать. Больше всего, конечно, хотелось уснуть, но не получалось, сколько ни зажмуривайся, сколько ни считай слонов. Пока ехали сюда, она мечтала дойти до кровати и натянуть одеяло, словно весь ужас прекратится и найдется какое-то решение. Но вот одеяло перед глазами, а ничего не изменилось, и всего лишь восемь часов вечера, спать лягут не скоро. Вдруг она подумала о том, где сейчас дедушка? Его куда-то… Забрали? Унесли? Как это лучше сказать? Еще утром, даже днем он принадлежал себе, сам решал, куда пойти, куда сесть, а теперь его можно брать и уносить? И он не сможет сказать ничего против, даже если очень не хочет? Куда вообще его могут увезти? По логике, или домой, или в морг. Значит, пока я здесь лежу под одеялом, дедушка лежит в морге? Что такое морг, Лика толком не знала: только то, что там лежат люди, перед тем как их похоронят. Знала, что если кого-то долго нет дома, то родственники «обзванивают все морги». Все? Значит их несколько. И потом… Как они там лежат? Одетые или нет? Аккуратно или прямо на полу? Она вдруг вспомнила, что когда ходила мимо больницы, то рядом видела пристройку с надписью «Морг». Окна в пристройке были зарешечены, да и самой смотреть особо не хотелось. Если пойти туда завтра утром?.. Внутрь могут не пустить… Как не пустить? Он же мой дедушка, а не их! Это я им могу разрешить что-то делать или нет! Разве они имеют право отбирать его?
Лика встала и подошла к окну. Было уже совсем темно. Выпустить ее точно не выпустят. Она прошла в кухню. Дядя Андрей смотрел телевизор.
– Не спится? Хочешь, поговорим или телевизор посмотрим?
Телевизор? Ага! Может, еще поплясать?
– А где тетя Лиза?
– Уехала хлопотать… по поводу дедушки. Она все сделает, все будет хорошо.
– Я… просто тоже хочу.
– Что ты хочешь?
– Хлопотать.
– Ну что ты, там взрослые нужны. Этим позвонить, этим заплатить. Ты там только мешать будешь.
Вот так все и закончится? От спальни до кухни и обратно? Помогла дедушке, молодец. Успокоилась. Иди, спи под своим одеялом дальше.
Она прошла в прихожую, стала обуваться. Дядя Андрей вышел следом.
– Ну, что ты собралась делать? Не дури.
– Я поеду. Не могу здесь.
Дядя Андрей все понял и тоже обулся. Опять долго шли к остановке, потом очень долго ждали маршрутку и очень долго ехали до центра.
Свет в дедушкиной квартире горел во всех комнатах, и окна тоже были открыты. Дедушка этого не любил, потому что можно было простудиться.
– Так надо, – объяснил дядя Андрей, – пусть проветривается.
Тетя Лиза увела Лику в маленькую комнату, она только успела заметить, как какие-то посторонние мужчины суетятся рядом с ванной.
– Ты тут посиди пока. Собери вещи. Дедушка еще не готов.
То есть скоро он выйдет из ванной и скажет: «Я готов!» Что за глупости.
Прошло много времени. Лика собрала свои школьные принадлежности, одежду, всякие мелочи.
– Ты готова? Если хочешь, пойдем.
Лика не хотела и не была готова, но быстро прошла в дедушкину комнату. Он лежал на своем диване, и ничего страшного в этом не было. Это был тот же дедушка, он просто лежал, как нормальный человек. Ну нормальный человек не будет, конечно, лежать на постели в обуви, а в остальном – ничего особенного.
– Подойди, если хочешь.
Лика подошла ближе, постояла, а потом села на корточки. Взяла дедушку за руку и тут же отпустила. Рука была очень холодная.
– Кажется, что он сейчас глаза откроет… Или скажет что-то.
– Это всегда так кажется… Ну умер человек, что поделаешь. Иди сюда, не сиди там.
То есть все? Поговорить, даже немножко, уже точно не получится?
Ничто не выдавало смерти. Руки… как руки… Ноги… Лицо… Глаза закрыты, челюсть подвязана, но все равно – человек. Почему утром он с тобой разговаривал, а сейчас не может, даже если очень захотеть? Где она, эта смерть? Лика посмотрела на дедушкину шею и в одну секунду поняла: смерть в горле. Шевелить руками и ногами не обязательно. Горло! Там больше не может родиться ни звука. Ни одного слова.
– А кто здесь на ночь останется? – спросила она.
– Я, – сказала тетя Лиза, – а днем дядя Андрей сменит.
– Я тоже тогда.
– Но, – возразил дядя Андрей, – мы папе с мамой обещали, что ты у нас побудешь.
– Пожалуйста, – сказала Лика.
Разрешили остаться. Она надела бабушкину кофту, прошла в свою комнату и легла на кровать, где меньше суток назад вот так же лежала и не могла уснуть. То ли живот болел, то ли было плохое настроение. Было лень встать и закрыть форточку, а теперь уже – нельзя, потому что все должно проветриваться.
Так закончился самый длинный в ее жизни день.
Глава пятая
1
Смерть – в горле. Связки не могут издать звука.
Еще полдня назад его слова оставались живыми между стен и предметов, сидели на кресле, смотрели в окно. Но сквозняки их выпроводили, в комнате теперь совсем ничего нет, в голове тяжело, и черная кровь разлилась по берегам. Плыви – не плыви, она прибывает, ты захлебываешься: кровь во рту, в носу. Последняя попытка вдохнуть, но новая волна – такая огромная. Вот она прокатилась от крутого берега к пологому, перевернула тебя в страшном водовороте, и – теперь уже все. Черная кровь в горле. Оно не может издать звука, оно мертво. Тогда почему болит? Где-то глубоко, так что даже слезы глотать невозможно?
Лика перевернулась на бок. Было тихо и очень страшно. Так никогда раньше не было. За дверью, в нескольких метрах лежал дедушка. С мертвым горлом, холодными руками, но – дедушка. Еще можно побыть рядом с ним. Сейчас и больше никогда в жизни. Она попробовала решительно, «с размаху» подняться, но черная кровь всей своей тяжестью наполнила горло, голову и отбросила назад. Глупо как-то получается: дедушка лежит, встать не может, и ты тоже. Нужно просто не с размаху, а медленно, бочком. Вот так, а теперь на четвереньках, спокойно в сторону двери. И тут уже можно выпрямиться… Ага, щас! Тяжелые металлические предметы зазвенели прямо в голове. Так ведь это же бабушкин пиджак с медалями! Звук раздается из соседней комнаты, из шкафа, а в голову доносится эхо. Наверное, ветер колышет одежду. Лика прошла еще немного и поняла, что звук ее шагов не совпадает с самими шагами. Как так? Что за бред. Наверное, кто-то еще ходит по квартире.
Воздух упирался, упирался, пока не превратился в стену. Темнота стала настолько темной, что не пускала дальше, не давала дышать. Лика открыла глаза и, чувствуя всем телом холод влажных, пропотевших простыней, перевернулась на другой бок. Утро стояло пасмурное. Черные тучи легли на дальние громоотводы на том берегу.
Так было темно, что на первых двух уроках в школе горел свет, хотя в эту пору уже никто его утром не включал. День получился очень коротким. Наверное, она сама как-то подгоняла его. Если вчера хотелось видеть дедушку подольше, то сегодня – наоборот, чтобы его уже поскорей закопали. Было стыдно за эти мысли, но ничего не удавалось с собой поделать.
– Товарищи!
Потому что поговорить уже не удастся, а молчать так невозможно. Вот если бы заснуть и проснуться через много дней, когда все закончится.
– Товарищи!
Столько незнакомых людей, и всем холодно, все хотят домой.
– Товарищи! Мы прощаемся с Валерием Ивановичем Журавиным. Фронтовик, прекрасной души человек, мастер с большой буквы. До последних дней Валерий Иванович работал, невзирая на самочувствие и возраст. Он сделал в своей жизни много: воспитал прекрасных детей, посадил дерево! Пусть земля тебе будет пухом, дорогой Валерий Иванович.
Незнакомый пожилой мужчина заплакал и отошел в сторону. Дул ветер, людям было холодно. Холод чувствовался еще во дворе, когда все садились в автобусы и играл оркестр.
Он играл красиво. Несколько раз в своей жизни Лика не видела, но «слышала» похороны в соседних дворах. Она сидела, делала уроки или книжку читала, и вдруг, не пойми с какой стороны, трубы начинали играть похоронный марш. Сам марш ей нравился, он был интересный, но это – когда скучно, уроки надо делать, и тут тебе – развлечение. А когда все в жизни закончилось, и люди ходят из квартиры во двор так тихо, то совсем не хочется слышать этого громыхания.
Но оркестр играл красиво. Из театра пришли музыканты в смокингах и исполнили какое-то классическое произведение. Струнных было больше, чем духовых, ну и – слава богу.
– Товарищи. Давайте скажем спасибо Валерию Ивановичу за те долгие годы служения театру…
Черная река – только с виду река. На самом деле это – вроде озера. Оно никуда не течет и очень глубокое. Лика еще в первую ночь добралась до дна и почувствовала себя… не то чтобы лучше, но в своей тарелке. Тонуть страшно только поначалу, когда еще видишь небо, когда больно захлебываться. Один раз гигантская волна черной крови подняла ее со дна над поверхностью и показала то, что за озером. Ну так об этом лучше, наверное, не вспоминать.
Бабушкин пиджак звенел теперь каждую ночь, только раньше он это делал от постоянного перевешивания с места на место, от прикосновения дедушкиных рук, а теперь почему? Непонятно, что будет потом, после похорон? Он что, будет висеть и… звенеть?
И вот все ехали на кладбище, а Лика сидела за тетей Лизой, так до конца и не понимая, что с ним делать, с пиджаком. Автобус остановился, все стали выходить, а она не смогла встать, горло болело безумно. Тогда перевернулась несколько раз с боку на бок и закричала что есть силы. От этого страшного крика проснулась, но, слава богу, крик был только во сне, а здесь в комнате – все тихо. Тогда она встала, и первый раз за три ночи все же прошла в комнату, где лежал дедушка. Свет падал из окна на его лицо, на ставший таким острым нос и скулы. Раньше она целовала его в глаза и морщины, но теперь глаза были закрыты, поэтому Лика опустилась на коленки и стала целовать только морщины. Они оказались живыми, холодными и твердыми, как весеннее дерево. Ну и хорошо. Прошла к шкафу, открыла дверцу и приглушила ладонью звон. Вот так, теперь тихо. Двое мужчин подняли крышку, взяли молотки и почти уже закрыли дедушкино лицо – теперь точно навсегда. Лика оторвала ладонь от холодного металла, в последний раз отпуская «Оборону Сталинграда» и «Боевого Красного Знамени». Быстро подошла к гробу. Вот так, прямо поверх дедушкиных рук, положила бабушкин пиджак: медали к медалям. Им там будет вместе хорошо, и не будет звона каждую ночь. Ну и почему все кричат?
– Это так надо. Он сам просил.
Он, конечно, не просил, но мог. А эти по-другому не поймут.
– Ликочка, что это? – это Елена.
– Дай сюда, ты что, с ума сошла, – это уже тетя Лиза.
Сначала тянули за руки, а потом стали резко вырывать. Лена, как же ты не понимаешь, так надо, я так хочу. У тебя же не звенит. Ты же не понимаешь.
Тетя Лиза держит ее, а Елена тащит пиджак из гроба. Насильно? Лена!
– Ну что ты, так нельзя, это же бабушкино.
– Он мне говорил…
– Ну не надо, так нельзя…
Одно непонятно: вам-то какая разница? Он же мой дедушка, это мне не все равно, а вам ведь – точно все равно. Тогда почему нельзя? Дядя Андрей подключился, стал тянуть пиджак, а Елена вцепилась в Ликины запястья. Сильная. Лика подняла на нее глаза, Елена отвернулась и, резко рванув, оттащила ее от гроба. Тетя Лиза, как тореадор, красивым широким движением убрала пиджак. Звон был не мягкий и величественный, а резкий, как скрежет металла на стройке или как деньги в Сбербанке, когда кассирша ссыпает в кассу мелочь. Так бабушкин пиджак еще никогда не звучал.
Елена, словно опомнившись, отпустила Лику. Но пока она ее держала, мужчины успели накрыть гроб, и Лика не увидела, как дедушкино лицо ушло навсегда, не успела с ним попрощаться.
Ну что, вот так все и закончится? Тебя оттащили, ты успокоилась. Помогла дедушке, молодец. Иди, спи под своим одеялом дальше.
Стали бросать землю. Несколько горстей, даже много горстей, но все равно – очень быстро. А потом – закапывать. Еще быстрее. Сгрудились вокруг могилы, не прорвешься, ни щелочки. Есть щелочка. Между Анной Николаевной и дирижером.
Анна Николаевна вскрикнула: кто-то сильно ударил ее в локоть, какая-то ракета пронеслась мимо. Несколько человек вскрикнули, ракета тяжело упала в могилу. Острая лопата блеснула рядом с лицом. Вскрикнуть-то вскрикнули, а дальше что? Так просто не вытащишь, могила глубокая, если хотите – лезьте сюда. В первые секунды сработало то, что должно было сработать – каждый ждал, что вытаскивать полезет кто-то другой, а в могилу кому лезть охота? Не самый счастливый знак.
Лика сорвала с себя кофту и спрятала ее подальше в землю, достала даже до крышки гроба. Сначала ее звали, кричали что-то, а потом один из мужчин, который с лопатой, спрыгнул вниз, схватил Лику и грубо, за попу, дурацкими своими руками вытолкнул наверх. Хам.