Стана Николаевна умело определила удачный момент для того, чтобы еще более укрепить свое влияние при дворе. Ей помогла при этом вера в чудеса и святых, и в особенности в недавнее открытие петербургских салонов – Григория Распутина. Она надеялась, что Распутин сможет то, чего не смогли врачи, – спасти царевича, спасти силой заклинаний и своего взгляда. Если это удастся, тогда, думала она – как она сама мне позднее признавалась, – у нее в руках всегда будут ключи влияния на императора.
Она была достаточно умной и понимала, что царевич будет постоянно нуждаться в помощи. Казалось, что благодаря этому ее роли при дворе ничто не угрожает. Во всяком случае, в тот исторический вечер она спокойно дожидалась, когда царица снова будет в состоянии вести разговор и услышать совет. И тогда Стана использовала свой шанс.
– Я должна передать тебе послание, – сказала она, – послание от нашего святого Распутина, которого ты знаешь и почитаешь. Мне стало известно, что он сильнее, даже чем наш друг Филипп… Вчера вечером Григорий Ефимович Распутин был моим гостем. Я доверилась ему и рассказала о твоем отчаянии и о состоянии Алеши. Он выслушал меня, потом благословил и попросил как можно скорее пойти к тебе и передать следующее послание: «Скажи царице, пусть больше не плачет. Я верну ее мальчику здоровье. Если он когда-нибудь станет солдатом, щеки его должны снова стать красными…»
Стана Николаевна была моей пациенткой – я хорошо знал ее и представлял себе, как страстно, до экзальтации, она умеет говорить, если воодушевлена какой-то целью.
Годы спустя ей совсем не нужно было описывать мне, как красноречиво она представила охотно слушавшей ее императрице Распутина – не только в качестве святого, но и в качестве уже проверенного врача-чудодея. Стана заклинала царицу немедленно вызвать Распутина к постели царевича. Я очень хорошо могу себе это представить. Она описывала, как ей удалось вновь вернуть краски жизни в лицо императрицы, изможденное бессонными ночами; как подражала интонациям и словам Распутина, чтобы убедить Александру Федоровну; как пересказывала выдуманные ею свидетельства сибирских женщин, чьих детей Распутин якобы вылечил молитвой и наложением рук. В ней странным образом соединялись экстаз верующей и холодный расчет.
Свою речь к царице она закончила страстными словами:
– Вспомни, Аликс, что тебе сказал наш дорогой врач и помощник доктор Филипп, когда уезжал из Петербурга. Он сказал, что Бог пошлет нового друга, который поможет вам в бедах и болезнях… Верь мне, Аликс, этот Божий посланник – Распутин.
Императрица впервые за много дней покинула свои покои, чтобы обсудить с императором, как привезти Распутина в Царское Село. Николай Александрович был согласен на любую, даже самую отчаянную попытку спасти жизнь царевича.
Так было решено втайне доставить Распутина в тот же вечер в девять часов к постели мальчика. Стана Николаевна должна была проводить его к боковому входу в задней части дворца. Царь полагал, что этот боковой вход не охраняется. Вишняковой поручили встретить Распутина и редко используемыми проходами отвести в комнату царевича.
Доктор Деревенко в последний раз приходил к своему маленькому пациенту в половине девятого. Он заметил, что после визита Станы Николаевны поведение императрицы изменилось. Теперь в комнате Алеши он не встретил ни царицу, ни царя. Вишнякова тоже исчезла. Вместо них рядом с кроваткой сидел широкоплечий усатый матрос Деревенко.
Эта ситуация показалась доктору Деревенко тем более странной, что царевич был в сознании, его лихорадило, и от боли он плакал долгим бессильным плачем. Деревенко еще раз попытался влить ему болеутоляющее, но безуспешно.
И только в тот момент, когда Деревенко собирался уйти, пришла императрица. На ее лице проступили те странные красные пятна, которые всегда появлялись у нее при сильном волнении. К его удивлению, она объявила:
– Теперь вы можете отдыхать. До завтрашнего утра вы больше не понадобитесь. Если что-нибудь случится, мы вас разбудим…
Деревенко подавил недоумение и отправился в свою комнату, однако не спал: царевич показался ему столь плох, что катастрофы можно было ожидать в любую минуту. В начале десятого он услышал в коридоре необычно громкие шаги, которых раньше в Царском Селе не слышали. Но когда Деревенко открыл дверь, уже снова воцарилась тишина.
Тем временем царь и царица сидели около кровати царевича в ожидании. Ребенок тихо плакал, когда в начале десятого Вишнякова открыла дверь. Мимо ее широкой, полной фигуры в комнату протиснулся Распутин. Он, не смущаясь, подошел к императору и императрице, обнял их и звучно расцеловал в щеки. Потом перевел взгляд на Вишнякову, которая, недоумевая, следила за его действиями.
– Ну, душенька, – сказал он своим грубым и в то же время вкрадчивым голосом, – что уставилась?..
Затем он направился к иконам в углу комнаты, опустился на колени и вполголоса помолился. Поднялся, подошел к кровати царевича, перекрестил ребенка и положил правую руку ему на лоб. В первое мгновение царевич широко открыл глаза и вскрикнул от испуга при виде незнакомого человека. Но затем, как позднее рассказывали император, императрица и няня, в лице мальчика произошла перемена.
Слабый плач, из-за которого всем было мучительно находиться в комнате, прекратился, хотя прежде не затихал даже тогда, когда мальчик терял сознание. Широко раскрытые детские глаза смотрели на бородатое лицо Распутина. Мальчик не двигался и не сопротивлялся, когда руки Распутина подняли и откинули одеяло. В этот момент царевич лежал еще скорчившись от боли. Но уже в следующий момент началось удивительное изменение, которое заслуживает быть занесенным в анналы медицинской науки. Распутин провел руками по телу ребенка. Остановил их над распухшим бедром, потом скользнул по ногам.
В это время Распутин говорил глубоким, проникновенным и мелодичным голосом. Он называл царевича ласковым детским именем, которое употребляли при дворе, – «Алеша». Черногорские княжны хорошо подготовили Распутина.
– Не бойся, Алеша, – сказал он. – Теперь очень скоро все будет снова хорошо. – Чувствуешь, Алеша, как мои руки прогоняют твою боль? Чувствуешь, как она уходит?.. Сейчас я прогнал ее из твоей ноги, и ты снова можешь ее выпрямить. Теперь она убегает из твоего маленького живота, а теперь совсем проходит. Больше у тебя ничего не болит. Совсем ничего, и завтра, когда проснешься, ты снова будешь здоров.
Пока Распутин, полунапевая, полуговоря, занимался ребенком, императрица заметила, что царевич зашевелился. Его судорожная поза расслабилась. Нога, которая только что была поджата к груди, опустилась чуть ниже. Царевич попытался повернуться на спину, чтобы лучше видеть лицо Распутина.
– Теперь боль прошла… – сказал Распутин и снова укрыл царевича одеялом. – А я тебе кое-что расскажу. Когда я был таким же маленьким, как ты, и жил в нашей деревне в Сибири… – Он с необычайной проникновенностью рассказывал истории из своей юности, которые, как я установил позднее, по большей части были выдуманы. Царевич, не издавая больше болезненных стонов, еще немного распрямился, и когда Распутин рассказал первую веселую сказку, на исхудавшем детском личике впервые за много дней появилась улыбка.
Ни царь, ни царица не решались двинуться с места. Они наблюдали за тем, как с лица ребенка исчезала бледность. Лишь когда царевич впервые за долгое время оперся на руки и попытался сесть, неуклонно нараставший страх родителей преодолел чары, которые наложило на них присутствие Распутина.
– Алеша! – воскликнула императрица, – Алеша, не двигайся… Ты же знаешь, что тебе нельзя двигаться…
Но мальчик уже выпрямился. Он не отрывал глаз от губ Распутина.
– Пожалуйста, мама, – сказал он. – Так мне лучше слышно. Я хочу послушать… – И потом, обращаясь к Распутину, добавил:
– Пожалуйста, рассказывай дальше…
– Ты прав, Алеша, – сказал Распутин. – У тебя больше ничего не болит. Скажи только своей маме, что не надо так бояться. Пока я рядом, с тобой ничего не случится.
Он продолжил рассказывать: про конька-горбунка, про одноногого богатыря и слепого богатыря, про Аленушку и Иванушку, про неверную царевну, которая превратилась в белую утку, про царевича Василия и Елену Прекрасную. Распутин рассказывал о том, что растет в бескрайних степях Сибири, где даже у цветов и старых деревьев есть душа – они умеют разговаривать друг с другом. Эта огромная страна, Сибирь, принадлежит Алешиному папе и когда-нибудь будет принадлежать Алеше, когда он станет большим и сильным. Люди там другие, чем в Петербурге, и даже животные выглядят совсем по-другому, потому что они могут разговаривать друг с другом…
Теперь царевич сидел наполовину выпрямившись и сосредоточенно слушал Распутина.
– Видишь, Мария, – обратился он к Вишняковой, – я всегда говорил тебе, что животные тоже могут разговаривать. А ты не веришь…
– Видишь, Мария, – обратился он к Вишняковой, – я всегда говорил тебе, что животные тоже могут разговаривать. А ты не веришь…
– Конечно, могут, – сказал Распутин. – Когда я был такого возраста, как ты, то в конюшне отца слыхал, как разговаривают лошади, и научился их языку…
– Тогда расскажи мне, как разговаривают лошади. Я тоже хочу понимать, что они друг другу говорят…
– Конечно, расскажу, Алеша, – сказал Распутин и еще раз положил руку на лоб царевича и не убирал ее, пока говорил. – Завтра, – продолжил он, – я буду тебе рассказывать дальше. Сегодня уже поздно, тебе пора спать. Слышишь, пора спать. Чувствуешь, как ты устал? Ляг снова. Ляг, как ты всегда лежишь, когда спишь…
– Но завтра ты обязательно приходи, батюшка, – прошептал мальчик. – Ты мне еще много расскажешь…
– Непременно приду. А теперь ты устал… – Распутин снова погладил царевича по лбу. – Теперь ты заснешь и увидишь хороший сон про животных в Сибири. Может быть, они уже этой ночью будут разговаривать с тобой. Слышишь? Ну, засыпай…
Царевич закрыл глаза. Распутин прислушался к его дыханию. Алеша спал, дыша ровно, по-видимому, без боли.
Царь и царица невольно придвинулись к кровати, и лишь почтительный страх перед императорской четой не позволил Вишняковой сделать то же самое и убедиться в том, что произошло чудо. Императрица низко склонилась над лицом ребенка. Прикоснувшись губами ко лбу, проверила температуру. Услышала спокойное дыхание. Увидела улыбку на губах, которые уже не были такими бледными…
Затем она неожиданно повернулась к Распутину и опустилась перед ним на колени. Схватила его руки и покрыла их поцелуями. Император безмолвно стоял позади нее.
Распутин перекрестил императрицу, говоря:
– Верь в силу моей молитвы, и твой сын будет жить.
Потом он повернулся к двери, и Вишнякова проводила его обратно к выходу, вблизи которого ждал экипаж Станы Николаевны.
11
Такие события произошли поздним вечером того дня, когда я на время уехал из Царского Села.
На следующий день я попытался расспросить Вишнякову. Рассказанное ею ясно подтверждало: Распутин обладал гипнотической силой. Я вспомнил о том завораживающем впечатлении, которое произвел на меня Распутин при первой встрече несколько лет назад. Но недостаток знаний и скепсис тогдашних врачей в отношении медицинских возможностей гипноза не позволяли мне верить, что Распутин сможет в течение долгого времени воздействовать на объективное состояние царевича, и я решил подождать. Деревенко, конечно, склонялся к моей точке зрения.
В психических воздействиях на органические заболевания он разбирался еще меньше, чем я. Кое-какие сведения о гипнозе я получил в больнице Сальпетриер и в школе Шарко в Париже.
– Что же будет дальше? – спросил я. – Распутин продолжит свою медицинскую деятельность?
– Да, – сказал Деревенко. – Его снова ждут сегодня в девять часов вечера.
– Вам или мне будет позволено присутствовать на этом сеансе?
– Нет, – сказал Деревенко. – И от вас, и от меня требуется лишь медицинское подтверждение достигнутых результатов. Их величества так впечатлены успехом лечения, что восторженно восхваляют этого дурно пахнущего чудотворца. Если успех будет сопутствовать ему и дальше, наши услуги больше не понадобятся – во всяком случае, до тех пор, пока чудо будет продолжаться. Меня, может быть, оставят на всякий случай. Вы сможете снова полностью вернуться к своим пациентам. И я думаю, при создавшихся обстоятельствах для вас это очень удачный выход…
Я покинул Царское Село со смешанными чувствами, не рассчитывая, что вернусь. Однако назавтра в полдень за мной снова приехал адъютант. Я был настроен крайне скептически. Но увидел, что царевич сидит в кровати прямо. Температуры не было. Он мог двигать бедром, почти не испытывая боли, и кровоизлияние на удивление быстро рассасывалось.
В лице Вишняковой читался наивный триумф.
– Это природная сила нашей русской земли, – сказала она. – У нас дома, в моей деревне, была бабушка Вланка. Она заговорит рану – и вылечит. Но он еще сильнее. Он святой…
Деревенко не видел Распутина. Но из разговора с Вишняковой я понял, что Распутин снова воздействовал посредством гипнотических пассов и внушения.
За несколько часов до моего прихода произошло еще нечто не совсем обычное. Алексей Николаевич пожаловался на легкую боль. Императрица позвонила великой княгине Стане по телефону, чтобы найти Распутина и вызвать его в Царское Село. Распутин сам оказался у аппарата и попросил соединить его с царевичем. Императрица дала трубку сыну, и Распутин сказал мальчику:
– Послушай, Алешенька, мальчик мой. У тебя что-то болит? Это ведь неправда. У тебя ничего не болит. Я тебе говорю, у тебя ничего не болит. Слышишь, твоя нога больше не болит. Ложись снова и засыпай…
После этого царевич заснул.
Разговор по телефону стал для меня новым доказательством гипнотической связи, установившейся между Распутиным и царевичем. Я нашел следующее объяснение для быстрого исчезновения проявлений болезни: температуру вызвала не инфекция, а сильное давление на брюшину. Благодаря расслаблению, которого Распутин добился внушением, это давление исчезло. Кровотечение, вероятно, прекратилось еще перед появлением Распутина. В результате полного расслабления пораженной области кровоизлияние быстро рассосалось. Я придерживался этого объяснения и позднее, хотя и не отрицал, что не могу объяснить всего.
В тот же вечер я был приглашен на консультацию к баронессе Розен. Поводом стало мнимое ущемление грыжи, но судя по всему, это был лишь предлог. Вскоре она откровенно спросила:
– Говорят, что Распутин при дворе чудесным образом вылечил царевича. Чем болеет малыш?..
Я отвечал:
– Вы ведь не ждете от меня ответа.
– Ну, говорят, что у него гемофилия и что Распутин спас его от смерти, к которой могла бы привести потеря крови, – сказала она. – Можете не отвечать – я знаю это и так… Но…
На ее лице вдруг появилась неприкрытая ненависть.
– Но, – повторила она, – то, что черногорки завладели этим крестьянином в подходящий момент, после того как он стал известен сначала в моем салоне, – это сознательное вероломство…
Я не ответил, и она сказала:
– Я могу предсказать, что будет дальше. Если у царевича гемофилия, он неизлечим, и пока он жив, приступы будут следовать один за другим. Ни один врач не сможет ему помочь, но если Распутину заговорами и молитвой удастся останавливать кровотечения снова и снова, тогда с сегодняшнего дня для императора и императрицы он станет незаменимым.
Она язвительно добавила:
– Они оба так измучились, чтобы родить этого слабого отпрыска, что пожертвуют всем, лишь бы сохранить ему жизнь. Распутин станет их богом. Представьте себе влияние, представьте себе власть, которую сможет получить наш святой крестьянин! И представьте себе могущество тех, кто держит этого крестьянина в руках и обеспечивает ему доступ к царской чете!..
Меня слишком занимало объяснение медицинских процессов, чтобы думать о политических интригах.
– Однако черногорки обманутся, – злорадствовала баронесса. – Григорий Распутин – крестьянин. Он необразован, у него больше инстинкта, чем разума. Но он достаточно хитер, чтобы самому воспользоваться своим влиянием. У него будет такая власть, что по сравнению с ним доктор Филипп и другие покажутся жалкими дилетантами… Вы еще вспомните мои слова…
С этим она отпустила меня, и больше я никогда ее не видел. Но зато у меня действительно была возможность задуматься над ее словами, и не раз. Все ее пророчества исполнились.
12
В течение пяти лет, до 1912 года, меня больше не приглашали в Царское Село. Но несмотря на это, из третьих уст и от пациентов, приближенных ко двору, я знал о событиях в жизни царевича достаточно, чтобы представить себе его дальнейшую судьбу. Если верить рассказам, Распутину – вопреки всем моим ожиданиям – все же удалось если не излечить гемофилию полностью, то по меньшей мере предотвращать критические ситуации, опасные для жизни мальчика, или справляться с ними. Из-за этого феномен Распутина не давал мне покоя.
Я использовал все мои связи, чтобы подробно узнать о прошлом сибирского «святого», о его жизни и характере. А когда в сентябре 1912 года меня совершенно неожиданно снова вызвали к постели больного царевича, я знал о Распутине, пожалуй, больше, чем большинство моих современников в Петербурге. Своими знаниями я по большей части обязан тому факту, что у одного из важных чинов тайной полиции, приближенного к царскосельскому двору, летом 1908 года из-за камней в почках началось воспаление, и спасла его операция в моей клинике.
Я узнал следующее. Григорий Ефимович Распутин родился в 1863 году в Сибири, в деревне Покровское Тобольской губернии. Таким образом, во время моей первой встречи с ним ему было уже сорок лет. У его отца, зарабатывавшего на жизнь извозом, было маленькое крестьянское хозяйство в Покровском.