На следующий вечер на большом государственном банкете тоже никто еще ничего не заметил. Но мой отец не был бы Дон Жуаном, которым его тогда считали, если бы ему не удалось побеседовать с Эной тет-а-тет между двумя приемами. Он увидел ее в парке. Он был поражен. Но и она влюбилась в него. Британский король Эдуард всю жизнь имел слабость к поощрению любовных связей и браков. Ему потребовалось несколько дней, чтобы понять, что отец, так сказать, влюбился не в ту, в кого следовало. Но поняв это, он приложил все усилия, чтобы возвести на испанский трон Эну, а не тех претенденток, которых он выбрал сначала.
Это была высокая политика. Влюбленный отец вернулся в Испанию и сказал моей бабушке, что встретил великую любовь своей жизни. Но когда бабушка услышала ее имя – Виктория Баттенбергская, – она пришла в ужас.
– Альфонс, – сказала она, – понимаешь ли ты, что ты намерен сделать?
– Да, – ответил ничего не подозревающий отец, – я хочу жениться на принцессе Эне… Почему ты так напугана? – Его лицо помрачнело. – У тебя есть какие-то возражения?
Она попросила отца перейти в ее покои.
– Я боюсь за тебя и за будущее, – сказала она. – Ты еще ничего не слышал о тайне Баттенбергов и о их болезни?
– Нет, – ответил отец. – Эна красивая и здоровая. Если кто-нибудь и болен, так это мы, а не Эна. Посмотри на ее портреты, ты увидишь, какая она…
– Я бы очень хотела верить тебе… – Бабушку охватили растерянность и отчаяние. – Но у Баттенбергов родятся больные дети. Их дети погибают еще младенцами. У них слишком тонкая кожа. Они слабые. У них кровотечения…
– Этому я не верю, – сказал отец.
– Но я знаю это… Два брата принцессы, на которой ты хочешь жениться, больны. Неужели в Англии ты ничего об этом не слышал?..
– Нет, – ответил отец, – я ничего об этом не слышал. Да и что из того? В нашем роду одна болезнь сменялась другой. Никому из наших предков это не мешало жениться и выходить замуж. Я люблю принцессу Эну. Я хочу жениться на ней, и я на ней женюсь…
Бабушка заплакала.
– Если у тебя появятся дети с болезнью Баттенбергов, испанский народ увидит в этом Божий приговор против тебя, начнутся новые восстания…
– Я в это не верю, – повторил отец. Но бабушка была права в том, что касалось нашего будущего. Неправа она была лишь в том, что являлось источником пугавшей ее болезни. В те времена, когда о гемофилии говорили по секрету, украдкой, ее действительно называли болезнью Баттенбергов. Но за этим скрывалась ложь. В Англии из почтения к великой королеве Виктории не хотели признавать правду и потому распространили слух, будто источником гемофилии, которой страдали некоторые потомки королевы, были немцы, Баттенберги. Это не так. Баттенберги были совершенно здоровы. Отец Эны погиб в морской битве (в действительности Генрих Баттенбергский умер на войне от малярии. – Прим. пер.) во время англо-ашантийской войны, будучи морским офицером. И никто не знал правду лучше самой королевы Виктории, так как она видела, как страдал и умер от гемофилии ее младший сын – принц Великобритании Леопольд3. Она родила его в 1853 году. Лондонский двор утаил от всего мира тот факт, что с детских лет у Леопольда были гематомы и кишечное кровотечение, его передавали от одного врача к другому, постоянно делали ванны, перевозили из одного климата в другой. Он пережил то же, что и я. Мне тоже долгое время говорили, что перемена климата или свежий воздух могут мне помочь. Когда в 1884 году Леопольд умер от кровоизлияния в мозг, которое невозможно было остановить, ему был тридцать один год. За пределами королевского двора никто не знал, отчего он умер. Но Виктория, его мать, причину знала. Она не узнала лишь о проявлении гемофилии среди потомков Леопольда – этой болезнью страдал его внук Рупрехт, виконт Трематон, который умер от кровоизлияния во Франции в 1928 году, десять лет назад.
Виктория знала и о том, что ее вторая дочь – принцесса Великобритании Алиса, в 1862 году вышедшая замуж за Людвига Гессенского и переехавшая в Германию, в Дармштадт, – родила сына-гемофилика, который прожил лишь три года. Его звали принц Фридрих. Хотя в Дармштадте предприняли все возможное, чтобы скрыть страшную болезнь, перед которой врачи были бессильны, королева Виктория точно знала, что ее маленький внук Фридрих упал во время игры и умер от кровотечения – его не удалось остановить. Она знала, что гемофилия не унаследована от Баттенбергов, – некоторые из ее собственных детей носили эту болезнь в себе и передавали потомкам.
Беатриса была любимой дочерью королевы Виктории. Может быть, потому, что она была самой младшей, а младшие дети обычно самые любимые. Когда в 1884 году Генрих Баттенберг приехал из Германии и попросил руки Беатрисы, еще никто не говорил о болезни Баттенбергов. Лишь когда появились на свет дети Баттенберга – Эна, Леопольд и Мориц, – несчастье стало столь очевидным, что скрывать его было уже невозможно. Здоровым родился лишь Александр. Леопольд прожил всего тридцать три года4. Он, как и я, претерпевал один несчастный случай за другим, переходил из больницы в больницу, жил от одного переливания крови до следующего. Он был офицером, но участвовать в Первой мировой войне не мог. Его убило бы малейшее напряжение. Но несмотря на это, он не ушел от нашей судьбы. В 1922 году у него обнаружили воспаление слепой кишки, от которого обычные люди уже не умирают. Но его врач, доктор Хоуитт, стоял беспомощным у постели больного. Он подозревал, что операция, которая спасла бы любого другого, для Леопольда означала верную смерть. Леопольд мог умереть из-за потери крови при операции. Его отправили в одну из больниц Лондона только после того, как образовавшийся вокруг червеобразного отростка гнойник прорвался в брюшную полость, температура стала расти и началось смертельное воспаление брюшины. Ему сделали операцию, чтобы хотя бы дать выход гною и облегчить последние часы больного. Его отвезли в Кенсингтонский дворец, где он и умер темной ночью 22 апреля 1922 года, медленно истекая кровью.
Брат Леопольда Мориц умер еще раньше5. Болезнь поразила Морица не столь сильно, как брата. Он был офицером в полку королевских стрелков. Он знал наверняка, что на войне умрет от малейшего ранения. Но не хотел в этом признаваться. Он не желал прятаться за спинами других. 27 октября 1914 года Мориц был ранен в Ипре и умер от потери крови еще до того, как его успели отнести в лазарет.
Такова судьба двух любимых внуков королевы Виктории и любимых братьев моей матери, таков источник лжи о болезни Баттенбергов. Виктория знала об этом лучше других. Бессонными ночами она наверняка спрашивала себя, от кого могла получить это коварное наследство, перешедшее к ее детям и внукам. Ответа на этот вопрос она не узнала, потому что раньше врачи пускали кровь каждому больному, который оказывался в их руках, и тем самым убивали больных гемофилией еще младенцами, не понимая, почему их вены не желают закрываться. Точно известно лишь, что все короли и принцы Европы, страдавшие гемофилией, унаследовали болезнь от королевы Виктории, а также то, что она была моей прабабушкой.
Выслушав предостережения моей бабушки, отец обратился за советом к министрам и врачам. Либо они солгали ему, либо же сами верили в то, что сказали. Они поддержали его в желании жениться. Сегодня их можно лишь простить – ведь в те времена практически никто ясно не представлял себе характер этой болезни. Одни говорили о слабости, другие – о слишком тонкой коже или слишком тонких кровеносных сосудах, третьи – о жидкой королевской крови. Лишь немногие догадывались о том, как передается гемофилия, и о том, что поражает она только мужчин, делая женщин невинными, но коварными носительницами болезненного наследства. Это была мрачная тайна, покрытая молчанием, загнанная в угол, словно проклятие и позор… Но любовь моего отца победила и загадку, скрытую в тумане, и игры политиков.
Английское и испанское правительства договорились об обручении. Моя бабушка настояла на том, чтобы у молодых было полгода на раздумья. Она до последнего момента надеялась, что сможет воспрепятствовать браку. Но это не изменило ход вещей. Мой отец писал страстные любовные письма. Он изучал английский язык. В Кенсингтонском дворце в Лондоне Эна учила испанский. И никто не задумывался о судьбе ее больного брата.
Потом они встретились в Биаррице. В маленькой часовне в Сан-Себастьяне Эна приняла католичество и получила официальное имя Мария Кристина.
Свадьба была назначена на 31 мая 1906 года. Мой отец не мог дождаться этого дня. Пока готовили покои во дворце в Мадриде и восстанавливали дворец Эль Прадо, он поднялся на борт своей яхты «Гиралада» и отправился на остров Уайт, чтобы встретиться с Эной, мечтать о будущем и играть в гольф… Они были беспечными и наивными, как дети, и ни о чем не подозревали. Но жестокая действительность поджидала их. Им пришлось почувствовать это уже в день свадьбы в Мадриде.
30 мая 1906 года было в Мадриде прекрасным днем. Мой отец и его невеста Эна находились в Эль Прадо и готовились к большому завтрашнему празднику. Мадрид уже переполняли многотысячные толпы, словно республиканские волнения забыты и каждый хочет поучаствовать в торжествах по поводу свадьбы моего отца и будущей королевы. Церковь Святого Иеронима была фантастически украшена. Свадебная процессия – самая яркая, которую когда-либо видела Испания, – должна была пройти по улицам Пуэрта дель Соль и Каль дель Майор ко дворцу.
Трибуны соорудили на краю улицы, в основном у церкви Святой Марии. Оттуда за процессией должны были наблюдать жены депутатов испанского парламента. Напротив церкви находилась гостиница. В нее 30 мая во второй половине дня пришел молодой элегантный мужчина и попросил номер с балконом.
– Цена роли не играет, – сказал он, снимая белые перчатки и демонстрируя руки с маникюром. – Окна должны выходить на улицу Каль дель Майор. Я обязательно хочу увидеть завтра свадебную процессию…
Портье сначала помедлил, потому что в гостинице уже было много посетителей. Но молодой человек показал ему столь крупную банкноту, что портье наконец отвел его в комнату 88 на третьем этаже. Молодой человек зарегистрировался под странным именем и к тому же написал его разборчиво.
Полчаса спустя незнакомец уселся на балконе и вызвал лакея.
– Принесите мне апельсинов, – сказал он. – Все, что у вас есть…
Лакей посмотрел на него с удивлением. Но незнакомец указал вниз, на улицу.
– Я хочу доставить радость детям там, внизу, – сказал он. – Буду бросать им апельсины.
– Но здесь очень высоко… – возразил лакей. Во всяком случае, так он утверждал позднее. Но молодой человек предложил ему большие чаевые и настоял на своем желании.
Вскоре после этого прохожие видели, как он по крутой дуге бросал апельсины на середину улицы. Дети устроили из-за них драку. Незнакомец занимался этим долгое время. Он перестал лишь после того, как один апельсин за другим стали падать на середину улицы. Во время игры он удовлетворенно смеялся, и потому люди, наблюдавшие за ним, не заподозрили ничего плохого. Через час мужчина исчез с балкона. И люди о нем забыли. Однако, войдя в комнату, он снова вызвал слугу.
– Приготовьте мне завтра букет цветов, – сказал он. – Самый большой, какой удастся раздобыть. Я жду даму…
День 31 мая выдался еще лучше, чем предыдущий. В Эль Прадо король Англии Эдуард, королева и принцесса Беатриса с дочерью Эной готовились к выходу. Великолепный экипаж доставил Эну в Мадрид. Там в здании морского министерства она надела платье невесты. Ей помогала мать. Затем Эна в сопровождении торжественной процессии направилась к церкви Святого Иеронима. Там ее ждал мой отец в форме адмирала…
Под красным балдахином, который несли шесть слуг, Эна поднялась по церковной лестнице. Церковь превратилась в разноцветное море. Архиепископ Толедский и первый епископ Испании кардинал Санча ждали перед алтарем.
Эна и мой отец медленно подходили к ним. Когда они встали перед кардиналом, наступил последний момент, в который моя бабушка еще могла предотвратить все то, чего она боялась в будущем. Кардинал сказал примерно следующее:
– Благородный владетельный сеньор Альфонс XIII Бурбон и Габсбург, католический король Испании, я спрашиваю вас, Ваше величество, а также вас, Ваше Королевское Высочество Виктория Евгения Мария Кристина, принцесса Баттенбергская, известна ли вам какая-либо причина, по которой этот брак не может состояться или может быть объявлен недействительным в будущем. Если такая причина существует, объявите о ней здесь и сейчас…
Кардинал продолжал читать. Не знаю, задумался ли он хотя бы на секунду о том, что его вопросы не были столь пустыми и ненужными, как казалось, и что ответ «Да!» не был единственно возможным. Не знаю, задумался ли отец о страхах моей бабушки, задумалась ли мать о двух своих больных братьях в Англии. Знаю лишь о бабушке – она часто рассказывала мне, что словно окаменела тогда. Позднее, когда я уже был болен много лет, она часто молилась, сидя у моей кровати. Она считала свое молчание греховным проступком. Она не нашла в себе мужества расстроить праздник, когда тысячи людей ждали новобрачных за стенами церкви…
Все молчали. Отец взял Эну под руку. Он подвел ее к трону. Отслужили мессу. Затем процессия отправилась по городу. Десятки тысяч людей стояли вдоль улиц, кричали и ликовали. Почти в ста церквях звонили колокола.
Раздался пушечный салют, оглушительно гремели трубы. Отец и мать смеялись и приветливо махали людям… Они поднялись в королевскую карету, запряженную восемью белыми лошадьми. Офицеры 16-го британского уланского полка сопровождали медленный ход процессии сквозь толпу.
Когда экипаж с моими родителями въехал с Пуэрта дель Соль на улицу Каль де Майор, толпа стала столь плотной, что лошади с трудом продвигались вперед. Родители очень медленно доехали до Пласа де ла Вилья и до ратуши. Наконец они подъехали к церкви Святой Марии… Слева в солнечном сиянии они различили трибуну для жен депутатов. Женщины встали. Они покачивали солнечными зонтиками.
Отец слегка потянул мою мать влево. Он показал на трибуну и сказал: «Через пять минут мы будем дома…»
Он не договорил фразу, потому что в эту секунду воздух сотряс взрыв. Облако дыма и пыли поднялось там, где только что стоял экипаж моих родителей. Лошади с оторванными ногами и разорванными животами повалились на землю… Когда дым рассеялся, все увидели возницу, лежащего в луже крови. Лошади, оставшиеся невредимыми, понесли. Они оторвались от упавших и, фыркая и не замечая ничего вокруг, потащили экипаж прямо в толпу, кричавшую от ужаса.
Наконец английские уланы остановили лошадей и, бледные и растерянные, спешились возле экипажа.
Они увидели, что отец только что поднялся на ноги и полуослепшими глазами искал жену. По его лицу текла кровь. Осколок разорвал большую цепь на его шее и, звякнув, упал на землю… Но казалось, отец этого не заметил. Он был занят лишь поисками моей матери. Ее отбросило в задний угол экипажа. Но она выжила.
Англичане и наши гвардейцы хотели отвести моих родителей в безопасное место. Но отец уже пришел в себя. Он воскликнул:
– Откройте дверь, найдите другой экипаж. Мы пересядем… Процессия отправится дальше…
Когда мать услышала его голос, она взяла себя в руки. Они вышли из разбитой кареты. При этом нижняя кайма ее белого свадебного платья стала красной от крови… Это была кровь возницы. Ее же взрыв пощадил.
Отец ввел ее в подкативший экипаж. И пока толпы людей метались в страхе и панике, процессия отправилась дальше…
Толпа перед дворцом поняла, что произошло, лишь тогда, когда отец с матерью поднялись по ступеням и люди увидели кровь на шлейфе ее платья и на лице моего отца. Женщины закричали, некоторые упали в обморок…
Бабушка очень часто рассказывала мне об этом в мельчайших подробностях. Я никогда их не забуду…
В то же время полиция ворвалась в дом напротив церкви Святой Марии. Майор полиции Баррадо первым разыскал портье.
– Бомбу бросили из окна вашего дома, – закричал он. – Вы укрываете социалистов и анархистов… Обыщите весь дом! С балкона бросили букет цветов. В нем была бомба.
Он схватил портье за грудки.
– Кто получал цветы в этом здании? Кто принес цветы в здание?
Портье, бледный как полотно, прислонился к двери швейцарской. Он не вымолвил ни слова. В этом момент вперед протиснулся один из служащих гостиницы. Он вспомнил странного молодого человека, который накануне потребовал апельсинов и бросал их на улицу до тех пор, пока не стал уверенно попадать на середину улицы. Посередине улицы, переполненной толпами людей, проехал экипаж моего отца… Торопясь, лакей рассказал о букете цветов, который выпросил у него незнакомец.
Баррадо тотчас помчался на верхний этаж. Он налетел плечом на дверь комнаты 88. Она тут же поддалась. Дверь была не заперта. Комната оказалась пуста. Незнакомец покинул ее в безумной спешке.
Но в этот момент Баррадо услышал, как лакей закричал в коридоре:
– Вот он!.. Вот он бежит!
Но когда Баррадо кинулся в коридор, никого не было видно. Он лишь услышал за углом призрачный голос:
– Да здравствует республика… Долой короля…
Баррадо показалось, что он увидел призрака, бегущего к черному ходу. Но хотя он смотрел везде, где мог, преступника найти не удалось. Он бесследно исчез. Его выследили лишь несколько дней спустя далеко от Мадрида, в Барселоне. Его звали Франциско Феррер.6
Отец приказал казнить Феррера. Он мог бы забыть о Феррере, но не о предупреждающем грохоте бомбы, взорвавшейся в начале совместного пути моих родителей.
Год спустя на свет появился я. А через три года бабушка и родители, ужаснувшись, впервые увидели, что бабушкины предчувствия сбываются и что у меня, испанского кронпринца, гемофилия. Охваченная тревожным ожиданием, бабушка рассматривала меня, когда отец 10 мая 1907 года вынес меня из комнаты моей матушки и, голого, лежащего на подушке, показал министрам. Точно так же его самого двадцать лет назад показывали членам правительства и чиновникам двора. Позднее, когда я учился ходить, бабушка следила за каждым моим шагом, внутренне трепеща от страха…