Пришлось думать, куда податься после получения неполного среднего образования.
ЛВИМУ однозначно отпадал. Для поступления в это серьезное училище требовалось доучиваться в школе три года. А это было исключено — мама серьезно болела, и отцу приходилось содержать большую семью в одиночку.
Ленинградское арктическое училище тоже не грело — после его окончания вместо судовой радио-рубки можно было загреметь на полярную станцию. К примеру, в Тикси или на Новую Землю.
В итоге он остановился на обычном ПТУ, находившемся на Уральской улице. Оно принадлежало Северо-Западному речному пароходству, которое уже получало с судостроительных заводов суда типа «река — море». Поступил туда Зорькин без проблем. И так же легко его окончил.
Так всего через несколько лет его мечта осуществилась, и он стал судовым радистом. Немногим позже молодой радист перевелся в Балтийское морское пароходство и впервые отправился в полноценный заграничный рейс.
При воспоминании о том рейсе Зорькин неизменно улыбался. Еще бы! По его милости экипаж тогда едва не нарвался на международный скандал. Если не предположить большего.
Сухогруз рассекал форштевнем воды восточной части Средиземного моря и держал курс на Израиль. По правилам тогдашней израильской власти, постоянно конфликтовавшей с арабским миром, любой надводный корабль за 50 миль до их побережья обязан был передать полные данные о себе. Тип и название судна, состав экипажа, наличие груза, курс, скорость, порт назначения и прочее.
До порта Ашдод оставалось миль 20, когда в радиорубку по каким-то второстепенным делам заглянул второй помощник Александр Вишняков — приятный тридцатилетний парень, тоже увлекавшийся радиоделом. Зорькин мастерил какую-то плату, рядом на столе дымил паяльник.
— Кофе не желаешь? — предложил радист.
— Не откажусь. — Александр присел рядом и принялся наблюдать за работой.
Зорькин соорудил две чашки растворимого кофе. И с улыбкой поделился:
— Представляешь, часа два назад меня пытались завербовать израильтяне.
— Как это «завербовать»? — насторожился второй помощник.
— Вызвала Контрольная станция и давай запрашивать все данные: кто, откуда, с какой целью, состав команды. Да еще таким вкрадчивым голосом!..
— Так это же обычное дело.
— Нет, Александр, ты не понимаешь! — настаивал молодой радист. — Их МОССАД не дремлет. У них же каждая девушка перед сном ставит у изголовья кровати заряженную винтовку М-16. Выложил бы я им ту информацию, а в Ашдоде явятся ко мне агенты еврейской разведки, и кранты — придется работать на них. Поэтому, Саша, я им ничего не стал говорить.
Тот побледнел, отставил чашку с кофе и, максимально убрав шумоподавление в приемнике, услышал настойчивые запросы на английском языке:
— Говорит Контрольная станция. Какое судно следует курсом 95 градусов на удалении 20 миль от береговой черты? Немедленно ответьте, в противном случае нам придется поднять в воздух боевые самолеты…
Заслышав подобную угрозу, заволновался и Зорькин.
А Вишняков, стараясь перекричать 20 морских миль, четко отрапортовал данные судна и экипажа. И через полминуты диспетчер уже спокойным голосом разрешил вход в территориальные воды Израиля.
Понимая, что сморозил глупость, Зорькин растерянно хлопал длинными ресницами:
— Прости, я не знал…
А Вишняков великодушно выдал:
— Запомни это на будущее. Ф-фух… вот теперь можно спокойно испить кофейку…
* * *Севченко в форменных брюках и тельняшке дремал в своей каюте, когда в дверь кто-то громко и настойчиво постучал.
— Да, — недовольно отозвался капитан.
В каюту влетел взволнованный Зорькин:
— Товарищ капитан, Петров только что закрылся в радиорубке!
Сон мгновенно слетел. Вскочив, Валентин Григорьевич бросился к телефонному аппарату:
— Машинное!
— Да, машинное слушает.
— Немедленно отключите питание!
Свет в каютах и коридорах погас.
Буквально через минуту Севченко с Зорькиным, вооружившись двумя фонарями, подбежали к радиорубке. Сюда же прибыли вызванные Цимбалистый и Тихонов.
— Андрей Николаевич! — трижды стукнув кулаком по двери, позвал Валентин Григорьевич.
— Слушаю вас, капитан, — послышалось из рубки.
— Чего вам там понадобилось?
— Передачу хочу прослушать, — колдовал у рации Петров. — По Би-би-си.
— Какую еще передачу?!
— Про рок-н-ролл.
Зорькин негромко напомнил:
— Отключения главной сети недостаточно — рация может работать от резервного источника.
— А где он находится?
— Здесь же — в радиорубке.
— Черт… — выругался Севченко и повернулся к Тихонову: — Неси топор. Быстро!
Рулевой побежал выполнять приказание, а новый капитан приблизился к двери и приглушенным голосом выдал конфиденциальную информацию:
— Андрей Николаевич, послушай… Я уже докладывал в Ленинград о нашем критическом положении. Там все знают, и нам остается только ждать.
— Они ответили? — поинтересовался тот.
— Нет. Видимо, согласовывают. И как всегда коллекционируют подписи…
Петров заканчивал подготовку радиостанции к работе.
— Ну, пойми: повторишь ты еще раз то же самое, — уговаривал его Валентин Григорьевич. — Ничего же не изменится!
— Я же не в Ленинград радиограмму строчу… Я в эфир выйду, чтоб иностранцы услышали.
— Зачем?! — после короткой паузы донеслось из коридора.
— Они любят писать про то, как у нас все плохо. А тут такая цветастая сенсация! Судно терпит бедствие, а Советы и не думают его спасать. Представляете, какая шумиха поднимется!..
Обернувшись на присутствующих, Севченко зашипел:
— Где топор, мать вашу?!
Андрей закончил настройку частот и приготовился к передаче…
* * *Тихонов был полностью на стороне Петрова, а потому не спешил с поиском топора. Но, сняв его с ближайшего пожарного щита, все же вернулся к радиорубке.
Следом за ним в коридоре показались встревоженные шумом Банник с Еремеевым.
Валентин Григорьевич схватил топор и, не раздумывая, бухнул по дверному полотну. Затем второй раз, третий…
Дверь не поддавалась.
Тогда капитан знаком приказал присутствующим отступить подальше. Затем как следует размахнулся и…
Дверь открылась сама, да так резко, что Севченко едва успел остановить занесенное орудие.
На пороге стоял Петров.
— Я не успел, — сказал он, демонстрируя сложенный вдвое лист бумаги. — Из Ленинграда пришла радиограмма. Нам разрешили выход в эфир и выслали спасательную экспедицию. На ледоколе «Новороссийск».
Отбросив в сторону топор, Севченко не удержался и ударил бывшего капитана кулаком в лицо. Тот упал.
Издав звериный рык, Валентин Григорьевич прыгнул на него сверху. Завязалась борьба.
Зорькин, Тихонов и Банник принялись их разнимать. Еремеев стоял чуть поодаль и равнодушно взирал на драку. Цимбалистый унимал гавкающую рядом Фросю.
Наконец капитанов удалось растащить в разные стороны.
— Под замок его! — тяжело дыша, приказал Севченко. — До конца плавания!
Поглаживая собаку, Цимбалистый не спешил выполнять команду.
— Боцман, вы еще и оглохли?! — наседал капитан.
Тот выпрямился и демонстративно сложил на груди руки.
Выручил Петров.
— Пошли, Виталя, — похлопал он боцмана по плечу. — Изолятором будет моя каюта. Если товарищ капитан не возражает.
Все расступились, освобождая им дорогу…
* * *Тимур на камбузе раскладывал по тарелкам еду; порции получались маленькими. Когда на раздаче скопилось множество тарелок, он вышел в столовую и принялся разносить их по столам.
— И это все? — разочарованно посмотрел на порцию матрос Тихонов.
Кок виновато пожал плечами и выдал с акцентом:
— Что я могу поделать? Напряженка…
Когда все тарелки перекочевали на столы, Тимур заметил сиротливо сидящую в сторонке Фросю.
— Иди сюда, — позвал он и поставил перед собакой миску с едой.
Та понюхала предложенное блюдо и, недовольно гавкнув, отошла.
Кавказец взвился:
— Какие деловые все стали! Хозяина своего учи готовить!..
Хозяин сидел напротив пилота Кукушкина, с невероятным трудом поедавшего предложенную пищу и с отвращением запивавшего ее простой водой из кружки.
Оглянувшись по сторонам, Цимбалистый достал из-за пазухи фляжку со спиртом, отвинтил пробку и плеснул в кружку пилота.
Тот удивленно глянул на боцмана, понюхал содержимое.
«Давай-давай!» — подбодрил тот взглядом.
Кукушкин выпил разбавленный спирт, занюхал рукавом. И заговорщицким шепотом поинтересовался:
— А похавать ничего нормального нет? Не могу я больше эту баланду жрать!
— Откуда?! — развел руками Цимбалистый и кивнул на фляжку: — В моем хозяйстве есть только это.
— А похавать ничего нормального нет? Не могу я больше эту баланду жрать!
— Откуда?! — развел руками Цимбалистый и кивнул на фляжку: — В моем хозяйстве есть только это.
— Жаль… Скорее бы уж «Новороссийск» до нас дошел…
— Ты на «Владик» сильно не надейся, — услышал Михаил голос Тихонова.
— Это почему?
Сидящие рядом с интересом посмотрели на рулевого.
— Ходил я на этом корыте, когда батрачил в Дальневосточном пароходстве, — сказал он, ковыряясь ложкой в непонятном месиве. — Старый он и слабый. Не факт, что сможет прорваться через сороковые широты. Там сейчас болтает так, что мама не горюй. А «Семен Семеныч» по борту скоро заскребет…
Прикончив свою порцию, Тихонов тщательно облизал ложку, отнес пустую тарелку на раздачу и покинул столовую. За общим столом воцарилась гнетущая тишина. Кукушкин вообще сник и едва не плакал.
Цимбалистый подмигнул ему и показал из-под стола флягу: «Еще налить?»
— Нет, спасибо, — мотнул тот головой. — Я лучше за снегом схожу. Обычной воды охота…
Спустя минут десять пилот появился на палубе, неся пустую кастрюлю, в которую набивал снег. Остановившись у леерного ограждения, он посмотрел в сторону громадного айсберга, закрывавшего собой треть сумеречного неба.
Со стороны «Семен Семеныча» доносился жутковатый треск. Даже невооруженным глазом было видно, как ледяная махина крушит вокруг себя лед и двигается в направлении «Громова»…
* * *Тем временем ледокол «Новороссийск» продвигался на юго-запад.
На борту кипела работа: по палубе деловито сновали матросы, из динамиков трансляции звучали команды вахтенного, в недрах машинного отделения потели мотористы, а на камбузе кок с помощником готовили вкусный обед.
По палубе слева от надстройки прогуливалась супруга Петрова с фотоаппаратом. Изредка она поднимала камеру, нацеливала куда-то объектив и делала снимки. В кадры попадали члены команды, очертания судна, неспокойное море и заполненное облаками небо. Заметив на палубе кошку, она улыбнулась, присела возле нее, погладила и сделала еще несколько снимков.
Внезапно в видоискателе появилась фигура незнакомого мужчины.
— Здравствуйте! — широко улыбаясь, громко сказал он. — Позвольте представиться: Владимир Сафонов. Можно просто Володя.
Молодая женщина опустила фотоаппарат.
— Людмила Петрова. Журналистка, — сказала она, рассматривая мужчину.
На вид ему было лет 35. Шатен чуть выше среднего роста и обычного телосложения; лицо с правильными чертами. Улыбчив, приветлив. В общем, ничего отторгающего и вызывающего супруга капитана Петрова в нем не нашла. Обычный мужчина, каких во множестве можно было повстречать на улицах Ленинграда.
— Я в курсе, кто вы и как вас зовут, — кивнул новый знакомый. — С экипажем подружились?
— Пока почти никого не знаю.
— Это не проблема — я помогу.
Он протянул руку, приглашая миловидную молодую женщину пройтись в сторону кормы, где располагалась вертолетная площадка.
— Большого грузного мужчину видите? — негромко спросил Сафонов, кивая на группу моряков на краю площадки.
— Да.
— Это капитан нашего судна — Митрохин Геннадий Иванович.
— Какой-то он… — в легком недоумении пробормотала Люда.
— Какой?
— Пожилой. И насупленный.
— Насупленным ему положено быть по должности, — засмеялся Владимир. — А насчет пожилого — это вы хватили. Ему всего 45.
— Значит, показалось. А это кто? — повернулась женщина к мужчине, возившемуся с каким-то прибором возле закрепленных на палубе бочек.
— Артур Манугаров — руководитель спасательной экспедиции.
— О, это известная в стране личность!
— Да, вы правы. Кстати, можете его сфотографировать, если есть такое желание. И летчиков можете поснимать, правда, они все больше отдыхают в каюте и редко появляются на палубе — летать-то им предстоит не скоро.
— А вас?
— Меня не стоит, — уклончиво ответил Сафонов.
Кивнув, Людмила неуверенно спросила:
— Вы, я так понимаю, служите…
— Правильно понимаете, — опередил мужчина. — У вас ко мне, наверное, много вопросов?
— Ни одного, — сдержанно улыбнулась она.
— Тогда у меня к вам найдется вопросик. Если не возражаете.
— Не возражаю.
— Вы написали два заявления. Первое редактору, второе — нам. И очень просили освободить от этого задания. Неужели не интересно, почему вам отказали?
Люда одарила Владимира «преданным советским» взглядом:
— Если Госбезопасность решила — значит, так надо. У вас больше нет ко мне «вопросиков»?
— Пока нет.
— Тогда позвольте мне еще немного поснимать — вечером отправлять репортаж.
Он понял, что к доверительному разговору она не готова. И, вежливо улыбнувшись, отпустил собеседницу…
* * *На «Громове» все было по-старому, кроме двух моментов.
Во-первых, Петров теперь сидел в своей каюте под замком. В основном он валялся на койке и спал. Или ел, когда Тимур четко по расписанию приносил еду. В остальное время читал книги, рассматривал семейные фотографии или бросал в стену теннисный мячик.
А во‑вторых, «Семен Семеныч» приблизился к ледоколу еще на несколько десятков метров.
Севченко все так же выходил «на люди» не чаще четырех-пяти раз в сутки. По дороге в кают-компанию он наведывался на мостик, где выслушивал короткий доклад вахтенного о состоянии дел на судне. Затем принимал пищу и отправлялся на палубу подышать свежим воздухом. Иногда он замечал какой-нибудь «косяк»: пыль на перилах, грязные ступени трапа или лежащую поперек коридора собаку. В этих случаях он беззвучно матерился и топал дальше, понимая, что продолжать «закручивать гайки» бессмысленно…
Вертолетная площадка оставалась единственным местом на палубе, где постоянно теплилась какая-то жизнь. Кукушкин ежедневно по два-три часа проводил возле вертолета в поисках неисправности, из-за которой не запускался проклятый правый двигатель.
Отчасти этому рвению способствовали недавний нагоняй от капитана и угрызения совести за устроенную при посадке аварию. Отчасти он занимался починкой по той простой причине, что не мог отыскать себе другого подходящего дела. В каюте он добросовестно изучал формуляры и схемы, потом поднимался на площадку, включал тепловую пушку, засовывал брезентовый рукав в нутро своего Ми-2 и около часа отогревал его. За это время с кем-то из добровольных помощников приносил из теплого помещения два аккумулятора, устанавливал их в носовой отсек. Затем лез по стремянке под открытый капот, копался в проводке, проверял уровень масла. Ну, а венцом этого трудового подвига была попытка запуска, которая раз за разом завершалась неудачей.
Чаще других ему на помощь приходили полярник Беляев и боцман Цимбалистый. Беляев все равно маялся от тоски и безделья, а боцманом руководило простое человеческое сострадание. Потому как на бедного Кукушкина порой было больно смотреть.
Второй помощник Банник, заступив на вахту, первым делом подходил к настенному календарю с изображением Аллы Пугачевой и зачеркивал прошедший день. В общей сложности их накопилось три с половиной месяца. Затем он снимал показания метеорологических приборов, выяснял точные координаты судна и делал соответствующие записи в вахтенный журнал. После сооружал подобие чая, усаживался с кружкой в капитанское кресло, шевелил усами и подолгу смотрел вдаль…
* * *Утро этого дня ничем не отличалось от десятков других, проведенных командой на дрейфующем судне.
Часов в десять Кукушкин по обыкновению явился на площадку, деловито обошел воздушное судно, постукивая носком теплого ботинка по колесам, похлопывая ладонью по фюзеляжу, а заодно проверяя целостность остекления кабины.
Затем последовал обязательный часовой прогрев тепловой пушкой моторного отсека и салона. Без данного мероприятия загустевшее масло редуктора не позволяло вращаться шестерням и оси несущего винта, а в вымороженной кабине «жестяной банки» невозможно было находиться более десяти минут.
Пока «пушка» гудела внизу, подавая по брезентовому рукаву в кабину разогретый воздух, пилот разобрался с аккумуляторами, потом вскарабкался по стремянке под капот и принялся в сотый раз осматривать правый двигатель…
Разумеется, ничего нового он не увидел.
Все подтеки выбитого масла были давно устранены. Уровень вновь залитого — в норме. Жгуты электрических проводов накрепко присоединены фиксируемыми разъемами. Топливо— и маслопроводы — в порядке. Контровочная проволока, отвечающая за надежность резьбовых соединений, цела.
— Чего ж тебе еще не хватает, сволочь? — простонал Михаил, спрыгивая вниз и захлопывая капот.
Выключив «пушку» и вынув из кабины рукав, он устроился в пилотском кресле. Руки машинально пробежали по тумблерам и кнопкам, включая питание, автоматы защиты сети, электрические преобразователи, противопожарную систему, топливный насос…