- Страх боли?
- Нет. Не только, скажем так, и не столько. Я же знаю, что она неизбежна. Да и попривык я к боли, будучи рабом. Меня ведь шпыняли немилосердно все Истинные Люди и даже рабы, в общем, все, кому ни лень.
- Тогда чего же ты боишься?
- Того, что возьмёшь ты меня излишне… нежно и ласково, так, как хочешь ты, но не я. Я же жажду, чтобы вошёл ты в меня впервые с надрывом, на грани боли.
- Так не будет Вам этого ни-ког-да, ми-стер Пот-тер! Ни грана боли!
Только всеобъемлющая любовь и нежность, мой своенравный Прекрасный Маленький Принц, - закончил Северус нежно.
* * *
* Ария Пастушки из Интермедии оперы «Пиковая Дама» П. И. Чайковского. Опера переведена на все основные языки мира.
Глава 18.
От предвкушения скорого, вот уже сейчас должного случиться чуда, Северус ощущал себя необыкновенно лёгким, словно внутри он состоял из одного воздуха или эфира благословенного. У него даже сердце стало, вопреки ожидаемому быстрому ритму, биться реже, а перед глазами плясали чёрные точки. Голова была столь невесомой, что профессор подумал уже о гипотоническом кризе. Не было в профессоре ни капли похоти или вожделения. Просто ожидание чуда, самого прекрасного чуда, какое только можно себе представить… Да и представить-то не получается, нужно только, чтобы оно наконец-то случилось наяву.
Лишь Венера Златокудрая царила в его сердце, властвовала так, что затмевала опасения души и дурные предчувствия разума. В сердце неведомым, нежданным, наипрекраснейшим цветком, похожим на махровую розу, но без шипов, во всей красе распустилась Любовь потаённая и вместе с тем хорошо ощущаемая, доготерпеливая, милосердствующая, не завидующая, не гордящаяся, не бесчинствующая, не ищущая своего, не мыслящая зла, не радующаяся неправде, а сорадующаяся истине. Любовь, которая никогда не перестанет, хотя и пророчества прекратятся и языки умолкнут, и знание упразднится. Эта роза без шипов - Любовь величественная - сейчас занимала его всецело.
Такая любовь, которая грозится перейти во смысл всей жизни Северуса, полностью соответствующая словам маггловского святого апостола Павла, проповедь которого прочитал Гарри ему и Квотриусу.
После которой Квотриус, видимо, поняв, что его любовь не такова, ушёл к себе, может быть, в себя… чтобы сочинить прекраснейший парафраз этого стихотворения о любви в прозе. Но он не показывал свою оду любви Северусу, если она, конечно, была написана.
Гарри чувствовал свою любовь иной - яростной, жёсткой, с любовной схваткой за обладание таким желанного Северусу его, Гарри, тела, укусами вместо поцелуев, многочисленными следами зубов и засосов на грубо облапанном теле, которые долго бы потом багровели, а рядом с ними вскоре появились бы новые укусы и засосы. Обыкновенной любви радостной, одной на двоих - нет! Нужна индивидуальная любовь Северуса и отдельная - Гарри. Только так Поттер видел любовь, не зная ничего о прелести настоящей любовной нежной и страстной прелюдии, видев только раз настоящее соитие Северуса с ненавистным его предком, но не зная о любви предельно осторожной и в первый, и несколько, множество последующих раз.
Нарцисса в замешательстве металась по спальне. Как это понимать?! Почему Гедеон не пришёл на званый бал?! Не пришёл, хотя бы, ради неё и… зелья?
Наконец, её осенило:
- Я же сразу поняла, что он очень нуждается, а сама сунула ему много, в его понимании, денег. Вот он и решил прикарманить их!
Так, значит, не полюбилась я его твёрдокаменному сердцу! А был он так пылок. Неужели только ради… своего удовольствия? Но, в любом случае, он получил его, и много раз. Так отчего же он пожалел денег на зелье и оставил меня беременной?
Да как он посмел, грязнокровка дементоров! Да раздери его злосчастный Мордред и зацелуйте его Дементоры! Да, знаю, что грязно ругаюсь, но это же можно вот так, про себя… Проклятый Мордред, отомсти Гедеону Фабиусу Хэмпши!
- Значит, мне осталась одна забава, сварить Абортирующее зелье самой. Но я уже просмотрела записи сына в толстенной тетради и не нашла там рецептур этого состава. Что же делать? А-а, спросить у сына. Он, наверняка, знает, раз сварил такое количество… ядов. Всё, что я нашла в его рецептурах, было ядами. И почему он так увлёкся именно этим своеобразным, мягко говоря, разделом Зельеварения? Я-то думала, сын увлечён Высокой Алхимией, а он… пачкался об яды. Непорядок это. Надо, надо осторожно рсспросить его о зельях, вытравливающих плод.
Но он же догадается, отчего у меня вдруг впервые за столько лет вдруг проснулся такого рода интерес к зельеварению!
А, всё равно иного выхода мне не остаётся, поэтому спрашивать буду при Люциусе, за завтраком. Уж ничего, как-нибудь потерпят моё присутствие, явно разрушающее их семейную… любовную идиллию.
И леди Малфой надела самое строгое платье, так не похожее на её вчерашний, сильно декольтированный и оставляющий открытыми руки, бальный наряд с пышными кружевами. В почти монашеском одеянии пришла она на следующее утро после бала на поздний завтрак. Но там присутствовали оставшиеся на ночь в Мэноре гости, и ей ничего не оставалось, как заказать эльфам мюсли с обезжиренным молоком.
Пока она вяло, без аппетита вкушала месиво из размолотых злаков, разбухших в белой водичке, носящей условное название «молоко», ей в голову пришла идея - уж если умирать, то с музыкой. Сиречь, позориться, так по-крупному, перед всеми. А пусть знают, что у леди Малфой, неприступной дамы, в то же время заядлой кокетки на балах, не более того, был любовник. Что лорд Малфой - напыщенный, злобный павлин - самый обыкновенный рогоносец.
- Скажите, дамы, кому-нибудь из вас, наверняка, приходилось избавляться от нежелательной беременности, не правда ли?
Все перестали есть, и не только упомянутые дамы, но и джентльмены, и собственные муж с сыном. Все навострили ушки.
- Мне нужен состав Абортирующего зелья, вы сами понимаете, по какой причине - я забеременела от нашей неземной любви с лордом Малфоем совсем недавно. Но… я не сумею разродиться. Уж и сына, - она сделала ударение на этом слове, - я еле родила, и это в девятнадцать. Сейчас же, если я не узнаю рецепт этого зелья, надо мной повиснет Дамоклов меч, и смерть моя от родов практически обеспечена.
- Но, миледи, Вы выставляете нашего семейного колдомедика в дурном свете.
Люциус едва сдерживался, чтобы не надавать шлюхе пощёчин перед всеми собравшимися за столом чистокровными гостями.
Да как она посмела! Да когда она успела? Да, в конце-то концов, зачем этой ледышке потребовался любовник?! Сидела бы себе в спальне и благородненько так мастурбировала. Так ведь нет, хуило хуёвое охуенное ей подавай, еби её в зад!
Люциус немного успокоился, по крайней мере, внешне и… улыбнулся жене. Он просто представил, как любовник ёб бы её в жопу, а она, как заправский гей, стонала бы и покряхтывала от удовольствия. Это сначала показалось ему очень смешным, но потом он опять загрустил.
Ведь будь оно так на самом деле, не залетела бы его супруга перед Мерлином от какого-то, он был уверен, проходимца. Этот самец человека даже не позаботился о последствиях своих утех с Нарциссой! Какой же это человек? Самый настоящий самец и есть. И сумел же доставить этот самец, нет, настоящий самчище, удовольствие длинноволосой шлюхе, прикидывающейся чуть ли не маггловской монахиней. Ишь, как вырядилась к завтраку, и это после ночного бального платья, такого вызывающе открытого, что многие дамы обсуждали и осуждали наряд размолодившейся и очень похорошевшей супруги. С чего бы это?
Нет, чтобы тяжело переносить беременность, поблевать, заплыть отёками, покрыться жёлтыми пятнами, как в первый раз, с Драко. Она же была страшна, как демон!..
Постойте, но ведь Нарцисса не покидала Малфой-мэнор около семи месяцев, а это значит… Это означает только одно - она спелась с одним из приглашённых на был двухнедельной давности низкопробных гостей. О которых сама же дурно и отзывалась, даже не хотела, чтобы гости её супруга занимали спальни на её этаже.
На… её этаже. Ей незачем было далеко ходить, ведь одну из спален занимал какой-то молодой красавчик совсем низкого полёта. Вот с ним-то Нарцисса и переспала по своей извечной привычке связываться с какими-то магглорождёнными выскочками, попавшими в свет за заслуги перед этим самым светом. Слугами бомонда. Вот такой-то магглорожденец и оставил её с носом, вернее, с дитятком.
Его, его! - лорда Люциуса Абраксаса Малфоя - выставили рогоносцем перед светом! И кто?! Эта наглая самка, не выдержавшая жизни без случки!
Зря он так, лучше бы сам заходил, скрепя сердце, к жёнушке, и пыхтел бы, и потел на ней. Только «на ней» потому, что лорд Малфой не признавал позы «женщина сверху». Женщине место быть только под мужчиной, ибо она во всём зависит от воли мужчины, даже в обычном плотском удовлетворении.
Лорд Малфой так мечтал сейчас напустить ручных гарпий, используемых во время охоты верхом на тестралах, на свою жену. Чтобы гарпии, не приученные к ней, попросту разорвали её на мелкие кусочки вместе с выблядком. Но сказать - он ничего не сказал больше. С этой потаскухи довольно.
Всё равно его репутации лучшего любовника в свете непокобелима. А, если и покобелится, Люциус быстренько восстановит её новыми, ещё более пылкими и громкими амурными похождениями.
И слух о них пойдёт по всей Британии великой,
И на обоих островах узнает высший свет,
Каков в постели он - неутомимый лорд.
Так думал лорд Малфой, изредка переглядываясь с Драко под женский базар, который постепенно разошёлся до такой степени, что уши закладывало. Все наперебой делились рецептами. К примеру, засунуть во влагалище самопишущее перо и повертеть там несколько раз, покуда кровь не пойдёт, да, больно, милочка, весьма неприятно, зато эффективно. Другие советовали залить в то место настойку женьшеня, да, спиртовую, она вызывает повышение тонуса матки, провоцируя выкидыш, а заодно стерилизует её.
Несколько дам посоветовали известный их служанкам адресок в Лютном, где Абортирующие зелья для разных сроков беременности («А какой, кстати, у Вас, миледи Нарцисса?»). А одна дама даже посоветовала воспользоваться… фаллоимитатором громадной величины, постараться просунуть его во влагалище на всю длину и провернуть до появления крови.
Но Нарцисса не хотела даже знать, что такое фаллоимитатор потому, что дама упомянула о маггловском происхождении предмета. Завязался диалог, а потом и целая дискуссия о методах избавления от зародышей и даже плодов месяце эдак на шестом, когда дитя принципиально уже похоже на человека, а не на маленькую ящерку или поросёночка. Всё это дамы обсуждали, не прекращая есть с большим аппетитом традиционные в доме Малфоев блюда, подаваемые на завтрак.
Особенно налегали на одадьи с русской икрой* и яичницу с такими жирными, большими, аппетитными, покрытыми с обеих сторон корочками, кусками бекона. На поданные в больших чашах мюсли и стоящие рядками молоко, сливки и йогурты никто внимания не обращал. В высшем свете… такое едят только дома, но не на халявной обжираловке в гостях…
Нарцисса взяла на заметку способ с женьшенем. Надо только достать эту тинктуру, но, если хорошенько пожаловаться домашнему колдомедику на нездоровье, отсутствие жизненного тонуса, утомляемость, вялость, сонливость, может, тогда он…
… Но в глазах любимого Гарри видел только эту грёбанную нежность, к чертям её собачьим! И тогда он произнёс те строки, что вертелись у него в голове вот уже две недели, с тех самых пор, когда он услышал их от Квотриуса и проворачивал, словно музыкальный диск, в душе, когда наяву дулся с Таррвой во взрывного дурака.
* * *
* Икра осетровых рыб на Западе ценится очень дорого и доступна только высшим слоям общества.
Красную икру называют «рыбьими яйцами», и стоимость её значительно ниже. Но в бомонде считается моветоном подавать её.
Глава 19.
- Хочу упасть в снека я и укрыться ими, предивными, нягкими, столь хладными,
Что тело леденят, выстуживают боль из сердца, расголотого братом возлюбленным, жестоким,
Завернуться в, сотканную из льда речного, зелёного пемулу, в плащ на меху из снека.
Хотел бы запахнуться я, магой, в прекрасно одеяние сие и приять хлад, до естества души саного
Пробирающий. Но обезболивает хлад и снек, как лучшее лекарство умелого фрача.
И нет средь человеков фрачевателей, излечивающих от любви велицей, Всеобъемлющей, отверклутой, осмеянной, сленённой на любовь иную,
Левнятную мне, как и душа людская не в состоянии объять величия бокоф. Нет! Волею своей отказываюсь я понять
Возлюбленного брата моего, коий зовётся суровын!..
Гарри, не чувствуя в сердце иного милосердного средства, кроме как эти вирши, прочитал его всё и закончил безжалостными словами Квотриуса:
- После приидет Фатум и дух мой отнесёт в Аид бечальный, но и в Аиде вечно стенать я буду не по бокам с их пищею мебесной,
По брату моему, возлюбленному вечно. На сём окончу я заклятье Смерти, коя Любовь повергла.
- Чьи, чьи это строки ты передал столь… неграмотно, но ясно? Ведь это ода Квотриуса, я узнаю его стиль. Тогда отчего же знаешь оду эту ты, но не я?
- Ты спал в то время, когда Квотриуса проняло на стихи. Он, наверное, думал, что ты услышишь их даже во сне. Однако, вижу я, что ты не расслышал их, как и положено смертному человеку, хоть и волшебнику, способному остановить порыв ненависти мага Стихий потому, что спал, утомлённый волшебством, спасшим нам всем… троим жизни.
- Но Квотриус же хотел уничтожить только нас с тобою!
- Нет, после он передумал и решил убить себя, просто пожелав Стихии Воздуха, ну, почти, что заавадить себя. Он не хотел жить - я видел это по его глазам, обезумевшим сначала в припадке ревности, а после - в приступе ненависти к самому себе. Он же - не прорицатель, потому и подумал, что ты отныне будешь только со мной. Но всё ведь вышло иначе. Ты проводишь много времени именно с Квотриусом, почти совершенно игнорируя меня.
Ой, какое я умное слово сказанул, - внезапно рассмеялся Поттер.
Но потом снова загрустил и сказал:
- Ты только изредка ласкаешь меня, но… так чувственно, что я всегда кончаю тебе в руку или на подол пенулы. Тебе не противно это?
Северус решил не отвечать на провокационный вопрос, чтобы не распалять несносного мальчишку попусту. Снейп действительно рассердился из-за врача.
- Чему же Вы смеете радоваться после такой страшной оды, которую Вы, мистер Поттер, хоть и с действительно смешными ошибками, но, надеясь на Вашу память, полностью воспроизвели мне? Мне вот, например, теперь ни капельки не смешно. Квотриус, оказывается, носит в себе такой груз печалей и забот, но всё равно остаётся нежен, ласков и полон любви ко мне. Не то, что ты, Гарри мой Гарри.
Отчего противишься ты любви неж…
- Хватит! Не желаю даже говорить об этих розовых соплях!
- Ну и встречайте счастливое Рождество в одиночестве, Поттер!
- А… А когда оно наступит, Северус, разве ты… не будешь со мною?
- Сегодня вечером - Сочельник, а ночью… Ждите себе рождественское чудо… в собственное удовольствие! Вы же умеете доставлять его себе, вот и занимайтесь рукоблудием, покуда член не распухнет!
Да оставайтесь-ка Вы лучше девственником до тех пор, пока для Вас не найдётся соответствующий… извращенец. Но им буду не я. А ещё лучше - найдите себе в «нашем» времени хорошую девушку, женитесь на ней, заведите детей, да побольше. Эту дурь Вы навсегда забудете, как только мы переместимся во времени. Отныне мне с Вами не о чем говорить. И трапезничайте в одиночестве. Видеть Вас не желаю.
Северус нарочито говорил оскорбительные и просто обидные для Гарри слова. В его сердце по-прежнему жила любовь всепрощающая. И, да, если Гарри будет сейчас настаивать на осуществлении своих… странных желаний, Северус уступит ему. Слишком сильна его любовь к Гарри, и не гордится она. Пусть он пойдёт против своих принципов - он сделает всё, чтобы Гарри, его любимый «нежный юноша», был счастлив наяву, а не только в фантазиях.
Но Гарри не стал настаивать. Он просто надулся, как мышь на крупу, завернулся поплотнее в покрывало, под которым лежал, ожидая Северуса, совершенно нагой. А для него это было верхом разврата - полностью обнажиться, хоть и было холодно. Но ради соития с Северусом, любимым на что не пойдёшь!
- Я приду… вечером, Гарольдус. И принесу Вам подарок на Рождество. Я не настолько жесток, каким, верно, показался Вам. Мои слова… Словом, я перегнул палку. Простите, мистер Поттер.
- Я - Гарри, Гарри твой Гарри, о прекрасный мой, недоступный, такой ледяной, словно пронизывающий северный ветер, Северус.
Поттер, желая задобрить профессора, произнёс это без ошибок на латыни.
- Северный ветер? Гарри, признайся, ты общаешься… ментально с… Квотриусом?
- Конечно, нет. Какой же из меня легиллимент? Ты же знаешь мои способности в этом искусстве, подвластном здесь только вам обоим, Северус.
- Но я просто подумал, откуда у тебя это сравнение меня с северным ветром, как не от Квотриуса. Ведь именно он назвал меня так впервые, ещё в походе, когда северный ветер в конце сентября не казался таким злым, но был иногда и желанным. Ты же назвал меня прозвищем этим, когда уже обидно звучит оно, ведь стоят такие холода. И вдруг: «Северный ветер». Объясни мне, Гарри, что ты хотел сказать, называя меня так, а не как-то иначе?
И Гарри решился, он откинул покрывало и предстал перед Северусом во всей блистающей чистоте. Чистоте кожи, чистоте нетронутого тела.
Северус охнул и бросился к Гарри, рывком поднял его на руки с ложа и закрутил по комнате, целуя в, оказывается, заплаканные глаза. Северус, говоря с Гарри, не смотрел на него - он стыдился тех слов, что произносили его уста вопреки желанию сердца, многотерпеливого, смирившегося с причудами любимого.