… Снова одинокий и, потому, довольный жизнью Драко пил в их с отцом спальне шампанское, а приученные к переменам настроения второго Хозяина домашние эльфы знали, что он в любом расположении духа не откажется от свинины и языка. Что и было подано ему прямо с чистейшей кухни Мэнора. Не тронутое и не обкашлянное «гостями», что б их Дементор всех поцеловал! Особенно этого прилипалу Люпина, грязного оборотня, а отец ещё оглаживал его зад.
Драко просто не посчастливилось попасть в ненужное место в ненужное время. Но он готовил страшную месть для отца, позволившего себе флиртовать с оборотнем.
- Вот он как запрыгает, вот он как заскачет! - думал Драко, поедая соус ложкой.
Это тоже была его обычная прихоть - свинина обязательно с жирком, плавающая в соусе. А ничего, что гостям достанется его меньше! Главное, чтобы благородным хозяевам хватило вдосталь.
- … Хочу упасть в снега я и укрыться ими, предивными, мягкими, столь хладными,
Что тело леденят, выстуживают боль из сердца, расколотого братом возлюбленным, жестоким,
Завернуться в сотканную из льда речного, зелёного, пенулу, в плащ на меху из снега.
Хотел бы запахнуться я, нагой, в прекрасно одеяние сие и приять хлад, до естества души самой
Пробирающий. Но обезболивает хлад и снег, как лучшее лекарство умелого врача.
И нет средь человеков врачевателей, излечивающих от любви
Велицей, всеобъемлющей, отвергнутой, осмеянной, сменённой на любовь иную, Невнятную мне, как и душа людкая не в состоянии объять величия богов. Нет! Волею своей отказываюсь я понять
Возлюбленного брата моего, коий зовётся по имени да и по сути своея суровым!
Ещё же есть он ветер северный, основ основа бытия несчастного собрата, коий так влюблен, что лучше бы замёрзнуть ему в снегах, нежли
Узреть того, кого изволил суровый брат любить, дать место в своём сердце, лелеять на груди
Своей, лобзать, лаская. Кого желает он обнять в приливе страсти горькой.
Не будет сладкой их любовь, уста их говорят на столь неведомом и чуждом языке, что уж
Горчат. Уж лучше б не родиться вовсе мне, нежели зреть такой позор и стыд.
А ежели родился, умереть, в плащ снежный завернувшись с головою.
Тогда из тела моего распадшего весною взрастут подснежники невинные,
Что душу облекут мою в незриму ткань прозрачну и отправят в небо, что б лицезрел богов
Прекрасных я, питался бы амброзиею с ними и пил нектар. После приидет Фатум и дух мой
Отнесёт в Аид печальный, но и в Аиде вечно стенать я буду не по богам с их пищею небесной,
По брату моему, возлюбленному вечно. На сём окончу я заклятье Смерти, коя Любовь повергла.
Эта ода Смерти, Побеждающей Любовь, была произнесена Квотриусом над телом Северуса, всё ещё пребывающего в сонном забытьи, для слуха Гарольдуса, гостя презлого. Но этот гость тоже присел, правда, по другую сторону от Снейпа и внимал чужим, но таким красивым, словно печальная песня, словам.
Гарри понимал, что это стихи, хотя и непривычные ему и трудно воспринимаемые на слух. Он едва понял треть оды - таким скудным было его знание расхожих слов и фраз на латыни. Но он знал слово : «снег», поэтому подумал, что эта печальная песнь посвящена бушующей за вечно закрытыми ставнями непогоде.
Так навеки могла бы исчезнуть ещё одна прекрасная ода на страшную тему, если бы… не музыкальный слух Гарри.
Он запомнил стихотворение, как песню на неродном, недостаточно понятном языке просто по неожиданно напевному сложению слов.
Но ему нужно было убедиться, что он сможет потом, когда Северус откроет прекрасные глаза, пересказать ему это стихотворение без ошибок. А то Северус, вместо того, чтобы опечалиться ненадолго, будет смеяться над ним, неумехой Гарри. Поэтому Гарри робко попросил Квотриуса:
- Пожалсты, пересказы твою… твои вирши ещё едину разу.
Квотриус так и сел на подушки, а потом лёг рядом с Северусом и приказал гостю принести тёплый плащ. Как будто на них не взирал всё это время, старавшийся казаться бесстрастным, но растрогавшийся из-за прекрасных стихов, Выфху.
Нет, Квотриусу нужно было прогнать назойливого гостя, отнимающего у него его жизнь самоё, его Северуса хоть на несколько минут. Квотриус дождался, пока гость понял, что повторения виршей не будет, и убедился, что юноша понял приказ молодого человека, удалившись бегом, ибо Господа, верно, совсем с ума посходили - в трапезной спать укладываются, а «драгоценного гостя» Господин Квотриус прогнал, как раба, за одеждой. Только тогда, оставшись в одиночестве, полукровка произнёс Оживляющее Слово для брата.
Профессор проснулся также внезапно, как и заснул, выспавшимся и бодрым. Он хотел было вскочить с подушек, не поняв со сна, как он заснул не в собственной спальне. Но его мягко придержал Квотриус и, зажмурившись, изо всех сил поцеловал брата. Тот в ответ тягуче застонал ему в рот и ответил на поцелуй.
Так и застал их Гарри, лежащими практически один на другом и целующимися. Он понял, что плащ был обманкой, но решил потребовать у любимого причитающейся ему, обещанной доли ласк. Поэтому он, подражая не раз виденному в доме и на улице по пути в термы, сделал приветственный жест рукой, сильно напомнивший ему о каких-то нацистах, и произнёс громко:
- Радуйся, Господин дома Северус!
Радуйся, брат - бастард Господина Северуса, Квотриус!
Они так и отпрянули друг от друга, с широко распахнутыми, у обоих чёрными, но какими же, на самом деле, разными глазами.
У Поттера получилась отменная шалость, одна из подобных, учиняемых им и его всего лишь двумя, но самыми замечательными на свете друзьями в Хогвартсе. О нём Гарри вспоминал всё чаще и всё с большей теплотой и охотой вновь поселиться под готическими и норманнскими сводами старого, как само время, замка.
Он, ещё болея от ушибов головы и торопливо, борясь с подступающей тошнотой, рассказывал профессору Снейпу, его любимому Северусу, о своих воспоминаниях. Гарри был очень удивлён, что Северус относится, да даже до сих пор, к проделкам Гарри сугубо отрицательно.
Увидев непонимание, Снейп пояснил, что ему, профессору, было дано задание самим Дамблдором, бессменным главой школы вот уже которое десятилетие, присматривать за Гарри и не давать его необузданной крови Мародёра по отцу, на которого Гарри - подросток был так похож, разбушеваться вовсю.
Для этого и была такой плотной нагрузка его, Гарри, чтобы он, во-первых, стал бы в свои неполные семнадцать - восемнадцать вполне боеспособным магом, а не просто студентом, знающим из предмета профессора Люпина несколько боевых заклинаний, а, во-вторых, оставить ему, мистеру Пот… Мордред! - Гарри, как можно меньше игрового времени. Ведь Гарри вечно влипал в опасные истории, из которых самой любимой была ст-р-р-рашная история с василиском и Призраком Оперы. Это Северус придумал такой глумёж над тенью молодого Тома из дневника Джинни. Чтобы Гарри не так грустно было бы узнать о постигшей её с Фредом участи.
Гарри не сказал Северусу, что помнит и откуда-то знает самые отдалённые от него, стоявшего на вершине башни Хогвартса, события Последней Битвы, названной так отчасти и из-за него, Гарри, исчезнувшего вместе с Волдемортом и неким защитным куполом, созданныи тем.
Почему-то Гарри вспомнил слишком многое, когда в магическом пламени, вовсе не исторгающем жара, горел, не сгорая, в страшных муках его Тх`ом, нет, это был уже Волдеморт, человеко- и одновременно змееподобное чудовище.
Глава 9.
Каково же было удивление Гарри, когда Северус сообщил юноше, что мисс Луна Лавгуд давным-давно напророчила ему, Северусу, решать, в конечном счёте, быть ли Хогвартсу каменным или деревянным, и что эта забота очень сильно тяготит сердце любимого. Так Хогвартса, вечного Хогвартса ещё нет в… этом времени! Поттер был откровенно испуган.
Для того, чтобы попасть к саксам, построившим, судя по так и не прочитанной Гарри «Истории Хогвартса», уже два затонувших на болотистом месте у устья озера замка, и понудить их построить третий каменным, надо было преодолеть страну поперёк и немного наискось, взяв на север. А такое путешествие в «этом» времени и небезопасно, и очень длительно, а нынче же зима. Всем зимам зима.
Зима выдалась такой холодной, что, останься Гарри с Тох`ымом рабами, как всегда, самыми слабыми, она могла бы стать последней в их коротких жизнях. Ведь им, наименее приспособленным к кочевой жизни, полной тягот и лишений, доставалось пищи меньше всего. Остальные рабы считали их лишними ртами, обузой, вот и обжирали их, как могли.
А тут - еда по первому свистку, данному исполнительному и исполненному достоинства от занимаемого положения среди рабов, Выфху. И вот она уже на столе, за которым так приятно не сидеть на корточках, как в узкой полуземлянке, где спали по очереди, а возлежать на мягких подушках. Мясо - ежедневно. Такой вкусный, тёплый, мягкий ячменный хлеб - тоже. Ещё бывали навары не из такой вкусной и жирной баранины, а из… коров. Да, молодых самцов коров - двух-, трёхлетних телят! Так объяснил Гарри Северус, но это всё равно удивляло юношу.
- А где же свинина? Почему в твоём богатом доме её никогда не подают к столу? - спросил однажды Поттер.
Просто для интереса. Он помнил, что есть религии, запрещающие есть её. Но вот про римлян такого не помнил.
- Свиньи не приживаются у ромеев, проходит один помёт, и поросят приходится есть молочными. Иначе свиньи дохнут и достаются собакам.
- А вот я не видел ни одной собаки на улицах Сибелиума.
- Просто они все внутри оград имений, сторожат рабов и господское добро. Хотя, вот уж кого-кого, а рабов здесь сторожить нет нужды. Ведь их либо приводят из достаточно дальних походов, а Сибелиум давно в мире с ближайшим народцем уэскх`ке, либо они множатся друг от друга и от своих Господ, как… мои рабы.
- Твои, Северус? И ты тоже спишь с рабынями, чтобы зачать им детей?
- И нет, и да, дети-то регулярно зачинаются, Гарри. Нет - это значит, что я не сплю со… своими рабынями. Мой Папенька занимается этим вместо меня, а я и рад. Он ведь ласков с женщинами - я уж прочитал это у него в разуме. И да, Гарри, я выполняю здесь обязанности Господина дома. Это значит не то, что рабы, но даже свободные домочадцы обязаны подчиняться моей воле.
- И заслужил я это превосходство над остальными, истинными ромеями, или, как брат мой - полукровка, чародейством своим, только благодаря волшебной палочке и нескольким фокусам, показанным мной обитателям дома моих предков. Кстати, именно из-за отсутствия в… нужный момент палочки в руке, я, кажется, нарушил линейность времени. Так что, совершенно неясна моя дальнейшая судьба. Возможно, одной прошедшей ночью я закрыл для себя навсегда дорогу назад, в «наше» с тобой время. Я буду просить Квотриуса отправить тебя силами всех пяти Стихий совокупно обратно в «твоё» время. Мне же, вероятно, век свой доживать в этом… жестоком мире. Если бы ты знал, как он мне не по душе!
- Но у тебя же есть возлюбленный - Квотриус.
- Мне мало теперь любви его одного. Но не будем об этом. Тебе, наверняка, это неинтересно, к тому же ты, я надеюсь, не забыл наших поцелуев наедине, вот в этой самой комнате. Тебе же ещё нужен покой, а то, наверное, уже опять мутит от пустых разговоров, какие мы с тобой разводим.
- Я только хотел спросить ещё - за что ты полюбил своего предка?
- Видишь ли, Гарри, за многое, очень многое, прежде всего, за его любовь ко мне и преданность, и его глубокое несчастие из-за того, что был он лишь желанен мне, но нелюбим. Да за сущее множество. Теперь уж всего не упомнишь.
- Сколько лет ты в… этом времени, Северус?
- Три месяца, по моим подсчётам. Пошёл уже четвёртый.
- Так мало? И ты уже так очень сильно и страстно любишь своего предка?
- Спи, нежный юноша.
Северус вместо признания в том, что, да, любит и очень, но ещё любит и его, Гарри, провёл по щеке юноши холодной, узкой, красивой ладонью, и Поттер тотчас заснул тогда, утомлённый беседой и полученными многими знаниями.
Эта беседа состоялась в начале безымянных дней месяца одиннадцатого, когда ясно стала, что Адриана понесла во чреве. Мальчика, долгожданного наследника дома Снепиусов, а, значит, и рода Снепиусов - Снеп - Снейп. То есть, сам Северус, не желая того всем своим естеством и разумом понимая опасность сложившейся ситуации, зачал своего истинного предка.
… Сейчас же Гарри, оторвав «братьев» от самозабвенных поцелуев, понапрягся, подобрал в уме нужные слова и выдал:
- О Северус, желал ты обдарить ласками меня, но обдариваешь Кэвотриуса. Как мне есть понимать сие?
- Гарри, мы - люди взрослые…
- Да Кэвотриус моложее меня! А ты с ним лобзаишься, а не со мной, но ты же абищал, о Северус, ласкать и целавать миня.
- О юноша, стыда не ведающий, для начала выучи-ка лучше язык свободных людей, но не лезь в мои с Северусом, братом моим возлюбленным, отно…
- Зато хорошу я ведаю англский. Ты же, о Кэвотриус, и слова не знаешь на езыке сём.
- Даже не в состоянии ты имя моё выговорить без ошибки, о Гарольдус.
- Хватит! Надоели мне препирательства ваши!
Да, обещал я ласкать тебя, о мой Гарри, а не Квотриуса, хитростию захватившего внимание моё! Так оставь меня, о Квотриус!
- Пойми, Гарри мой Гарри, - перешёл Снейп на родной язык, в котором Гарри так преуспел, что понимал абсолютно всё сказанное, даже высоким штилем. - Поцелуи, сорванные украдкой, не в счёт! Я и хотел бы ласкать тебя, но Квотриус, он, верно произнёс Enervate для меня и завладел моими губами. Ты же знаешь, я люблю его… также, как и тебя.
А кто первым встал, того и тапки.
Снейп закончил в своей неподражаемой манере, ироничной даже в тяжёлых для разруливания ситуациях. На то он и профессор Снейп, чтобы глумиться над «ситуёвиной», как говаривал… говаривает, не знающий ничего Альбус, а не давать «ситуёвине» глумиться над ним.
- Ты… тапок, Северус? Вот уж не знал сего. Как сие есть понимать?
- А вы сражайтесь за эту мою ночь, но только на волшебных палочках. Слышишь, Квотриус, это, прежде всего, тебя касается. Что б никакой магии Стихий, ни-ни. Кто выигрывает, того берёт Королева, сиречь я, грешный.
Раз вы никак поделить меня не можете.
Северус добавил последнее, будучи явно не в духе, от того, что за его внимание идёт борьба, как за пешку, проходящую в дамки. Один хочет забрать, а второй - не пущать. А пешкой он, ох, как не любил быть - слишком долго был у Волдеморта таковой.
- Ну же, сражайтесь.
- Переспишь уж как-нибудь ты с женщиной, тебе нелюбой. Всё лучше, чем сводить в поединке, как гладиаторов каких времён былых, свободных своих домочадцев. Не дело говоришь ты, о Северус. Да не восстану я супротив гостя твоего, коварный брат мой. Разыграть решил ты себя низменно. Так играют на рабов легионеры. Ты же есть Господин дома, тебе наша честь и хвала, но не розыгрыш.
- А что скажешь ты, Гарри?
- Мне кажется, Рождество скоро уж.
- Да, ты прав, Гарри. Продолжай.
- Не хотел бы я сражаться с Кэвотриусом на магической дуэли потому, что знаю - он сильнее меня. Отдавать же тебя в его объятия на всю ночь сверх моей силы. Потому и я отказываюсь биться с ним.
- Но ты же сражался с самим Волдемортом и, в итоге, победил… Я не понимаю тебя. Ты… разлюбил меня? Или не любовь была это, но лишь желание плотское скорее стать мужчиной? Как это было у меня с Квотриусом?
- Я люблю тебя, Северус, больше жизни люблю, но я же всё… объяснил тебе.
Повторюсь - не желаю я, более слабый, проиграть…
- А как же Ваше баснословное везение, Поттер? Неужели не хотите испробовать его и в… этом времени? Оно же никогда не подводило Вас!
- Мне уже так… повезло однажды во времени этом, и стал я рабом на долгих четыре года и бесконечных, самых тяжёлых, семь месяцев в моей жизни.
Чтобы Вы не обижались, профессор Снейп, сэр, я прочту Вам удивительные строки, услышанные мною однажды в нашей англиканской церкви. И так запали они в душу мою, что никак забыть я их не мог, хоть и поминал я Мерлина и Моргану, а вместо чертей - Мордреда, которого страшился ещё месяц назад, и Дементоров. Но строки эти из чтимого церковью англиканской, куда в последний раз попал я пятнадцатилетним, не оставят равнодушным и Вас.
Хотите, переве… Да, обязательно переведите эти слова Куотриусу. Пускай и он, язычник, хоть и иной, нежели Вы, любимый мой Северус, услышите эти строки:
«Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я - медь звенящая или кимвал звучащий.
Если имею дар пророчества и знаю все тайны, и имею всё познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви - то я ничто.»
- Подожди, Гарри, это действительно стоит перевести Квотриусу.
И Северус перевёл. В глазах брата зажглась искра… поэзии иной, не Смерти, Побеждающей Любовь, но Любви Веобъемлющей, Всеведающей, Всецелой.
- Говори дальше, Гарри, но после каждого… э… фрагмента…
- Это называется стихами.
- Да, вот после каждого стиха давай мне время, чтобы я успевал красочно и достоверно переводить его Квотриусу. Авось, и смягчится душа его, восприняв такие прекрасные слова.
- Хотелось бы и мне этого. Итак…
«Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, не гордится,
Не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла,
Не радуется неправде, а сорадуется истине;
Любовь никогда не перестаёт, хотя и пророчества прекратятся и языки умолкнут, и знание упразднится.»*
- О, Гарри мой Гарри! Какая прекрасная проповедь! Чья это - самого Иисуса Христа? Или кого-то из его мудрых апостолов? Я уж позабыл Новый Завет вместе с арамейским.
Я теперь, по прошествии многих лет, не очень разбираюсь в вере в Распятого Раба.
- Так называют Господа нашего Иисуса Христа только ненавистники его. Неужели и ты, Северус, ненавидишь Господа?!
- Нет, я называю его так, как принято у нехристиан в… эту эпоху. Конечно же, я знаю легенду клириков о Его распятии, Его символике, жертвенности, наконец. Также знаю я наизусть Нагорную проповедь и десять законов Хумаша. Но большему меня не научили, а сам я и не стремился узнать - только по принуждению Тёмного Лорда изучил я язык, которым написаны три канонических Евангелия из четырёх. Прости, Господи, мне мой грех.