Весь следующий день меня трясла любовная лихорадка, к телефону бросалась, как голодная собака, коллеги смотрели с подозрением.
Димка позвонил в три, а у меня уже руки дрожали от нетерпения.
— Димочка, — пролепетала я едва слышно и только что не заревела.
— Лада, — сказал он, голос его дрожал. — Я сейчас приеду. Ты слышишь?
— Да, — ответила я, схватила шубу и бегом кинулась из школы.
Он подъехал через пару минут, не помню, как в квартире оказались…
И пошло… Ни о чем, кроме Димки, я уже думать не могла.
— Прорвало, — усмехнулась Танька, — досиделась. Завязывай с ним, а то Аркаша быстро узнает, оторвут башку твоему хахалю, и тебе достанется.
— Не узнает, — нахмурилась я.
— Хитрости в тебе нет. Чего ты с этим пацаном по городу таскаешься? Полно знакомых, донесут папуле, глазом моргнуть не успеешь.
— А ты не каркай, — разозлилась я, потому что Танька, конечно, была права.
— Слышь, Ладка, ты баба умная, но впечатлительная. Влюбляться тебе никак нельзя. Сгоришь.
Я только махнула рукой.
Прошло недели две. Димка меня, по обыкновению, встретил с работы, и мы поехали на квартиру. Все было как обычно, и ничто не предвещало грозы, пока он вдруг не спросил:
— Чья это квартира?
— Моя, — с легкой заминкой ответила я.
— Но ты ведь здесь не живешь?
Димке врать не хотелось, я подумала и сказала правду:
— Я тебе про папу говорила… Папы нет — есть любовник… богатый.
Сказала и тут же покаялась. Лицо у Димки пошло пятнами, он весь затрясся.
— Ты, ты… — Он стал задыхаться, слово произнести не может. Я заревела и рассказала историю своей жизни, красочно и жалостливо; он хмурился и кусал губы. Расстались мы в этот день как-то холодно, и я вся извелась. Но на следующий день он все же позвонил мне, от сердца отлегло, но не надолго. Димка стал задумчивый, странный, в глазах тоска. Через месяц после нашего первого свидания сказал:
— Лада, я не дурак, все понимаю… В общем, есть у меня возможность хорошо заработать… Не хотел я этого, то есть я хотел все сам… что-то я не то говорю… Если у меня будут деньги, ты его бросишь?
Я подумала, что не мешало бы мне всплакнуть, и всплакнула.
— Ты ничего не понял, — рыдала я. — Я тебя люблю, я тебя очень люблю.
Димка стоял на коленях, целовал мне руки и только что не плакал со мной.
— Лада, милая, я ведь хочу, чтобы у нас все было по-настоящему, я на тебе жениться хочу.
Эта мысль мне не понравилась.
— Димка, я ж на пять лет тебя старше!
— Ну и что? У меня мама на три года старше отца. Подумаешь! Лучше скажи, ты меня любишь?
— Люблю.
А еще через неделю мы лежали рядом, и Димка сказал:
— Глаза закрой.
— Зачем? — удивилась я.
— Очень ты любопытная.
Когда я открыла глаза, на моем животе лежал большой изумруд в оправе на длинной цепочке. Я ахнула, а потом испугалась.
— Где взял? — накинулась я на Димку.
— Купил, — пожал он плечами.
— Купил? — Я вскочила. — Откуда у тебя деньги?
— Заработал.
— Где, где ты мог заработать такие деньги?
Я разозлилась не на шутку. Димка отнекивался, а потом рассказал путаную историю о мужике, которому надо было срочно отремонтировать помятую машину. История выглядела подозрительно.
— Димка, — сурово сказала я, — ни во что не ввязывайся.
Он засмеялся, погладил мою грудь и спросил:
— Ты меня любишь?
— Конечно, люблю.
— Бросишь его?
— Брошу, только дурака не валяй.
Как Аркаша и обещал, машину я получила к двадцать третьему февраля. Надо было его отблагодарить, и я поехала к Аркаше в контору. Конторой именовали ресторан с дурацким названием «Ну, погоди». Придумал название сам Аркаша и страшно этим гордился. Ресторан был его легальным бизнесом и приносил ощутимый доход, здесь Аркаша проводил большую часть своего драгоценного времени, здесь строил замыслы и отсюда умело пакостил остальному человечеству.
Я припарковала машину, подкрасила губы и отправилась к дорогому другу. Было часа три, в зале пусто, за стойкой, развалясь с кошачьей грацией, сидел Генка Ломов, или попросту Лом. Был он ближайшим Аркашиным помощником по части пакостей, а здесь числился кем-то вроде администратора. Мозги Лома при желании можно было уместить в спичечный коробок, но подлец он был невероятный, и я предпочитала дружить с ним, как, впрочем, и все, с кем сталкивала его жизнь. Росту Лом был огромного, мускулатуру имел такую, что мог потягаться с некоторыми признанными звездами, рожу наглую и улыбку, как бриллиант в тридцать два карата. Был в Ломе особый бандитский шарм. К природным достоинствам странным образом приплелась любовь к гангстерским фильмам, оттуда Лом позаимствовал привязанность к дорогим костюмам, рубашкам с запонками, гладко зачесанным волосам и белому кашне. За белое кашне местная шпана его особенно уважала. В образ этот он вжился потрясающе, бабы по нему с ума сходили, и, когда по вечерам он вышагивал с ленцой по ресторану, сунув руки в карманы и насвистывая негритянский мотивчик, из всех углов неслись тихие бабьи стоны.
Несмотря на всю эту клоунаду, свое дело Лом знал хорошо, был крут, а если надо, то и беспощаден, боялись его до судорог. Аркаша Лома не любил, потому как рядом с ним выглядел сморчком, а чтоб в глаза помощнику взглянуть, голову запрокидывал чуть ли не на спину и злился страшно, но без Лома обойтись не мог и терпел его.
Генка увидел меня, блудливо улыбнулся и сказал нараспев:
— Ладушка.
— Привет, Ломик, — мяукнула я и подошла вплотную.
Он слегка раздвинул ноги, касаясь коленкой моей ноги, ухмыльнулся еще шире и только что не облизнулся. Я облокотилась на стойку — в таком ракурсе бюст мой выглядел сокрушительно. Лом воззрился на него и все-таки облизнул губы.
— Аркаша здесь?
— Ага. Вчера Косой был. Фейерверк устроил. Старичок наш убытки подсчитывает. Злой как черт.
— А ты чему радуешься?
— А мне что? Я считать не мастер. В школе двоечником был. Мое дело кулаками махать.
Лом посмотрел на свой здоровенный кулак с печаткой на мизинце и любовно его погладил. Я усмехнулась и еще чуть-чуть продвинулась вперед. Лом покосился на дверь Аркашиного кабинета, легонько меня по бедру погладил и опять пропел:
— Ладушка, красавица ты наша. Смотрю я на тебя, и челюсти сводит.
— А ты их разожми.
— Боюсь из штанов выпрыгнуть.
— А ты штаны-то сними, не стесняйся, что я, мужика без штанов не видела?
— Как же, мне Аркаша за тебя враз башку оторвет.
— Ну и что, она у тебя все равно только для красоты. Ты ж ею не пользуешься.
Он опять ухмыльнулся, спросил:
— Старичок тебе «Волгу» пригнал?
— Мне.
— Раскошелился, значит. — Лом снова погладил мое бедро. — Как он с тобой управляется, козел старый, такую бабу ублажить надо, а, Ладушка? Доведешь старичка до инфаркта. Перетрудится.
— Берегу я его, не балую.
Лом засмеялся.
— Стерва ты, Ладка.
— Конечно, стерва, а кто еще с вами, бандюгами, вязаться будет?
— И то верно, — согласился Лом. Тут дверь Аркашиного кабинета открылась, и он сам выкатился.
— Чего вы там шепчетесь? — Он нахмурился. Я подошла к нему и поцеловала в лысину.
— Спасибо за подарок.
Он подозрительно покосился на меня, потом на Лома и сказал:
— Идем, поговорить надо.
В кабинете я села на стол, распахнув шубу.
— Коленки-то убери, — досадливо буркнул Аркаша. — Войдет кто-нибудь.
— Ну и что? Иди сюда.
— Подожди. Вчера Косой был.
— Знаю. Лом сказал.
— Грозился.
— Подумаешь. Иди, я тебя поцелую.
— Да прикрой ты коленки, ну что за баба. Ух, глаза бесстыжие.
— Отстань, надоел.
— Надоел. Только и слышу. О чем с Ломом шептались? Думаешь, не видел, как он задницу твою оглаживал? Мужа тебе мало, а? Что ты перед ним титьками-то трясешь? Ведь просил, просил же…
— Да пошел ты к черту, — сказала я и направилась к двери.
— Подожди… Куда ты?
— Домой. Тошно мне от тебя. Приехала за машину спасибо сказать, а ты, как филин, ухаешь.
Аркаша подкатился ко мне колобком.
— Ладуль, кто у тебя на квартире был?
— Сдурел? — вытаращила я глаза.
— Вчера заезжал. Пустые бутылки из-под шампанского, накурено.
— Девичник устраивала.
— Врешь. Вижу, что врешь. Узнаю чего… Молодого захотелось, да?
— Захотелось, захотелось, — вздохнула я и стала в окно смотреть. — Ты бы, зануда, спасибо сказал, что я с тобой столько лет живу и ни разу тебе не изменила. Докаркаешься, начну таскать на квартиру кого попало.
— Я тебе потаскаю… — начал Аркаша, но закончить не успел, в комнату кто-то вошел и сказал:
— Привет, пап.
Обращение «пап» было так забавно, что я с любопытством оглянулась и замерла с открытым ртом: на пороге стоял Димка.
— Привет, — брякнула я и улыбнулась. Димка вытаращил глаза.
— Проходи, сынок, — засуетился Аркаша, взглянул на меня и недовольно буркнул:
— Проходи, сынок, — засуетился Аркаша, взглянул на меня и недовольно буркнул:
— Иди отсюда.
Я выплыла из кабинета. В голове моей все перепуталось. Димка — Аркашин сын… А я-то хороша, могла бы поинтересоваться фамилией любимого, да и всем остальным тоже. Ситуация мне не нравилась. Что, если Димка сдуру все расскажет отцу? Прощай, денежки.
Я покосилась на Лома. Он все еще сидел за стойкой и мечтательно разглядывал потолок. На всякий случай его стоило пригреть. Я подошла и села рядом.
— Старичок не в духе? — спросил Лом.
— Не в духе. А кто это к нему пожаловал?
— Димка-то? Сын. То от папаши нос воротил, не желал знаться, а тут забегал. Папа понадобился. Аркаша взялся его натаскивать. Династия. А я вчера в театре был.
— О господи. Как тебя занесло?
— Мужа твоего хотел посмотреть. Любопытно. Красивый мужик.
— Ага. Ален Делон.
— Не знаю такого. Видать, не из наших.
— Видать, Ломик, видать.
— Все дразнишь? — пропел Генка.
— Дразню. — Я сунула руку под его пиджак, Лом ухмыльнулся, глаза стали маслеными, он обхватил меня коленками и шепнул:
— Сдурела? Увидят.
— Так нет никого.
Лом притянул меня поближе, зашептал горячо:
— Приходи ко мне, слышишь? Ты ж знаешь, как я тебя хочу. Как увижу тебя, выть хочется. Ну на кой черт тебе этот хрыч, а? Я тебя так ублажу…
— Ага, — хмыкнула я, — сам говорил: Аркаша голову оторвет.
— А ну его к черту.
Аркаша, легок на помине, выкатился из кабинета, а за ним Димка, полоснул меня взглядом и исчез за дверью. Аркаша потрусил к нам.
— Все обжимаетесь…
— Разговариваем, — ухмыльнулся Лом.
— Вижу, как вы разговариваете.
Я разглядывала его круглую физиономию, силясь отгадать, проболтался Димка или нет? Кроме обычного выражения ласковой глупости, на нем ничего не было.
— Это кто? Неужто сынок твой? — спросила я.
Аркаша нахмурился.
— Разглядела, кошка. Успела задницей крутануть.
— Не может быть у тебя такого сына. Откуда? Высокий, красивый.
— В отца, наверное, — хмыкнул Лом и тут же добавил:
— Ну, пошутил…
— А Ломик прав, — мяукнула я, — наставила тебе рога лет двадцать пять назад дражайшая половина.
— Ты сына не трожь, — грозно сказал Аркаша, и выглядел он при этом страшно забавно. Лом фыркнул и отвернулся, а я ресницами взмахнула пару раз, в глаза дурнинки напустила и сказала ласково:
— Сынок у тебя, Аркаша, красавец и на тебя похож. Что-то есть, правда. Глаза, да, Ломик?
— Точно. И волосы. — Лом радостно хрюкнул и на Аркашу покосился, а тот на меня.
— Ты на сына не смотри, слышишь? Я серьезно. Он парень молодой, кровь горячая, а ты своей задницей так накручиваешь, аж ресторан ходуном ходит. Чего ты вообще сюда приехала, я что, звал?
— Нет. Теперь и позовешь, не приду. — Сделав свирепое лицо, я направилась к выходу. Здесь меня Аркаша и перехватил.
— Ладушка, ну прости, Косой достал, ты с Ломом обжимаешься, Димка тебя увидел, неловко перед сыном. Ты бы поскромнее. Ну чего из юбки-то вылазить, а? Он мать любит, а ты… Ходишь точно кошка. Неудобно.
— Утомил ты меня, Аркаша, — сказала я. — На тебя не угодишь. То дай поглажу, то коленки убери, то соскучился, то не звал. Пошлю-ка я тебя к черту. Подумай на досуге, чего тебе от меня надобно, и позвони.
Одно было хорошо: Димка промолчал. Следовало его найти и поговорить. Аркашин домашний телефон я знала и воспользовалась им. Трубочку сняла матушка, ласково со мной поговорила и Димку позвала.
— Дима, — голосок у меня стал тоненький, аж звенит, — нам встретиться надо. Приезжай.
— Нет, — отрезал он, а я заплакала.
— Приезжай.
— Не жди, не приеду, — и повесил трубку.
Где не приехать, приехал. Правда, часа через два и во хмелю. Глаза мутные, смотрел исподлобья, прошел, сел на диван. Я пристроилась в ногах, за руки его схватила и сразу реветь. Он горестно помолчал, погладил меня по волосам и сказал:
— Знаешь, как тебя мать зовет? «Отцова сука».
Положим, с их маменькой у нас старые счеты, но говорить ей так все же не следовало.
— Пусть зовет как хочет. Я люблю тебя.
— Господи, Ладка, ты и отец. Не могу поверить. Скажи, все это время ты и с ним…
— Нет, — зарыдала я, тряся головой. — У нас с ним давно ничего нет. Старенький он стал, не до того…
Димка дернулся и рявкнул:
— Замолчи, замолчи, слышишь…
— Дима, мальчик мой, — зарыдала я еще громче. — Чего ты себе душу-то рвешь? Ну случилось и случилось, что же теперь?
— Ничего ты, Ладка, не понимаешь. Как я тебя в дом приведу, отцову суку, как?
«Так и не надо», — очень хотелось сказать мне, но это было не к месту, а ничего другое в голову не шло. Я стала Димке зажимать рот губами, чтоб помолчал немного, потом начала торопливо расстегивать его штаны.
— Перестань, — сказал он, но не убедил меня, и кончилось все так, как я и хотела.
Мы лежали обнявшись, Димка оглаживал мою грудь.
— Поговорю с отцом. Побесится и простит. Мать жалко, конечно, а что делать?
Мне это очень не понравилось.
— Подожди, Дима, я сама с ним решу. У меня лучше получится. Ты только не торопи меня. Я все сделаю, вот увидишь, все хорошо будет. Димка начал возражать, но я от его губ переместилась вниз, и его хватило минут на десять, потом он про Аркашу забыл, сладко постанывал, шептал «Ладушка» и в конце концов со всем согласился.
* * *— Надо ж так нарваться, — клокотала Танька, — из всех щенков в городе выбрать Аркашкиного! Черт попутал, не иначе. Ладка, завязывай с ним, засветишься. Хочешь, я тебе мужика подсватаю? Высоченный, и весу в нем килограммов сто двадцать, ей-богу. Огонь мужик. Хочешь?
— Ты, Танька, дура, прости господи.
— А ты умная? Ну что тебе Димка, свет клином на нем сошелся? Да таких Димок по городу собирать замучаешься. Это ты с непривычки так к нему присохла. Пригрей другого, третьего, и все пройдет. Учись у меня.
— Отстань, Танька, Димку я не брошу. Хочу, и все.
Танька тяжко вздохнула.
— А мой-то недоумок тоже в бандюги подался… Дружки, мать его… Ошалел от денег, еще и хвалится. Недоумок, как есть недоумок. Морду отожрал, а мозгов не нажил. И откуда у Аркаши такой сын? Черт плюгавый, смастачил же. Боек был по молодости папашка.
В одном Танька была права: засветиться мы могли запросто. Следовало соблюдать осторожность. Я уговорила Димку встречаться пореже, да какое там! Стоит ему позвонить, у меня уже коленки трясутся.
— Лада, — говорит он, — просто увидимся, в машине посидим.
Как же, посидишь.
— Поедем, хоть на полчасика.
А в квартиру вошли и все на свете забыли. Я у Аркаши недели три не появлялась. Знаю, что съездить надо, а душа не лежит. Все мысли только о Димке. После Восьмого марта он за мной заехал на работу.
— Ладушка, соскучился.
У меня с утра было дурное предчувствие, знала, что не нужно на квартиру ехать, но послушалась Димку, и мы поехали.
Димка на коленях возле постели стоял и мои бедра языком нализывал, а я руками простыни мяла и сладко поскуливала. Та еще картина. Тут черт и принес Аркашу. Вкатился в комнату и заорал:
— Ах ты, сука… Чуяло мое сердце, чуяло.
Димка дернулся, поднял голову от моих коленок, и Аркаша охнул:
— Сынок… — да так и замер.
Димка стал торопливо натягивать штаны, Аркаша хватал ртом воздух, а в дверях Лом подпирал спиной косяк и ухмылялся. Я перевернулась на живот, положила головку на ладошки, задницу приподняла и мурлыкнула:
— Ломик, ты что ж в дверях-то стоишь, как не родной, ей-богу.
Лом хохотнул и на Аркашу покосился. Тот в себя пришел.
— Оденься, потаскуха, смотреть на тебя тошно.
— Перестань, отец, — подал голос Димка.
— Сынок, — запричитал Аркаша, — ну что ты с ней связался, стерва она. Ведь все нарочно делает, из подлости, чтоб досадить. Ты думаешь, она с тобой спит так просто? Деньги ей нужны. Шлюха она, шлюха, сука бессовестная. Ты посмотри на нее, вон развалилась, кошка блудливая, подходи и бери кто хочешь, только деньги плати.
— Замолчи! — Димка пятнами пошел, глаза горят, а Аркашка рядом с ним пританцовывает.
— Сынок, облапошит она тебя, помяни мое слово. Да если б я знал, что у вас по-хорошему, да разве ж я… Ты ведь мне сын и всего на свете дороже. Только ее-то я знаю как облупленную. Погубит она тебя.
— Уйди, отец, — стиснув зубы, сказал Димка. — Прошу, уйди.
И тут Аркашка-стервец номер выкинул: взял и заплакал. Слезы по его глупому лицу покатились, а он жалобно так заговорил:
— Дима, сынок, на что она тебе! Ты молодой, у тебя все впереди, будут у тебя еще бабы, а мне, может, и осталось совсем ничего. Одна у меня радость в жизни, вот эта сучка. Прикипел я к ней.
На Димку смотреть стало страшно. Грудь ходуном заходила, глаза больные, бросился бежать вон из комнаты, схватил куртку, хлопнул дверью.
— Сукин ты сын, — сказала я Аркаше. — Родного сына в дураках оставил. Мастер. Что-то тошно мне с вами, пойду в ванную, а вы выметайтесь.