Пошла мимо Лома, он на меня глаза пялил вовсю, а морда довольная.
— Что, Ломик, — сказала я ласково, напирая на него грудью. — Твоя работа?
Он облизнулся, а Аркаша заорал:
— Уйди отсюда, уйди, пока не убил.
Следовало найти во что бы то ни стало Димку. А он исчез. Раз пять домой звонила, трубочку маменька брала: «Димы нет». С утра возле их дома в машине сидела, из автомата звонить бегала. Из дома он не выходил, и дома его, по словам матери, нет. Ясное дело, врет. Плюнула на все и пошла к нему. Маменька дверь открыла, увидела меня и глаза вытаращила:
— Ах ты, бесстыжая!
Я сделала шаг и рявкнула во весь голос:
— Димка где?
— Нет его, уехал.
— Врешь. Дома он.
— Уходи немедленно, милицию вызову.
— Вызывай. Не уйду, пока Димку не увижу.
Тут он и появился. Видок у него как с перепоя, глаза больные, лицо бледное.
— Идем, — сказала я и к выходу, он за мной, а маменька за ним.
— Дима, не ходи с ней, — закричала.
— Мама, успокойся, я сейчас, — ответил он.
Меня трясло так, что зуб на зуб не попадал; спустились мы на один пролет, у окна встали. Родительница все ж таки выскочила.
— Мама, — попросил Димка, — не надо весь подъезд по тревоге поднимать. Я сейчас.
Дверь она закрыла неплотно, подслушивала, язва. Мне, впрочем, на это было наплевать.
— Дима, — заплакала я, — не бросай меня, пожалуйста.
Он отвернулся.
— Тебе обязательно надо было себя шлюхой выставлять?
— А что мне делать? В ногах у родителя твоего валяться? Не дождется.
— Грязно все это, — сказал он, поморщившись, а я дернулась, точно меня ударили.
— Я тебя не обманывала. Ты знал с самого начала.
— Знал, только не про отца.
А у меня мысли путались. Надо было что-то сказать, убедить его, заставить со мной поехать, а я только смотрела на него во все глаза, чувствуя, как сердце рвется на части. Протянула к нему руку, позвала:
— Дима.
Он дернул головой:
— Не надо.
Я бросилась бегом по лестнице, думала, за мной кинется, позовет… Не кинулся и не позвал. Я выскочила из подъезда, успев услышать, как хлопнула дверь в его квартиру. Села в машину, реву, слезы, как горох. Поехала к Таньке на работу, наревелась вдоволь, дождалась, когда муж в театр уйдет, и домой отправилась, опять реветь.
Едва приехала, как в дверь позвонили. Я кинулась со всех ног открывать, думала, может, Димка, а это Аркаша.
— Уйди! — крикнула я ему. — Уйди, мерзавец, видеть тебя не хочу.
Села на диван, лицо в подушку зарыла, а Аркаша в ногах пристроился и ласково запел:
— Ладушка, не плачь, радость моя. Ну что тебе Димка, только и хорошего в нем что молодость. А я-то тебя как люблю, а, Ладушка? Мне-то каково? Давай мириться.
— Уйди, подлюга, — заорала я, — тошно мне от тебя. Умру я без Димки.
— С чего умирать-то, Ладушка? А я к тебе с подарочком. Поезжай в круиз по Средиземному морю. Слышишь, Ладуль, отдохнешь, загоришь, тряпок купишь. Ладушка, красавица моя, ну погуляй, развейся, я ж не против, слышишь? Поезжай, а я тебя ждать буду. Приедешь, и все у нас по-старому пойдет. Все хорошо будет.
* * *Из круиза я вернулась в начале мая. Позвонила Таньке. Она прибежала за подарками, ну и барахло посмотреть, само собой.
— Ладка, загар — убиться можно, выглядишь — класс. Аркаша тебя заждался, дни считает. Когда, говорит, Ладуля приедет? Ты ему звонила?
— Завтра, — отмахнулась я. — Танька, как тут Димка?
— А что Димка? Хорошо. Бабу завел. Во-вка рассказывал. Студенточка какая-то, говорит, ничего. Конечно, с тобой ей и рядом не стоять, но девахе девятнадцать годков, сама понимаешь. Вовка говорит, он ее из института встречает, к себе домой приглашает. Любовь. Мужик-то, что я говорила, цел. Хошь, посватаю?
— Отстань.
— Да на хрена тебе Димка? Свет в окошке. Добро бы дело. Мой вон, стервец, пропадал три дня, говорит, машину новую обмывал, чай, с бабами шарахался. Все они козлы… Я своего поперла. Прибегал мириться, в ногах валялся. К себе больше не возьму, пусть с мамашей живет, недоумок.
— А чего вообще держишь?
— Как не держать? Привыкла, жалко. Опять же, пропадет без меня. Ну какой из него бандит, его курица облапошит. Одно слово — недоумок. Лом про тебя спрашивал, говорит, скучает.
— Он все и подстроил, подлюга. Я его достану.
— Не связывайся с ним, себе дороже.
С Ломом все-таки надо было разобраться, Димку я ему ни в жизнь не прощу. Приехала я как-то в контору, в баре Пашка сидел, по части где чего достать — первый человек. Я к нему подсела. Пашка улыбался, меня разглядывал, и я улыбнулась, ласково так, и попросила:
— Паш, наручники достань.
— Наручники? — вытаращил он глаза. — Зачем?
— Да в кино один прикол видела, хочу папулю порадовать.
Пашка хмыкнул:
— Ясно. Достану.
— Когда?
— Да завтра приходи, принесу.
Принес. Тут и Аркашка весьма кстати в Москву собрался, проводила я его — и в контору. Утро, народу ни души, Лом с мужиками в подсобке резался в карты. Я вошла и заулыбалась с порога.
— Привет, мальчики.
Лом оглядел меня с ног до головы, облизнулся и пропел:
— Ладушка…
— Ломик! — Я подошла поближе, чтоб он мои коленки чувствовал, колыхнула бюстом и сказала:
— Аркаша уехал, а мне деньги нужны.
Лом ничего спрашивать не стал, молча бумажник протянул. Я денежки отсчитываю, он как раз партию доигрывал и говорит:
— Бери все.
Я и взяла. А чего не взять, если дают? Бумажник вернула.
— Спасибо, Ломик, — говорю ласково, — Аркаша приедет, отдаст.
И пошла. Лому карты враз неинтересны стали. Догнал он меня в коридоре.
— Ладушка.
Я у стеночки встала, улыбаясь. Лом подошел, руками в стенку уперся возле моих плеч, посмотрел шалыми глазами. Я бюстом еще разок колыхнула, так, для затравки, и мурлыкнула:
— Руки убери, увидит кто.
— Да нет никого, — шепнул он, обхватывая меня своими ручищами. — Ладушка, давай по-хорошему, а? Поехали ко мне, думаешь, я хуже Димки? Да я тебя так ублажу… а, Ладушка?
И сразу ко мне под подол полез, рожа стала багровая, руки потные, а я коленочку к его бедру прижала.
— Поехали, — хрипит.
— Аркаша узнает, — шепнула я, а сама ему шею нализываю.
— Да черт с ним, поехали.
— Да подожди ты, мужики увидят.
— Я им башки враз поотшибаю, не бойся.
— К тебе не поеду. Ко мне приезжай.
— Когда?
— Часа через два.
— Да я свихнусь за это время.
— Ничего, в самый раз будет.
Лом все-таки меня выпустил, я подол одернула и бежать.
Через два часа он явился, с шампанским, шоколадом, жратвой на целую роту, а самое главное, с букетом роз. Все-таки Лом мужик забавный. Я встретила его в пеньюаре, грудь под кружевом выглядела весьма эротично. Он затрясся и сразу полез ко мне.
— Да подожди ты, господи, — разозлилась я. Взяла его за руку и потянула к тахте. Лом, как на учениях, за две секунды пиджак с рубашкой стянул и меня глазами жрет, за штаны принялся, но я его остановила:
— Подожди, я сама. Ложись.
Он бухнул свои сто килограммов на тахту, ножки слегка подогнулись, а пол затрясся. Я сняла пеньюар, Лом только охнул. Торопиться я не стала, попросила:
— Руки откинь назад.
— Зачем? — удивился Лом.
— Узнаешь, — шепчу я.
Он руки за голову закинул, а у меня уж все заранее приготовлено: наручники за трубу от батареи продернуты и подушечкой прикрыты. Я щелкнула наручниками, а Ломик удивился:
— Зачем?
— Мне так больше нравится.
Он хмыкнул, повел шалыми глазами:
— Выдумщица.
Ломик лежал в наручниках, а я с него снимала штаны. Не спеша. Он поскуливать начал и спину поднимать. А я ноги ему нализывала. Добралась до левой щиколотки, ремешком ее зацепила и привязала покрепче к ножке тахты. И по правой ноге поехала. Лом сначала выл, потом заорал:
— Ладка, иди ко мне, слышишь?!
— Сейчас, — ответила я ласково.
Зацепила вторую ногу, нежно поцеловала его в пупок и спрыгнула с тахты на пол, подняла с пола пеньюар. Ломик глаза выпучил. — Отдыхай, сокол, — сказала я. — Съезжу в контору, мужики тебя освободят, узнаешь, как перед народом без штанов лежать.
Лом ни грозить, ни уговаривать не стал. Глазами полоснул, кадыком дернул и спросил:
— За этим звала? Рожа у него была — страшнее не придумаешь. Я почувствовала настоятельную потребность обдумать ситуацию, затопталась по комнате, время тянула. Над мозгами Лома можно потешаться сколько угодно и дразнить его этим бесконечно, но вот мужское достоинство задевать не следовало. Ни в жизнь не простит. Я покосилась на Лома: глаза горят, челюсти сжаты… Самое невероятное — он все еще хотел меня. Я подошла ближе, а он почувствовал что-то, хрипло позвал:
— Иди ко мне, быстро, ну?
— Уйдешь тут, как же, — досадливо сказала я и у него между ног устроилась. Темперамент у Ломика будь здоров: не Аркаша, не муж и не Димка. Лом стонал, я повизгивала, одно слово: зоопарк. Я ему грудь целую, а он ко мне тянется, орет:
— Развяжи мне ноги, твою мать, неудобно…
Пришлось развязать. Он стиснул ногами мою задницу, ноги у него железные, я только охнула. Волосы мне на глаза падают, воздуха не хватает, Лом весь в поту, нижняя губа в кровь искусана.
— Сними, наручники, — просит, — я тебя приласкаю.
Словечко показалось мне двусмысленным, я на его лицо воззрилась, силясь отгадать, какой пакости от него следует ждать, а у него глаза мутные, губы свело, видно, не до пакостей сейчас человеку.
— Да сними ты эти наручники, черт тебя дери, без рук кайф не тот.
Я решила рискнуть, сняла их и в угол бросила. А Лом на меня кинулся, как стая голодных волков. Неутомимый у нас Ломик.
Уже поздно вечером мы сидели на кухне. Я пила шампанское, Лом стакан водки хватил, усадил меня к себе на колени и запел:
— Ладушка, красавица моя, ну что, ублажил?
Я поцеловала его, похвалила за старательность, а он сказал:
— Нам с тобой друг друга держаться надо. Слышь, Ладуль, я серьезно. Мало ли чего с Аркашкой… Кто у дела будет? Я, может, мозгами не очень, ну так и не лезу, а ты баба умная. Ладушка, я ведь знаю, Аркаша без тебя шагу не сделает, ты у него первый советчик, все дела знаешь. А я в этой бухгалтерии ни черта не смыслю. Давай дружить. Мы вдвоем с тобой таких дел наворотим, все деньги наши будут, а, Ладуль?
— Чего это ты Аркашу хоронишь? — удивилась я.
— Так давление у него. Жаловался.
— Кого ты слушаешь? Он нас с тобой переживет.
— Да на черта он нам, козел старый. Не надоел он тебе? Ты подумай, Ладуль, ну чего этому черту все: и баба такая, и деньги. Инфаркт я ему мигом устрою, ты только шепни.
Слова Лома меня слегка настораживали: эдак он завтра вспомнит, что тут нагородил, и с перепугу голову мне оторвет. Надо было что-то придумать.
— Ломик, — я время тянула, целовала его и грудью терлась, — скажи мне слова.
— Какие?
— Ну, какие мужчина женщине говорит.
И Лом сказал. Слов пятнадцать, десять из них порядочная женщина даже мысленно повторить не сможет. Я покраснела, а Лом заржал.
— Ладушка, радость моя, я ведь по-хорошему с тобой хочу. Поженимся, все деньги наши будут, слышь? Я ведь знаю, ты баба честная, сколько лет с Аркашкой жила и ему не изменяла, я ж приглядывал. А Димка, понятное дело, что ж тебе была за радость со стариком… Со мной все по-другому будет. Ты, может, думаешь, я бабник? Да на хрена они мне, ну лезут, суки, лезут, я ж один живу. Почему я до сих пор не женился, а? Я тебя жду, век свободы не видать, если вру. Слышишь, Ладушка?
— Слышу, — вздохнула я.
— Так что скажешь?
— Считай, я в деле. Только вот что, горячку не пори, здесь по-умному надо… Я к делам присмотрюсь получше, вникну, чтобы разом все к рукам прибрать.
— Хорошо, Ладуль, как скажешь.
— И от меня подальше держись, — попробовала я внести ясность. — Аркаша не дурак, смекнет, в чем дело.
— Понял, — кивнул Лом. — Завтра увидимся? Приезжай ко мне, слышишь?
— Ломик, хочешь дело делать, о сексе забудь, — наставительно сказала я.
— Как забыть, — ужаснулся он, — ты что, Ладушка, да на черта мне тогда и деньги?
Да, трудно было говорить с распаленным страстью Ломом.
— Надо поосторожней, меня слушай, скажу можно, значит, можно. Понял?
— Завтра, да? — спросил Лом, заглядывая мне в глаза.
— С ума сошел? Ты меня вообще-то слышишь?
— Но сегодня время-то еще есть?
* * *Прошел месяц. Димку я так ни разу и не видела. Душа изболелась. В начале лета пришла в контору. Лом тосковал на диване. Я села на стол напротив него, ногу на ногу закинула.
— Где Аркашка? — спросила.
— Здесь. Суетится. Радость у нас, сына женим.
— Димка женится? — Как ни ударила меня новость, но перед Ломом я сдержалась, спросила спокойно.
— Ага. Старичок наш рад, до потолка прыгает. Студентка, спортсменка и просто красавица. Порядочная. На порядочность старичок особенно напирал, видать, уже испробовал.
— А где гулять будут, здесь?
— Обижаешь, сына женим, один он у нас. В «Камелии». Старичок народу сгоняет, целый табун.
— Ты пойдешь?
— Конечно. Кто ж за порядком следить будет?
— Да когда свадьба-то?
— Послезавтра. Старичок по горло занят, слышь, Ладуль? Поедем ко мне?
Лом поднялся, руки мне под подол сунул и целоваться полез.
— Ломик, ты опять за свое, — мурлыкнула я. — Ведь договорились.
— Договорились, договорились, не могу я. Хлопну папулю, надоел, прячься от него, больно надо. Без трусиков?
Лом наклонился, лизнул мне ногу, усмехнулся блудливо:
— Хочешь?..
— Я тебя, черта, как вспомню, на стенку лезу.
— Ладуль, ну чего ты…
— С ума сошел, Аркаша увидит.
— В машину пойдем, на пять минут, а? Сил нет.
— Потерпи до Димкиной свадьбы.
— На всю ночь? — хмыкнул Лом.
— На всю, да пусти подол-то, — разозлилась я.
Аркаша в кабинете на калькуляторе что-то высчитывал, увидев меня, заулыбался. «Сейчас ты у меня улыбаться перестанешь».
— Денег дай, — сказала я.
— На что? — спросил он, подхалимски улыбаясь.
— На все.
— Ладушка, сына женю, прикинь, какие траты.
— Чего на свадьбу не зовешь?
Аркаша заерзал.
— Сама подумай…
— Ты что ж, стыдишься меня, что ли? — вскинула я голову.
— Да господи, да разве ж в этом дело? Только ведь…
— Значит, так, — сказала я, — добром не пригласишь, сама приду. Я вам такую свадьбу устрою, век помнить будете.
Аркаша поерзал, пожаловался на судьбу. Сошлись на том, что я пойду с Ломом, народу много, в толпе меня не заметят. «Как же, не заметят меня, дождешься».
Я вышла из ресторана, коленки тряслись, голова кружилась. Димка женится, не видать мне его. Будет возле жены сидеть, он из таких, чокнутых. Я поехала к Таньке, на кухне Вовка тосковал со стаканом чая.
— Вова, у Димки свадьба? — спросила я.
— Да. Говорить не велел.
— Ты пойдешь?
— Я ж свидетель, пойду.
— Вова, привези мне завтра Димку, слышишь?
— Не пойдет он, не захочет. Я про тебя спрашивал, говорит, все.
— Вова, мне только увидеть его… Привези!
— Да я что. Не пойдет он…
Я перед Вовкой на колени бухнулась:
— Приведи Димку, век должна буду.
— Лад, ты что, встань. Я попробую…
Танька рядом причитала:
— Ладка, не суйся, хрен с ним, пусть со студенточкой трахается, надоест она ему в пять минут. Натворишь дел, ох, чует мое сердце…
* * *На следующий день я в Вовкиной квартире металась, как зверь в клетке. Ждала Димку. Вовкина мать была на даче, Вовка меня привез и за другом уехал. Я ждала, руки ломала. Услышала, как дверь хлопнула, потом Димкин голос. Я вышла, он меня увидел, в лице переменился, Вовка потоптался и сказал:
— Ну, это, пошел я, — и исчез за дверью, а Димка мне:
— Зря ты, Лада, ни к чему…
Хотел уйти, а я в рев и в ноги ему.
— Димочка, подожди, прошу тебя. Пять минут. — Он стоит, на меня не смотрит, а я реву еще больше. — Димочка, я ведь знаю, женишься, ты ко мне не придешь. Простимся по-хорошему, ведь на всю жизнь прощаемся. Люблю я тебя, Дима, пожалей меня…
Я ему руки целовала, а он губы кусал, попросил жалобно:
— Лада, пожалуйста, не надо. Тяжело мне.
— Димочка, последний раз, последний раз…
Он хотел меня поднять, а я ему в шею вцепилась, потянула за собой на пол, торопливо целуя.
— Возьми меня, — попросила, срывая одежду.
Куда мужику деваться?
Обоих трясло, лежали обнявшись, я глаза открыть боялась. Димка меня поцеловал и шепнул тихо:
— Пошли в Вовкину комнату.
Время пролетело, я и в себя не успела прийти.
— Уходить мне надо, — тихо сказал Димка, я обхватила его за плечи и попросила:
— Еще полчасика, и пойдешь.
Часы пробили одиннадцать. Тут уж я сама ему сказала:
— Иди, Дима, поздно, — отвернулась, слезы глотаю. Он ко мне прижался:
— Лада, уйду в двенадцать.
Не ушел. Только в четыре утра поднялся, стал одеваться.
— Ты ее не любишь, — сказала я, сидя в постели. — Зачем жизнь себе и мне калечишь? Ты меня любишь.
— Люблю, — вздохнул он. — Только теперь не переиграешь.
А я на нем повисла, зашептала жарко:
— Давай уедем вдвоем, слышишь?
— Господи, Лада, сегодня ж свадьба, гостей до черта. И Светка.
— Что Светка? Ее тебе жалко, а меня нет? Неужели жизнь свою погубишь, для того чтобы какие-то балбесы на твоей свадьбе напились, наелись? Уедем, Дима, на юг, пусть тут без нас разбираются. Вернемся через месяц, все поутихнет. Вместе жить будем.
— Лада, — Димка встал на колени, в плечи мои вцепился, — поклянись, что отца бросишь.
— Брошу, Димочка, — торопливо закивала я, — брошу, с мужем разведусь, ребенка тебе рожу, все сделаю, что захочешь, только поехали.
— Едем, — сказал он. — Машина под окном.
— К Таньке надо, денег занять.
Танька поначалу обалдела, принялась орать, но быстро выдохлась и рукой махнула, дала денег. Я изловчилась и мужу позвонила, так чтобы Димка не слышал. Не помню, что ему плела. Валерка первый раз в жизни на меня наорал, а я трубку бросила.