Однако Альшванг не только умудрялся оплачивать свое жилище – он позволял себе держать домработницу и ездить на такси. Домработница баба Маня приходила к нему дважды в неделю: делала уборку, стирала, приносила продукты и готовила.
Куда Герман Борисович ездил на такси, Артем еще не успел выяснить. Раз или два в неделю старик вызывал машину во второй половине дня и возвращался домой около десяти вечера.
Следствие по делу об убийстве Вероники Лебедевой и Авроры Городецкой зашло в тупик. Убийца оставался вне поля зрения. Единственная ниточка, которую Артем боялся оборвать, была Динара – к ней Вероника, возможно, ходила гадать. Карты! Вот что не давало сыщику покоя. Откуда-то убийца знал о картах и даже отразил это в стихах. Он словно бросал вызов ему, Артему Пономареву: «Покажи, парень, на что ты способен! Я даю тебе подсказку. А то уже скучно становится.
Игра теряет остроту: из нее уходит преследование. Кто кого?»
Убийца знал о картах. Откуда? Может, сама Вероника рассказала? Тогда он находится в ее ближайшем окружении. Или о картах преступнику сболтнула гадалка? Тогда он где-то рядом с ней. Именно поэтому Артем и ходит вокруг да около театрального дома. Есть еще вариант: карты – просто художественный образ, подходящая рифма. Тогда Артем зря теряет время. Что поделать, издержки его работы. Утешает одно: отрицательный результат – тоже результат. Слабое утешение…
Наблюдение за домом пока существенно не помогло Пономареву в его поисках. Но кое-что интересное было. Например, еще один наблюдатель. Кто он? Воздыхатель кого-то из женщин? Их в доме проживает всего три: Авдеева, Изабелла и Динара. Берту Михайловну и приходящую домработницу Альшванга можно в расчет не брать. Мужчина явно не желает быть узнанным: прячется, поднимает воротник, надвигает шляпу на лицо. И никогда не заходит в дом – просто следит. За кем?
Целыми днями торчать у дома Пономареву было некогда. Он с сожалением покидал пункт наблюдения. Сегодня у него по плану разговор с Никитским.
Директор и владелец фирмы «Альбион» оказался на месте. Он радушно встретил Артема.
– Коньяк? Кофе? Чай? – предложил он.
Сыщик с удовольствием уселся в кожаное кресло и оценил вежливость Дмитрия Сергеевича.
– Пожалуй, коньяк, – согласился он.
– Жена мне все рассказала, – сообщил Никитский, разливая коньяк в рюмки. – Ужас. Бедная Аврора! Девочка не успела насладиться жизнью. Она только начала входить во вкус…
– Почему вы назвали фирму «Альбион»? – спросил Артем.
Никитский опешил. Он не ожидал такого вопроса.
«Нервничает… – подумал Пономарев, отпивая коньяк. – Но старается вести себя непринужденно».
– Я с детства бредил Англией, – чуть торопясь, начал Никитский. – Робин Гуд, война Алой и Белой розы, рыцари, Тауэр, Биг-Бен и Вестминстерское аббатство. Волшебные слова! Считайте, что я романтик. Я ведь решил заняться бизнесом, чтобы заработать денег и поехать в Лондон. Верите?
Непонятно было, шутит он или нет. На губах Никитского блуждала странная улыбка – скорее ироническая, чем мечтательная.
– Что ж, понятно. А как все было в тот вечер? Я имею в виду двадцать шестое ноября. Вы проводили время в «Гатчине»?
– Да. Мы с женой решили отдохнуть… В ресторане встретили Сашу Мерцалова с красивой девушкой. Сели к ним за столик. Саша волновался, много пил…
– Почему?
Никитский усмехнулся.
– Ревновал, наверное. У него болезненное самолюбие. И склонность заливать проблемы алкоголем. И то, и другое мне не нравится. Я уговаривал его взять такси. Нельзя же в таком виде садиться за руль! Саша вспылил и уехал, бросил Аврору одну…
– Она расстроилась?
– Я бы не сказал, – ответил Никитский, помявшись. – Ей было неловко, вот и все. Засиделись допоздна. Потом мы с Леной подвезли ее домой на такси.
– Городецкая пошла домой одна?
– Я понимаю, к чему вы клоните. Не одна. Я ее проводил. А что, я должен был отпустить девушку одну, в такую темень? Вы бы как поступили?
– Наверное, тоже проводил бы, – кивнул Артем. – Вы довели Аврору до квартиры?
– Не совсем. В подъезде не было света… а ей надо было подниматься на третий этаж. Мы пошли в темноте наверх. Глаза немного привыкли, и Аврора сказала, что дальше пойдет одна.
– Ваша жена ждала в такси?
– Да.
– Вы были не против заняться сексом с Авророй?
– Я не насильник. Раз девушка сказала, что пойдет дальше одна, я ни на чем не настаивал. Попрощался и ушел.
– Вы ничего подозрительного не заметили?
– Ничего… – Никитский наморщил лоб, вспоминая. – Я спускался вниз по лестнице, и… кажется, она пыталась попасть ключом в замочную скважину… Какой-то шум был. Может, она сумочку уронила в темноте или оступилась. Точно не скажу. У меня мелькнула мысль подняться и помочь ей. Но… я передумал.
– Почему?
– Не хотел показаться навязчивым.
– Это все?
– Все. Я спустился вниз, сел в машину, и мы поехали домой.
– А дома?
– Легли спать…
Глава 12
– Красивая вещица!
Анна Наумовна рассматривала шкатулку, подаренную Юрием. Ей редко нравились подарки, полученные от мужчин. Виталий Андреевич Князев, с которым она встречалась уже несколько лет, никогда не умел угодить ей. Он рассыпался в извинениях, обещал исправиться, искупить, загладить вину… и снова дарил что-то ужасно дорогое и столь же нелепое.
Князеву исполнилось сорок девять лет. Он был женат, имел взрослого сына и вот-вот мог стать дедушкой. Сын с невесткой жили отдельно, в другом конце города, и чаще звонили, чем приезжали. С супругой Князева более ничего не связывало, кроме общей жилплощади. Впрочем, при его доходах покупка новой квартиры – не проблема. Другое дело его отношения с Левитиной. Она доводила его до умопомрачения. Несколько раз Князев был на грани инфаркта, но Аннушку это ничуть не взволновало.
– Зачем же непременно жениться? – невинно блестя глазами, спрашивала она Виталия Андреевича. – Разве нам с тобою и так плохо?
Ее глаза цвета спелой сливы совершенно сводили Князева с ума.
– Я больше не могу, Аннушка, уходить от тебя домой, где меня ничего не ждет, кроме унылости и раздражения. Я понимаю, что Эля ни в чем не виновата, но ведь и я не виноват, что встретил тебя и полюбил!
Эля – жена Князева – до сих пор не знала о связи мужа с Левитиной. Не потому, что он хотел скрыть это. Виталий Андреевич давно созрел и ни о чем так не мечтал, как признаться во всем, разорвать давно угасший брак и никогда больше не покидать «дорогую Аннушку». Против была именно Левитина. Она взяла с Князева клятву хранить в тайне их отношения.
Когда-то на заре своей влюбленности, моля Анну о взаимности, Виталий Андреевич не скупился на обещания и раздавал их с легкостью, о чем после не раз горько пожалел. Честно говоря, он не ожидал, что их связь окажется долговременной. Он представлял себе нечто вроде приятного развлечения, короткого, как жизнь бабочки. Жаркое лето промелькнуло, цветы увяли, а солнышко спряталось за тучки…
– Так не получится, как вы ожидаете, мой друг! – неоднократно предупреждала его Левитина. – От меня уйти невозможно. Пока сама не прогоню!
Она смеялась, а Князев сдуру веселился вместе с ней. Это сейчас он понял, что Анна говорила чистую правду. А тогда самоуверенному привлекательному мужчине при деньгах и власти казалось, что она рисуется и набивает себе цену. Князев был не мальчик, он знал жизнь вдоль и поперек и чувствовал себя в ней не гостем, а хозяином. Пожалуй, впервые он ошибся по-крупному. В отношении Анны. Она оказалась другой. Никакие ожидания касательно обычных женских повадок не оправдывались. Прогнозы не сбывались. Она смеялась, когда ситуация требовала слез, и грустила, когда все вокруг веселились. Она любила фиалки и орхидеи, а охапку роз однажды выбросила в окно.
– Это лошади все едят овес, милый Виталий Андреевич! – заявила она опешившему Князеву. – А женщины требуют индивидуального подхода. Попрошу не путать одно с другим.
Князев обиделся, но не подал виду. Он решил бросить все, уйти. И не смог. Его неотвратимо тянуло к Анне. Он понял, что такое наркотик. Он осознал многое, чему раньше не придавал значения, и все больше увязал в ее мире, как неосторожная букашка в плену ядовитого цветка.
«Бедный Князев! – думала Левитина. – Но я не должна чувствовать себя виноватой. Разве не со мной пережил он лучшие минуты своей жизни? А у него могло вовсе не быть их!»
Виталий Андреевич слегка надоел ей. Он был милый, заботливый, но… пресный. Как хлеб, без которого остаешься голодным. Но к хлебу хочется чего-то еще. Солененького… или остренького.
Она ничего не обещала Князеву. Никогда. Это было одним из ее принципов в отношениях с мужчинами. Она честно рассказала ему о себе, какая она. А он не верил. Она дала ему в руки все козыри, а он проигрывал…
Анна Наумовна чуть-чуть лукавила. Джокер всегда оставался у нее! Она увлекала, но сама не увлекалась.
Виталий Андреевич слегка надоел ей. Он был милый, заботливый, но… пресный. Как хлеб, без которого остаешься голодным. Но к хлебу хочется чего-то еще. Солененького… или остренького.
Она ничего не обещала Князеву. Никогда. Это было одним из ее принципов в отношениях с мужчинами. Она честно рассказала ему о себе, какая она. А он не верил. Она дала ему в руки все козыри, а он проигрывал…
Анна Наумовна чуть-чуть лукавила. Джокер всегда оставался у нее! Она увлекала, но сама не увлекалась.
Юрий Салахов чем-то задел ее. Своей молодостью? Отчасти. Скорее некоторой холодностью сердца. Раздуть пожар, когда едва тлеет искра, – эта игра захватывает.
Вчера она не ждала его. Салахов явился без звонка, что было неслыханно.
– Вы себе много позволяете, Юрий, – холодно сказала она, в душе ликуя.
Первая победа была одержана.
– Простите, Анна, не мог удержаться. Вы позволите?
Она посторонилась, пропуская его в прихожую, которая тут же наполнилась запахом снега и свежих цветов.
Юрий преподнес ей букет лилий, благоухающий и нежный, как поцелуй богов. Где она слышала эту фразу? «Потом вспомню, – решила Анна. – Сейчас я играю. Не стоит отвлекаться!»
– Кто вас просил? – капризно вымолвила она, тем не менее беря букет. – Ладно уж, входите. Не выгонять же вас, в самом деле…
Она не собиралась его выгонять. Придет время и этому. Не сейчас. Рано…
Юрий, смущенный, разделся и прошел в гостиную. Запах ладана смешался с запахом лилий. Ладан… О боже! Этот запах напоминал ему о церкви, звоне колоколов и покаянии. Но прежде чем прийти на исповедь, нужно же согрешить.
Он молча протянул ей шкатулку, раскрыл. На выстланном бархатом дне лежала прелестная золотая лилия. «Брошь, – догадалась Анна. – Ай да Юра! Даром что купец. Иному аристократу сто очков даст вперед».
– Вы меня балуете, – просто, без всякого выражения чувств сказала она. – Кто вам позволил?
Салахов стоял и молча смотрел на нее, не отводя томительного взгляда.
– Что вы молчите?
– «Молчанье счел я слов уместней…» – процитировал Юрий, улыбаясь одними глазами.
Они провели чудесный вечер, полный молчания. Говорили взгляды и жесты. Но как говорили!..
Юрий вышел от госпожи Левитиной за полночь, пошатываясь, словно пьяный. Он не помнил, как спускался по лестнице, как сел в машину, как ехал по призрачному городу, как добрался до своей квартиры… Глаза Анны стояли перед ним, как звезды небес обетованных.
«Я пропал! – думал он, проваливаясь в вязкий тяжелый сон. – Это безумие…»
Анна Наумовна любовалась лилиями, которые благородно смотрелись в вазе из прозрачного стекла. Шкатулка ей тоже понравилась. Но брошь привела ее в восторг. Она едва сумела скрыть восхищение. Кто бы мог подумать? Откуда у мальчика это безупречное чувство меры, этот тонкий вкус, этот шарм? Неплохо…
Левитина знала о купеческом прошлом Салаховых. Юрий сам рассказал ей кое-что. Он позвонил Анне на работу, представился и заявил, что хочет пожертвовать денег на развитие русской национальной культуры. Дескать, меценатство всегда было в традициях предпринимателей. Мамонтов, Морозов, Третьяковы – кто не знает этих купеческих фамилий? И все благодаря кому? Художникам, артистам, музыкантам! Кто помнил бы о Надежде фон Мекк, если бы не Чайковский?! Она ему давала только деньги, а он дал ей бессмертие…
– Вы жаждете бессмертия? – рассмеялась Левитина. – Что ж, рискните!
На следующий день они встретились. Салахов действительно выделил солидную сумму на поддержание нескольких народных коллективов. Анна постоянно ловила его напряженный взгляд. Ее не покидала мысль, что меценатство – надуманная причина. Она могла поклясться, что Салахов явился в отдел культуры ради нее.
После завершения всех формальностей Юрий пригласил ее в ресторан, «отметить удачную инвестицию».
– Откуда вы меня знаете? – в упор спросила она, сидя за столиком в ожидании заказа.
– Я вас первый раз вижу, Анна Наумовна! – ответил Салахов. – Вы мне верите?
– Мужчинам верить нельзя, Юрий Арсеньевич.
– Так сделайте исключение!
По дороге домой она все еще не могла ответить себе на вопрос: что скрывает господин Салахов? И с какой целью он с ней познакомился?..
Анна примерила брошь, подаренную Юрием, и вздохнула. Зачем он тогда пришел в отдел культуры, выдумал историю с пожертвованием? Ясно, то был всего лишь предлог…
* * *– Вы торопитесь?
Вопрос Никитского застал Людмилу врасплох. Она не привыкла к мужскому вниманию. Ее супруг никогда не провожал ее, никогда не встречал, если она где-нибудь задерживалась. Он не подавал ей пальто, не держал над ней зонтик, не открывал перед ней двери, не заботился о том, чтобы она не споткнулась в темноте или не поскользнулась на обледеневших ступеньках… Ни разу за всю их совместную жизнь он не купил по дороге домой буханку хлеба.
Авдеева медленно, с трудом начинала прозревать. Перед ней дюйм за дюймом раскрывалась та бездна равнодушия и нелюбви, в которой она прожила все эти годы. Она свыклась с этим и считала, что иначе не бывает. Ей еще повезло! Ее Володя не пьет, не курит, не дерется, работает с утра до ночи и отдает ей зарплату. Подруги, во всяком случае, завидовали Людмиле.
У инженера Авдеева было еще одно ценное качество: он не гулял на стороне. Правда, по прошествии нескольких лет супружеской жизни он охладел к жене. Что поделаешь? Привычка убивает любовь. Да и за что ее любить? Женщина она самая обыкновенная, бесталанная, даже детей не смогла родить. Поделом ей!
Придя на фирму «Альбион», Людмила стала следить за собой. Не хотелось выглядеть хуже других сотрудниц. Первым делом были куплены косметика, духи, зонтик, перчатки и сумка. Подкрасив глаза и губы, уложив волосы, она заметила, что чувствует себя по-другому. Оказывается, у нее длинные ресницы, красивые губы, гладкие щеки. Она может нравиться! Свитера плотно облегали ее стройную фигуру, юбки подчеркивали линию бедер, и ботинки на каблуках отлично смотрелись. Раньше она считала, что ей все это не идет. Наверное, из-за мужа. Он всегда критиковал ее одежду и стеснялся ходить с ней рядом. На его лице будто застыло недовольство и разочарование.
– Ты не можешь купить себе ничего стоящего! Все твои наряды – сплошная безвкусица!
Людмила оправдывала мужа тем, что он много и тяжело работает, следовательно, имеет право делать ей замечания. Что особенного? В конце концов, он деньги зарабатывает, обеспечивает семью.
То, что отношения с мужчиной могут быть другими, Авдеева в принципе знала. Она была образованна и отнюдь не глупа. За пределами ее затхлого семейного мирка бушевал и цвел мир других людей, полный противоречий, свежего ветра и романтических отношений. И в этом новом для нее мире Авдееву вовсе не считали глупой, некрасивой, неинтересной и нежеланной.
Людмиле захотелось любви! Она ничего не могла поделать с этой неистребимой жаждой счастья и удовольствий, присущей, наверное, любому живому существу.
Фирма «Альбион» стала ее первым шагом на пути к той прекрасной женщине, которой она хотела видеть себя.
Она пустилась в плавание к сказочным берегам страны, где еще не ступала ее нога. Внимание со стороны директора стало для нее приятным сюрпризом. Никитский сразу ей понравился своей мягкой, подчеркнуто вежливой манерой общения. Рассыпаясь в комплиментах и даря улыбки сотрудницам, Дмитрий Сергеевич тем не менее умел сохранять дистанцию, подразумеваемую положением руководителя. Его галантность не доходила до фамильярности, а восхищение до распущенности. Он не давал воли ни рукам, ни языку, не позволяя себе ничего лишнего, и при этом едва ли не каждая женщина считала, что шеф симпатизирует именно ей.
Пока Людмила осваивалась, знакомилась со своим участком работы, Никитский взял ее под особую опеку. В глубине ее души зрела уверенность, что босс оказывает именно ей, Людмиле Авдеевой, нелюбимой жене нудного инженера, недвусмысленные знаки расположения. Что заставляло ее так думать? Бог весть…
Наряду с приятными мыслями о директоре она начала видеть сны, которые пугали ее. Людмила никому не могла рассказать о них, даже Берте Михайловне. Они были слишком… отвратительны и настолько неправдоподобны, что ей было совестно за себя.
Сны живут по своим собственным законам. Никто не знает, откуда они приходят. И о чем они хотят рассказать тому, кто их видит…
Глава 13
Рыхлый снег укрывал петербургские набережные, мосты, бронзовые памятники, мраморные колонны и бесстрастных сфинксов, привезенных из жаркой и загадочной страны Египет…
Юрий Салахов вышел из офиса налегке, в распахнутом пальто и без шапки. Он не любил головные уборы и старался обходиться без них. Его машина была припаркована за углом, и молодой человек торопливо зашагал по заснеженному тротуару. Крупные хлопья падали за воротник его пальто, холодя шею.