Господин Салахов был весьма обеспеченным человеком. Он многое мог себе позволить, тем более имел возможность угодить женщине, которая завладела его сердцем. И все же… У него впервые в жизни возникла проблема с подарком. Несколько дней он вынашивал идею подарить Анне что-то в первых числах декабря. Декабрь был его любимым месяцем в году. В декабре происходили самые значительные события в его жизни – в этом месяце он родился, стал владельцем бизнеса, приобрел новую машину… Ему хотелось сделать декабрь еще более значимым: объясниться с Анной, преподнести ей памятную вещь, которая всегда бы говорила ей о нем, Юрии Салахове.
Он объездил десятки магазинов, но так и не смог выбрать что-то достойное Анны, способное вызвать восторг в ее холодных глазах. Наконец буквально вчера в одном из антикварных салонов ему попалась шкатулка – изящная вещица, украшенная позолотой и эмалью. Продавец долго уверял его, что это «восемнадцатый век, ювелирные мастерские императорского двора».
– Вещица, конечно, не царская, но очень благородная. Никому подарить не стыдно! – уговаривал он Юрия, что, в общем, было излишне. Тот сразу решил, что купит эту шкатулку для Анны.
Он мог, не мудрствуя лукаво, преподнести ей ювелирное украшение с бриллиантом, но отказался от этой идеи. Не хотелось выглядеть перед ней «буржуем». Юрий желал показать Анне, с каким чувством он выбирал для нее подарок, подчеркнуть неповторимость своего отношения к ней.
Заплатив немалую сумму, он из магазина сразу поехал на Невский, к знакомому ювелиру. Заказал у него золотую брошь в виде цветка лилии, на стебле которой велел выгравировать надпись: SILENTIUM AMORIS, что в переводе с латыни означает «Молчание Любви».
Любит ли он Анну? Юрий не мог ответить. Он просыпался и засыпал с мыслями о ней… но не связывал это с сексом. Чувственная страсть к Анне преломлялась в его сердце, превращаясь в неизведанное сладостное опьянение. Он стал пленником, утопая все сильнее в ее глубинах. Находясь рядом с Анной, он словно окунался в ее ауру, волнующую и тревожную, полную колдовских видений и странных, диких желаний. Он хотел бы проникнуть в ее душу, чтобы напиться божественного нектара, питающего ее воображение, куда она не допускала его. Стремление познать ее жуткий, изощренно-прекрасный мир оказалось сильнее плотского влечения, сильнее всего, что Юрию до сих пор довелось испытывать. Он будто накурился опиума, после чего свежий воздух потерял для него свою прелесть…
Его терзали противоречия. Отчасти поэтому он с наслаждением отдавался деловой жизни – рискованные финансовые операции, сделки на грани фола связывали часть его неистовой энергии, охлаждая кипящее жерло огненной горы.
«Ты настоящий Салахов!» – с гордостью говаривал его дед Платон Иванович.
Кряжистый, основательный, непоколебимый, как волжский утес, с истинно русской широтой натуры, купеческим размахом, с богатырской удалью, дед был настоящим главой рода. Юра души не чаял в «дедуле», как он называл Платона Ивановича до самого последнего дня. Смерть старика казалась ему нелепой, трагической случайностью.
«Настоящий Салахов» – это и льстило молодому человеку, и пугало его. Дело в том, что в здоровом и крепком роду Салаховых крылся один страшный изъян. Изредка, именно по мужской линии, появлялись в их семье душевнобольные. Это было тайной за семью печатями. О «семейном проклятии» никто не должен был знать. Маленьким мальчиком Юра подслушал разговор деда со своим единственным сыном Арсением.
– Ты, Сеня, приглядывай за мальцом-то. Помнишь, какая напасть над нами тяготеет? То-то! Гляди, не проворонь беду!
Из дальнейшей беседы мальчику стало понятно, о чем предупреждал сына Платон Иванович. С тех пор нет-нет да и всплывала в его голове жуткая мысль: «А вдруг я сумасшедший?»
Особенности характера, обычные для других детей, приводили Юрия в панический ужас. Он пристально вглядывался в себя, в свой внутренний мир, в поисках опасных симптомов. Как водится, то и дело находил их и продолжал копаться в своих переживаниях. Он гнал от себя мысль, что с ним не все в порядке, пытался отвлечься то одним, то другим. Избегание самого себя превращало жизнь в утомительную борьбу, порождающую картины одинокого угасания в больнице для умалишенных.
Когда Юрию перевалило за двадцать, он с большим трудом преодолел навязчивое состояние «тайного помешательства» и начал жить более-менее спокойно. Отдаленные всплески страха – это все, что напоминало о былых бурях отчаяния и паники. Но они, эти всплески, все-таки случались…
Теперь непреодолимое влечение к Анне Левитиной заставило Юрия в очередной раз задать себе вопрос: что со мной? Не родовое ли проклятие настигло меня? Не оно ли привело в смятение мои чувства?
Накануне его встречи с Анной Салахов столкнулся с одним странным явлением. Кто-то присылал ему письма без обратного адреса. Письма в обычных конвертах были адресованы Юрию Салахову. В почтовый ящик он никогда не заглядывал и однажды открыл его только затем, чтобы выбросить рекламные буклеты и листовки. Из охапки бумажного хлама вдруг выпало письмо…
Сам Юрий общался исключительно по телефону, факсу или электронной почте. Полученное послание заинтриговало его.
Придя домой, он открыл конверт и развернул сложенный вчетверо белый лист, исписанный округлым летящим почерком, похожим на женский.
«Сударь! Если Вы хотите прожить долгую и счастливую жизнь, то должны отказаться от того, что Вам не принадлежит и никогда не было Вашим. Вы присвоили себе обманом или по неведению то, что может принести вам лишь неисчислимые беды, о которых Вы не догадываетесь.
Мой долг – предупредить Вас, что Вы рассчитывали на одно, а получите совсем другое, как часто происходит с людьми недалекими и невежественными, не дающими себе труда разобраться, с чем они имеют дело. Вы еще молоды и безрассудны, полны материалистических воззрений, которые мешают видеть то, что скрыто от несведущего взгляда. Вы попали в ловушку либо собственной глупости, либо жадности. И то и другое равно недостойно и непривлекательно в таком мужчине, как Вы. Одумайтесь! Еще не поздно все изменить.
Сделав разумный шаг, Вы избежите многих несчастий, которые грозят не только Вам, но и Вашим близким, Вашей возлюбленной или супруге, Вашим будущим детям и даже внукам. Погоня за сиюминутной выгодой может обернуться для Вас крушением и трагическим финалом. Вспомните, как неожиданно оборвалась жизнь Вашего дедушки Платона Ивановича, который мог бы долго еще наслаждаться ее прекрасными дарами. Он не внял голосу разума… Безумец! Он стал жертвой своей самоуверенности. Он пренебрег грозящей ему опасностью. И где он теперь?
Давно ли Вы отпевали его? Увы! Никакие деньги не смогут отвратить возмездие. Никакие богатства не в состоянии вернуть мертвому его жизнь. Подумайте… У Вас еще есть время».
Подписи под посланием не было. Юрий напрасно вертел письмо, надеясь зацепиться за какую-либо деталь, которая пролила бы свет на автора. Странный слог, необычное содержание… Угроза? Но от кого? О чем вообще идет речь? Что за обвинения? Салаховы никогда чужого не присваивали, все заработали своим трудом и своей головой. Так говорил покойный дед, и Юрий верил ему.
Платон Иванович начинал с кооперативов по закупке сельхозпродукции, и все нажитое им было исключительно плодом его собственных усилий. Свой бизнес он развивал медленно, но основательно, с большим заделом. Трудяга, истинно русский промышленник, как его прадеды, владевшие до революции фабриками и заводами, угольными шахтами и золотыми приисками. Дед был прижимист, но честен до мозга костей.
Обвинения, высказанные в письме, сбили Юрия с толку. Не мог Платон Иванович присвоить себе…
«А что, собственно, присвоил дед? – гадал молодой Салахов. – Деньги, имущество, – что?»
Он целый день ходил под впечатлением этого письма, хотел показать отцу. Но передумал. Арсений Платонович безразлично относился ко всему, кроме физики. Какой из него советчик? Маму Юрий решил не волновать по пустякам.
Он спрятал письмо в домашний сейф и забыл о нем. У него намечалось несколько крупных контрактов с зарубежными партнерами; шел ремонт здания в центре города, купленного под магазин; велись переговоры о закупке пакета акций перспективной сырьевой компании, – словом, дела поглотили его целиком.
Однажды, возвращаясь под утро из ночного клуба, Юрий невольно бросил взгляд на почтовый ящик.
– Посмотри, что там, – велел он охраннику, давая ключи.
Тот вытащил кучу рекламных проспектов.
– Выбрось, будь любезен.
– Здесь письмо, Юрий Арсеньевич, – сказал молодой человек, протягивая ему конверт.
Захлопнув дверь квартиры, на ходу раздеваясь, Юрий распечатал конверт. Знакомый летящий почерк сообщал ему, что это второе предупреждение.
«Сходите в церковь, господин Салахов, облегчите душу от грехов тяжких, – писал незнакомый автор. – Исповедь принесет Вам утешение, в котором Вы нуждаетесь. Ибо нет на свете более жестокого палача, чем нечистая совесть!»
Захлопнув дверь квартиры, на ходу раздеваясь, Юрий распечатал конверт. Знакомый летящий почерк сообщал ему, что это второе предупреждение.
«Сходите в церковь, господин Салахов, облегчите душу от грехов тяжких, – писал незнакомый автор. – Исповедь принесет Вам утешение, в котором Вы нуждаетесь. Ибо нет на свете более жестокого палача, чем нечистая совесть!»
– Что за бред! – возмутился Юрий, комкая письмо и бросая его на стол.
Все это невольно пронеслось в его голове по дороге в банк и обратно. Воспоминания и размышления увлекли его, и он чудом не врезался на своем «мерсе» в ворота. Черт! Так и до аварии недалеко…
Глава 11
– Какое у тебя варенье вкусное получается! – восхищалась Изабелла, набирая в блюдечко абрикосы с грецкими орехами внутри. – Как ты умудряешься вытаскивать из них косточки и не помять? Я попробовала, у меня одни лохмотья остались.
– Не знаю, – улыбнулась Динара. – Бери еще, раз нравится. Чаю подогреть?
Она встала, чтобы включить чайник, и мельком взглянула в окно. За деревьями, покрытыми снегом, стоял незнакомый мужчина в темном пальто и шляпе.
– Ой, смотри, Иза! Твой ухажер!
– Где?
Гостья привстала, выглядывая из-за занавески на улицу.
– Это не он, – разочарованно протянула она. – Не похож. Зачем ему торчать во дворе? Это твой, наверное.
– У меня поклонников нет, – вздохнула Динара, поправляя цыганские серьги из червонного золота. – Одни клиенты.
– Клиент бы не стал прятаться. Значит, кавалер. И не отнекивайся, Диночка!
– Нет у меня нынче кавалеров, Иза, – возразила та. – Был один, да и тот вышел. Скатертью дорога!
Она снова посмотрела в окно. Мужчина все стоял между деревьев. Казалось, он ведет наблюдение. Неужели ограбить собирается? Значит, та посетительница, Лариса, была наводчицей. Все высмотрела и своим дружкам доложила.
– Ты, Дина, решетки на окна поставь, – посоветовала Буланина. – Как я. У нас первый этаж все-таки.
Разговор о решетках перебили пронзительные звуки тромбона за стеной. Егор Фаворин, видимо, занимался с учеником.
– Боже! Как ты терпишь? – закатила глаза блондинка. – Фаворин не дает покоя ни днем, ни ночью. Жуткий тип. Как он меня ненавидит! Страшно в подъезде с ним встречаться. Того и гляди набросится душить. Псих ненормальный.
– По-моему, ты преувеличиваешь, – засмеялась Динара. – Не такой уж он злодей. Обыкновенный зануда.
Изабелла махнула рукой. Действительно, музыкантишка не стоит того, чтобы уделять ему столько внимания. И она принялась рассказывать Динаре о своих сердечных делах.
У пышной, полногрудой Буланиной был один интерес в жизни – мужчины. Она их обожала и не могла думать о них без умиления, переходящего в необузданное, неконтролируемое вожделение. Причем началось это у нее с раннего детства. Будучи маленькой девочкой, она взбиралась на колени ко всем без исключения папиным и маминым приятелям, а также к случайным знакомым. Она не просто сидела на мужских коленях, а особым образом ерзала, вызывая у них вполне определенные ощущения. Бедные жертвы малолетней развратницы краснели, бледнели, покрывались обильным потом, но не смели и виду подать, что происходит.
В школе Изабелла бросала томные призывные взгляды не только на мальчиков, но и на преподавателей мужского пола. Писала им записки с пылкими признаниями, назначала свидания. Маму регулярно вызывали в школу, и та краснела, не зная, куда деваться от позора. Естественно, все думали, что подобным вещам дочка научилась у нее. Мама Изабеллы – скромнейшая женщина – не могла понять, откуда в ее добропорядочной семье взялось такое чудовище! Родители запрещали дочери выходить на улицу, в страхе, что она отдастся первому встречному, водили ее в школу и из школы за руку, стыдили и ругали как только могли. Ничего не помогало.
Наконец родительское терпение лопнуло, и девочку отдали на воспитание тетке. Бездетная пенсионерка умирала от скуки. Она с удовольствием согласилась приютить у себя Изабеллу и сразу ее полюбила. Тетку не волновали нездоровые наклонности племянницы, потому что во всем остальном та оказалась чудесным ребенком – незлобивым, покладистым и добрым.
Родители совершенно отказались от дочери, опозорившей их, и слышать о ней не желали. Жизнь шла своим чередом: Изабелла росла, тетка дряхлела, болела и умерла, оставив племяннице квартиру в наследство. Таким образом, госпожа Буланина стала полноправной обитательницей театрального дома.
После школы Изабелла пошла работать продавщицей в магазин спорттоваров. Впрочем, долго она там не задержалась. Мужчины, которые появлялись у нее один за другим, оказывали ей ощутимую материальную поддержку, и ходить на работу не имело смысла.
Сейчас у Буланиной было два постоянных любовника. Иногда она не могла отказать себе в удовольствии переспать с каким-нибудь случайным партнером. Но это были эпизоды. В основном Изабелла принимала только двоих – бизнесмена средней руки и чиновника районной администрации. Оба ее устраивали, прекрасно к ней относились и делали вид, что не догадываются друг о друге.
– Погадай, Диночка, что мне подарят на Рождество? Золотое украшение или шубку?
В то время как Динара пыталась по картам определить, ждет Изабеллу новая романтическая встреча или неожиданная прибыль, в дверь позвонили.
– Кого это принесло? Может, клиент?
Незваным гостем оказался Фаворин. Он бочком протиснулся в дверь и начал высказывать свое недовольство:
– Опять вы, Изабелла, своего Яшку выпустили! Я же вас просил! У меня кошечка гуляет… Ваш кот – настоящий бандит, насильник! Что же потом, опять прикажете бедных животных травить? Позовите своего кота, ради бога!
– Где он? – обреченно спросила Буланина.
Вечер был испорчен. Фаворин всегда все изгадит.
Мало, что от его дурацкой трубы хоть уши затыкай, так еще кошечка его, видите ли, гуляет!
– Яша, Яша, Яша… – начала она звать кота, высунувшись в коридор. – Иди сюда, мой мальчик! Иди к своей мамочке!
– Громче кричите, Изабелла, – гундосил музыкант. – Они в подвал побежали. Там плохо слышно.
В этот момент из темноты раздалось отчаянное мяуканье, и на лестничную клетку выскочил полосатый Яшка-буксир. Шерсть на его загривке стояла торчком, хвост распушился, а глаза сверкали, как два угля. За ним, громко шипя, неслась персидская кошка в таком же взбешенном состоянии. Животные ворвались в квартиру Динары, едва не сбив ее с ног.
– Что это с ними? – растерянно спросил Егор.
Изабелла вышла на лестницу. В полумраке ей показалось, что промелькнула чья-то тень.
– Безобразие! – возмутилась она. – Надо сказать Авдееву, чтобы в подъезде вкрутили лампочку. За что мы только деньги платим?..
Пономарев несказанно удивился, обнаружив, что не его одного интересует театральный дом. Еще кто-то следит за жильцами. Интересно, кто?
Сам он пока ничего подозрительного не заметил. Супруги Авдеевы жили своей жизнью. Людмила устроилась на новую работу и даже внешне изменилась. Директором фирмы, куда приняли Авдееву, оказался Дмитрий Никитский. Совпадение, прямо скажем, поразительное. Но… чего в жизни не бывает?!
Изабеллу Буланину посещали под покровом темноты двое мужчин – похоже, ее любовники. Судя по тому, что она все еще жива, мужчины маньяками не являлись.
Динара занималась ремонтом и клиентами, которых было не так уж много. По вечерам Буланина приходила к «ясновидящей», и они подолгу болтали.
Егор Фаворин сначала вызвал интерес сыщика своими переодеваниями, но причина маскарада быстро выяснилась. Оказывается, музыкант подрабатывает на похоронах. С дамами Фаворин предпочитал дела не иметь. Хотя… тоже не факт. В театре он ни за кем не ухаживал. К себе не водил – это точно. А как там у него на самом деле все обстояло – кто знает?
Старая актриса Берта Михайловна Эдер ладила со всеми соседями, кроме арабов и Фаворина, с которым у нее вышел конфликт из-за котов. Пожилая дама часто чаевничала с женой инженера. По-видимому, Авдеева доверяла ей свои сердечные тайны. Госпожа Эдер была душевным человеком и умела выслушивать чужие истории.
Ее сын, Николай Эдер, работал осветителем в театре, ничем особо не интересовался. Жизнь вдвоем с матерью, похоже, вполне его устраивала. Вечера он проводил дома, сидя у телевизора.
Студенты-арабы в основном вели себя пристойно. Изредка они приводили к себе девочек. Тогда компания развлекалась на всю катушку – горланили и плясали до утра.
Самым загадочным жильцом театрального дома Артем считал Альшванга, бывшего режиссера и писателя. Старик умел произвести впечатление. Несмотря на возраст и астму, он превосходно выглядел: худощавый, подтянутый, прилично одетый, с элегантной дорогой тростью.
Альшванг занимал самую большую квартиру на втором этаже, как раз над Фавориным и Динарой. В сущности, это были две квартиры, переделанные в одну. Учитывая старинную планировку, квартира Альшванга получилась огромная. Детей у бывшего режиссера не было, близких родственников тоже. Жена его умерла лет десять назад. Что он делал один в пустой квартире? Почему не продавал? Во-первых, содержать такую жилплощадь на одну пенсию накладно. Во-вторых, она стоила немалых денег. Если бы Герман Борисович ее продал и купил квартирку поменьше, то ему хватило бы на безбедное существование до самой смерти.