Он мог перехватить их или в собственных брокерских агентствах, или в барах, куда они любили заглядывать после работы, прежде чем прочесывать шикарные рестораны и модные клубы, где они просаживали свои бонусы.
Еще одну дорожку на дорогу, и vamos.[99] Нулевой эффект. Ладно, потом разберемся.
На паркинге он щелкнул пультом и открыл свой «астон-мартин». По спине пробежала дрожь, истинную природу которой никто не мог определить. Он не наслаждался обладанием этой машиной, наоборот, он смаковал свое тщеславие. Он покупал самые дорогие предметы исключительно ради того, чтобы нейтрализовать желание, уничтожить иллюзию, которую оно создавало. Он играл с сансарой в ожидании, когда из нее высвободится…
Лоик тронулся с места и решил начать с одного из крупнейших агентств Парижа, на рю де ля Пэ. В дороге он подумал еще об одной беде. София, которая поставила решающую точку в их войне за опеку над детьми. При мысли, что он будет их видеть только раз в две недели, на выходные, он почувствовал, как внутри что-то хрустнуло, как сломанная кость.
Припарковав машину на площади Вандом, он решил, что еще одна дорожка пойдет ему на пользу. Чувствуя себя в безопасности на третьем подземном уровне, укрывшись между двумя машинами, он нюхнул, исполненный оптимизма. По-прежнему ничего. Эта дерьмовая наркота больше не вызывает в нем никаких ощущений. Может, он сделал шаг к абсолютному отстранению? К освобождению, о котором мечтают все буддисты? Или просто перепутал нирвану с оцепенелостью лузера, страдающего суицидальными наклонностями.
В лифте его пронзило другое воспоминание: говяжий язык, завернутый в газету. Повторят ли африканцы попытку? Отец обещал, что к середине дня что-нибудь выяснит. Если бы такую угрозу получил брат, то через пару часов выкинул бы ее из головы. А он, Лоик, ни о чем другом думать не может. Он улыбнулся, увидев свое отражение в зеркале в кабине лифта: мертвенно-бледный и с тиком. Он всегда мог положиться на мандраж, чтобы почувствовать себя живым.
Оказавшись на свежем воздухе, на площади Вандом, он набросал для себя персональное предписание. Если кокаин перестал на него действовать, он вернется к героину. Если и герыч ничего не даст, он… Кончай свои глупости.
Лоик переступил порог агентства, чувствуя, как рубашка приклеивается к залитой по́том спине. Соберись, Лоик, соберись…
58
17:00. Эрван с удовольствием вернулся в свой отдел на площади Орфевр. Его настоящий дом здесь. После грандиозного дуэта с отцом он заскочил к себе на квартиру быстренько принять душ. Чистая одежда, прояснившаяся голова – он уже смирился с мыслью, что ему еще не скоро придется отдохнуть и продышаться.
Первый пункт: обязательно зайти к Фитусси. Обычно патрон следил за расследованиями издалека, но на этот раз, ввиду особой жестокости убийства Анн Симони и провокационных обстоятельств убийства, дело приобретало приоритетную важность. Не каждый день полиция обнаруживает труп прямо у себя под окнами. Фитусси был в такой ярости, что даже не заметил ранений Эрвана.
Самому Эрвану пришлось вытерпеть пустую и ожидаемую болтовню дивизионного – срочность, неразглашение, результаты, пресса… – кивая и поглядывая на часы. Он даже не стал упоминать о предполагаемой связи двух дел – на Гранз-Огюстен и в «Кэрвереке». Его кухня, ему и расхлебывать.
В завершение Фитусси упомянул отца: Старик рассказал ему о сходстве с историей Человека-гвоздя. Эрван задумался, не надеется ли комиссар, что Грегуар будет исподтишка им руководить. Нет. На сегодняшний день он был лучшим следователем, чем отец, развращенный властью и тайными махинациями. И преступников не ловят благодаря воспоминаниям сорокалетней давности.
Пять минут спустя Эрван был уже в комнате для совещаний Угро, куда вызвал свою группу. Они все ждали его и были уже в курсе. Прежде чем приступить, он несколько секунд их разглядывал – кроме Крипо, он их не видел с середины августа.
Если забыть про «dream team»,[100] его команда была самой эффективной на этаже – в прошлом году они достигли коэффициента раскрываемости в девяносто два процента, рекордной в Угро. Эрван иногда впадал в детство: он сравнивал своих парней с товарищами Робин Гуда.
В роли Малыша Джона,[101] силача, который так славно управлялся с палкой, – Кевин Морли, третий в группе. Метр девяносто и сто десять кило. Округлая борода и короткая челка обрамляли его лицо вполне средневековым капюшоном. Вместо палки Морли управлялся с тонфа,[102] как никто. Он проходил воинскую службу в разных городах в 1992-м, и его сноровка в обращении с ДППР (дубинка полицейская с поперечной рукоятью) вошла в легенды. В те времена его прозвали Дубиной, но прозвище вышло из употребления, когда он успешно сдал экзамен в судебную полицию. Теперь он стал интеллектуалом (почти). Носил черный костюм, делал заметки в крошечном блокноте и недоуменно таращил глаза при каждом открытии. Несмотря на это, никто не забыл его бойцовского прошлого, и в Угро он получил новое прозвище: Тонфа.
Уилл Скарлет, бешеный пес, – Николя Фавини, номер четыре в группе. Двадцатидевятилетний уроженец Марселя, который был принят в Угро благодаря исключительному послужному списку. Он обладал внешностью маленького напомаженного задаваки прямиком из Марсельского порта и носил шелковые костюмы и золотые цепи. Остальные, завидуя его мужским победам, прозвали новичка Сардинкой – с тонким намеком на масленый вид и средиземноморские корни.
Роль Алана-из-Лощины, менестреля банды, безусловно, принадлежала Крипо, лютнисту, которого Эрван после приезда обнаружил уже на набережной Гранз-Огюстен. Вечный лейтенант сохранял привычное хладнокровие и уже пообещал сделать для остальных коллег выжимку бретонского расследования.
Что до Марианны, невесты Робина, выбора не оставалось: Одри, пятая в группе, единственная женщина в команде. Лет тридцати, она выбрала look в стиле гранж: отслужившие свой срок кроссовки, потертые джинсы, бесформенные брезентовые куртки цвета хаки, ягдташ на ремне – так и виделось, как она достает из него кролика, убитого сегодня утром. У нее были тонкие, но блеклые черты, светлые волосы, такие тусклые, что казались серыми, и задорная улыбка, которая могла бы быть очаровательной, если б не терялась в общей трупной холодности. Одри Вьенавски была, как говорится, «скромного происхождения» – дочь шахтера, родилась где-то на севере или даже еще дальше, в Польше или Прибалтийских странах. На факультете учила румынский, потом отчаянно захипповала, спала на улице и принимала в штыки любую социальную структуру. В конце концов, непонятно, каким образом, она стала полицейским. Ведя расследование, Одри выказывала себя жесткой и напористой, как отбойный молоток: она въедалась, сверлила и буравила, пока не пробивала непробиваемое. Несмотря на свой мачизм с женоненавистническим уклоном, Эрван вынужден был признать, что она лучшая из команды.
Смотр войска уложился всего в несколько секунд, и он понял, что остальные ждут от него указаний, сидя вокруг стола с чашками кофе в руках. Он плохо их знал и никогда не стремился стать им другом, но делил с ними нечто куда более ценное: работу. Эти полицейские выбрали службу не из соображений гражданского долга или боязни безработицы. Они зарабатывали гроши, а их будущее сводилось к лишней звездочке на погонах перед выходом на пенсию. Их здесь держала премия в виде адреналина. Испытать чудовищную пульсацию бездны, мрака, Зла.
Каким бы ни было его настроение – после провала в «Кэрвереке», нового трупа, туманных признаний отца, – он начал брифинг, как всегда, с заезженной шутки:
– Вопросы?
59
Поступили первые данные от капитана Сержанта (Фитусси попросил включить новобранца в команду, но Эрван не горел желанием: в таком бардаке новичок их только затормозит). Перечислив основные факты из отчета и полученную только что информацию – личность жертвы подтвердилась отпечатками пальцев, – Эрван стал распределять работу, перевешивая часть ее на чужие плечи.
– Все, что касается Сены, отдаем в парижскую речную бригаду. Они проверят через капитанское управление, не заметил ли кто подозрительное судно сегодня ночью или под утро.
Никаких больше историй с лодками и «Зодиаками», как в «Кэрвереке», но он был почти уверен: если один и тот же человек совершил поездку на Сирлинг и доставил тело на набережную Гранз-Огюстен, то он великолепный мореход, чувствующий себя уверенно что на море, что на реке.
– Я предложу им поразмыслить, каким чудом можно было совершенно незаметно пришвартовать судно, а потом втащить тело в вентиляционное отверстие, расположенное на высоте трех метров, причем ровно напротив Управления полиции.
– А может, он действовал в обратном порядке, – заметила Одри, держа блокнот на коленях.
– А может, он действовал в обратном порядке, – заметила Одри, держа блокнот на коленях.
– То есть?
– Он мог подойти поверху, со стороны букинистов, и спустить тело на веревках. Ведь охранники управления, с другого берега, не заметили никакого судна.
Эрван испытал смешанное чувство: раздражение оттого, что такая мысль не пришла в голову ему самому, и восхищение этой обладающей самой точной и быстрой реакцией женщиной со столь непримечательной внешностью.
– Невозможно, – бросил он, изрядно покривив душой. – Слишком плотное движение: водители его бы заметили.
– В четыре часа утра? Если у него был грузовичок и хорошее оборудование?
– Или если он переоделся работником дорожной службы? – Эрван специально говорил что в голову придет, но на данном этапе любое предположение имело право на существование. – Если этот след тебе кажется верным, ты и займешься опросом на набережной.
Одри черкнула пару строчек.
– Тонфа, отправляйся в Институт судебной медицины, будешь присутствовать на вскрытии. Кто у нас патологоанатом?
– Ив Рибуаз.
– Рибуаз, отлично. Спроси у него, не обладал ли наш клиент хирургическими познаниями. Возможно, он изъял органы.
Полицейские переглянулись: никто о таком не слышал. Эрвану следовало бы как можно быстрее просветить их насчет Человека-гвоздя и убийства в «Кэрвереке», но пока он предпочитал следовать совету отца: сосредоточиться на Анн Симони, собрать материальные данные, оставив в стороне и призраков, и фиаско в Бретани.
– Мне нужен подробный отчет об использованных технических приемах.
По сравнению с пазлом, каким было тело Виссы, останки Анн Симони обеспечивали обширное поле деятельности. В желудке кольнуло, когда Эрван осознал, что этот факт доставляет ему смутное удовлетворение.
– Попроси также медика проверить, нет ли в грудной клетке посторонних элементов.
– Типа?
– Ногти, волосы, которые могут принадлежать будущей жертве.
Снова удивленные взгляды присутствующих. Невозможно и дальше удерживать бретонскую информацию. Не говоря уже об отметинах у него на лице, вызвавших напряженное внимание, едва он появился. В нескольких словах он рассказал о своем расследовании в Финистере, обмолвился о драке и набросал список надругательств, которым убийца, предположительно, подвергал свою добычу.
Крипо рискнул спросить:
– На что ты надеешься, если обнаружатся новые частицы?
– Что ДНК будет в наших базах по той или иной причине. В таком случае у нас больше шансов предотвратить следующее убийство, а в худшем случае – найти тело.
Тяжелое молчание. Никто из собравшихся не стремился связываться со столь изысканным трупом. Эрван продолжил, назвав того, кто послужил примером нынешнему убийце: Человек-гвоздь из Заира. Новые реплики, краткие и сжатые.
– Человек-гвоздь, – повторил Сардинка, – это не тот парень, которого твой отец задержал в семидесятых годах?
– Именно.
– Значит, мы имеем дело с подражателем? – гнул свое Тонфа.
Эрван вздохнул – он терпеть не мог выражений, заимствованных из телесериалов, в основном американских.
– Нам сейчас не нужны никакие предвзятые оценки. Сосредоточимся на сегодняшних убийствах. И только потом будем сравнивать с изначальным образцом.
Эта мысль напомнила ему еще об одной новой детали, упомянутой отцом: когда-то заирский мучитель «очищал» свои жертвы, вызывая у них рвоту.
– Тонфа, скажи там, пусть сделают и общую экспертизу, и токсикологию. Мне нужны все подробности.
– Они потребуют запросы.
– Будут у тебя запросы. Крипо, займись.
Эльзасец кивнул, но Эрван заметил, что он дуется, конечно же раздосадованный тем, что узнал новости одновременно с остальными. Будучи главным канцеляристом и соратником Эрвана в деле К76, он полагал, что имеет право на свежую информацию из первых рук.
– Уже еду, – сказал Тонфа, вставая.
– Погоди. Потом навестишь наших друзей из идентификации. Гвозди, осколки стекла, металлические частицы – все должно быть изучено. Откуда-то эти штуки взялись. Кстати, скажи им, что пробы на ДНК с гвоздей приоритетны.
– С какой стати? – спросил Сардинка.
– Наш клиент сосет их, прежде чем воткнуть в жертвы.
Новая пауза. Казалось, всех одолевает одно и то же двойственное чувство: идет ли речь о самом крупном деле в карьере каждого или о нарастающем кошмаре?
– Нико, – продолжил Эрван, – ты знал Анн Симони?
– Откуда я мог ее знать?
– Она работала в двух шагах от нас, в отделе транспортного учета. Это ж твои охотничьи угодья, верно?
Заинтересованное лицо вгляделось в фотографии, поднятые из архива.
– Нет, – выдохнул он, – не в моем вкусе.
– У тебя теперь и вкус появился? – спросила Одри.
Смешки в зале. Эрван хлопнул по столу. Он терпеть не мог неуважения к мертвым – и особенно к мертвым женщинам. Помимо того, он ненавидел бабников, как и скабрезные шуточки, само существование которых, на его взгляд, являлось оскорблением женскому роду.
– Ты знаешь тамошних девушек?
– Не исключено, – пробормотал тот с самодовольной улыбкой.
Эрвану захотелось влепить марсельцу пощечину.
– Встреться с ними и вытяни все, что сможешь. Мне нужен детальный портрет Анн Симони. Характер. Привычки. В каком настроении была в последнее время. У нее уголовное прошлое, но она вернулась на путь истинный.
– Какого рода прошлое? – спросила Одри.
– Семь лет во Флёри за вооруженное нападение. Вышла на свободу через три. С тех пор проблем с правосудием не было.
Правоохранительница не унималась:
– Разве можно поступить на госслужбу с судимостью?
– Ей оказали поддержку.
– Какую поддержку?
Эрван уклонился от ответа и обратился к Фавини:
– Найдешь мне ее дело и проверишь старые связи. Она, конечно, порвала с ними, но кто знает. Выясни, кто ее новые друзья, семья, привычный кайф.
– Что ты имеешь в виду?
– Наш убийца мог всплыть из той публики. А мог встретить ее там, где она часто бывала. Проверь.
Живчик записывал все в блокнот молескин, перехваченный эластичной резинкой, – как у Хемингуэя, Пикассо, Брюса Чатвина. Фавини обожал известные марки и ссылки на громкие имена.
А Эрван обдумывал вопросы Одри. Они очень быстро выведут ее на прямую дорогу к его отцу. Никто не поверит, что он не спал с жертвой. Пусть Старик сам выпутывается. Он вдруг вспомнил: а упомянул ли Крипо в своем отчете о перстне, найденном на Сирлинге?
– И последнее, – заключил он, обращаясь к марсельцу, – назначь обыск у малышки на завтрашнее утро.
– Есть.
– Но сам загляни к ней сегодня вечером, только втихую.
– Не очень по правилам.
– С каких это пор полиция следует правилам? Мы не можем терять ни минуты. – Он повернулся к эльзасцу. – Крипо, займись расшифровкой мобилы, компом – по полной программе. А еще собери все видеозаписи. По предварительным данным, она ушла с работы вчера вечером около шести часов. Но так и не вернулась домой, на улицу д’Аврон, в Двадцатом округе. Или у нее была назначена встреча с нашим клиентом, или он ее где-то отловил и убедил пойти с ним или просто похитил девушку тем или иным способом. Пройди по ее следам, по набережным, в метро – везде, где есть камеры.
Крипо скептично кивнул.
– И покопайся в наших базах, кто знает…
– А что искать?
– А сам как думаешь? «Гвоздь», «зеркало», «удаление органов» – вот тебе первые ключевые слова, для начала неплохо. И последнее: свяжись с прокуратурой и разберись с ними. В ближайшую неделю я хочу, чтоб у меня были развязаны руки и никакой судья не крутился под ногами.
Трубадур кивнул, поднимаясь.
– Раз такое дело, – вмешался Сардинка, – может, вызовем профильщика?
Вот уже лет десять, как форт Рони, Генеральный штаб жандармерии, создал специальный департамент наук о поведении, объединивший группу «профильщиков», в большинстве своем женщин. Эрван ничего против не имел, но увеличивать команду сейчас – исключено. В полиции такой принцип: чем больше людей, тем невеселей.
– Сами разберемся, – сдержанно ответил он.
Профильщик – это я. Профильщик – это мой отец. Профильщик – это Африка…
– За работу! – заключил он, хлопнув в ладоши, как заправский прораб. – Итоги вечером в двадцать часов.
Полицейские направились к двери, так и не посмев спросить, что будет делать он сам.
60
Эрван помчался на площадь Бово, где отец оставил для него досье с данными по Гаэль. Все хранилось в компьютере, но также на клочках бумаги, по старой привычке работника внутренней безопасности. Невозможно стереть машинную память, но вот бланк можно сжечь или проглотить – в самом прямом смысле: при помощи слюны и жевания.
Он быстро просмотрел отчеты. Парни сработали топорно. Изучив ее предыдущие разговоры – с момента исчезновения Гаэль не пользовалась ни мобильником, ни кредиткой, – они сосредоточились на ее ближайшем окружении: друзья, знакомые, подруги по тяжелой работе… Все впустую. Они перетрясли ее квартиру и пришли к выводу, что беглянка взяла с собой мобильник и записную книжку – ну и, конечно, наличность.