Появились здания в ореоле света: невысокие, крыши-террасы, деревянные стены, как бы сложенные из перекрещенных досок. По непонятной причине многие окна были освещены и мигали в черном зиянии долины. Паркуя машину на стоянке, Эрван подумал о бальном зале, опустевшем после сигнала тревоги: несмотря на иллюминацию, никакого человеческого присутствия заметно не было. Подходя к двойным стеклянным дверям, он вытащил оружие и дослал патрон. Абсурд.
Вестибюль был пуст. Стены, пол, потолок – все белое. Потолочные светильники отражались в линолеуме. Зеленые растения разграничивали пространство. Телефонистка – или медсестра – дремала за стойкой. Он подошел. Женщина выпрямилась.
– Нужна срочная помощь? – спросила она, слегка встревожившись.
Эрван спрятал оружие и достал свою трехцветную карточку:
– Мне нужно увидеть вашего шефа.
– Вы француз?
– Уголовный розыск.
– Вы говорите о профессоре Шлиме?
– Именно.
Он прочел это имя на сайтах, которые успел просмотреть. Жан-Луи Шлиме. Мировая известность. Престижные публикации в научных журналах. Владелец клиники с девяносто третьего, наряду с другими швейцарскими инвесторами.
– Что вы здесь делаете?
Эрван обернулся и с первого взгляда понял, что перед ним именно тот, кто его интересует. Слишком хорошо, чтобы оказаться простой случайностью…
Коренастый мужчина лет пятидесяти, рыжий и улыбчивый, из тех, кто внушает доверие, даже, и особенно, когда надежды больше нет. На нем был толстый свитер и лыжные брюки.
– Я доктор Шлиме. Что вы желаете в такой час?
Эрван снова продемонстрировал свое удостоверение:
– Просто поговорить с вами.
Врач был не один. Рядом с ним высился непроницаемый гигант в пуховике – скорее приближенный телохранитель, чем санитар.
– Вас неправильно проинформировали, – пошутил он, – ваше удостоверение здесь недействительно.
– Я с дружественным визитом.
– В полночь?
– Именно в полночь. Даже во Франции я не имел бы права находиться здесь в такое время. Посмотрите на ситуацию под другим углом: поговорим сейчас здесь, и через час все будет закончено. Выставите меня вон, и я вернусь завтра или послезавтра с кавалерией, следователем и всем бардаком, который из этого вытекает.
– Вы блефуете, – улыбнулся тот. – Швейцария никогда вас не поддержит без многонедельных процедур. Мои адвокаты задушат все это в зародыше. Кстати, а о чем речь? Мне себя упрекнуть не в чем.
Эрван вновь обрел уверенность и ориентиры: играть по-жесткому, продвигаться наугад, рассчитывать скорее на свое присутствие, чем на бумаги.
– Ноябрь 2009-го. Жан-Патрик Ди Греко. Иво Лартиг. Себастьен Редлих. Жозеф Ирисуанга. Дам скидку за всех четверых.
Шлиме махнул маленькой розовой пухлой ручкой:
– Прошу за мной. Можно сказать, я жду вас с первого дня.
126
– Бессмертные клетки!
Зал напоминал библиотеку, которая мутировала в полярную лабораторию. Шкафы-холодильники, пронумерованные, из нержавеющей стали. Белый кафель от пола до потолка. Холодный неон идеально подходил для освещения ящиков с жидким азотом, в которых поддерживалась температура минус сто восемьдесят градусов.
– На протяжении многих лет мы собираем клетки.
– Клеточные штаммы?
– Изначально это не всегда так, но мы научились их дедифференцировать, то есть делать из них нейтральные, а потом генетически перепрограммировать.
Одеты они были как космонавты в бумажной обертке: комбинезоны, плиссированные нашлепки на черепе, бахилы на ногах. И передвигались шелестя, словно листья, а в довершение всего были вынуждены защитить лицо хирургической маской и очками на случай возможных брызг: азот так холоден, что обжигает, как пламя.
– Кому принадлежат клетки?
– Предусмотрительным пациентам, которым мы сможем в нужный момент спасти жизнь.
Они шли вдоль блестящих стен. Странным образом это средоточие вечной жизни напоминало морг.
– Придет день, когда фрагмент пуповины будет систематически сохраняться из терапевтических соображений. – Врач положил затянутую в перчатку руку на хромированную дверцу. – В распоряжении каждого человеческого существа будет запас клеток, что позволит обновить его кровь, костную ткань, всю человеческую машинерию.
Эрван подумал о первом дне Великого поста, дне воздержания, когда священник чертит крест на лбу верующего и произносит слова из Книги Бытия: «Прах ты и в прах обратишься». Минули те времена: человек отныне был не прахом, а бессмертными клетками.
– Расскажите мне о Ди Греко, Лартиге, Редлихе, Ирисуанге.
Шлиме не заставил лишний раз себя просить:
– Они явились ко мне и предложили безумный план, на который я тут же согласился.
– Почему?
– Во-первых, из-за денег. А еще ради эксперимента. Их идея завораживала: стать кем-то другим благодаря спинномозговой пересадке.
– Вы знали, откуда взялись клетки? Кого они выбрали в качестве оригинала?
– Нет. Мне это было не важно.
Человек воспроизвел убийцу в четырех экземплярах и говорил об этом как о банальной программе исследований.
– Вы осознаете, что я мог бы обвинить вас в незаконной медицинской практике?
Хирург стянул маску с лица и от души рассмеялся. Из его рта вырвался клуб пара.
– Вы неподражаемы. Не можете вы меня ни в чем обвинить и прекрасно это знаете. И уж тем более не здесь, где ваши полномочия равны нулю.
– Я передам дело швейцарским коллегам.
– А кто докажет обвинения? Вы? Я могу представить любой документ, подтверждающий, что эти люди страдали лейкемией. Облучение полностью разрушило их старые клетки, а пересадка заново восстановила организмы. – Он воздел маленькие ручки в перчатках. – Не пойман – не вор!
Эрван начинал постукивать зубами в этом «клеткохранилище».
– Не могу поверить, что вы согласились на их план.
– Они грозились впрыснуть себе какую-нибудь болезнь крови, чтобы заставить меня лечить их.
– И вы поверили в их шантаж?
– Нет, но это доказывало их решимость. Уж лучше положить деньги в карман и провести эксперимент.
– Вы знали, что клетки изъяты из мертвого тела?
– Я не интересовался деталями.
– Я уверен, что ваши «добровольцы» убили как минимум пять человек, вообразив, что превратились в того убийцу, генетическое наследие которого вы им впрыснули.
Шлиме приподнял брови и тут же вернулся к своему обычному выражению веселой акулы. Не густо в качестве эпитафии пяти жертвам. Бесполезно обсуждать с ним проблемы морали и ответственности: вид у него был такой же холодный, как у его шкафов, и такой же безумный, как у его реинкарнированных пациентов.
– Назовите мне даты, имена и обстоятельства.
– Почему я должен вам отвечать?
Эрван тоже снял маску:
– Что бы вы ни думали, я уже завтра могу прислать сюда тьму швейцарских полицейских. Не надо недооценивать мои возможности причинить вам неприятности.
Маленькие облачка пара по-прежнему вылетали изо рта Шлиме и, казалось, розовели вокруг него.
– Идемте, – сказал он наконец, – мы здесь заледенеем.
Они оставили свои бумажные костюмы в шлюзовой камере и двинулись по новым коридорам. Громила исчез. Они оказались в маленьком кабинете, забитом книгами и папками, – подобием кабинета Ласея в Шарко.
– Итак, вы встретили этих преступников до того, как были доставлены образцы?
Шлиме налил себе зеленого чая, – очевидно, он держал полный термос у себя в столе.
– Будем называть их «пациентами», если не возражаете. Все было организовано заранее, разумеется. С медициной не импровизируют.
– Клетки должны были доставить в определенный день?
– Мы с самого начала договаривались на конец 2009-го. Как только клетки прибыли, мы их заморозили и параллельно начали процедуры по облучению моих… добровольцев. Далее последовал этап дедифференциации и помещения в питательную культуру.
Итак, смерть Фарабо была запрограммирована. Хосе Фернандес не только провел операцию на трупе, сначала он задушил его ночью, заставив поверить в инсульт или сердечный приступ. Фанатики заказали смерть своего кумира, чтобы успешнее реинкарнироваться в его шкуру.
– Когда произошла пересадка?
– В октябре 2010-го.
– Курс облучения длился довольно долго?
– Это очень тяжелый протокол. Нужно полностью разрушить костный мозг.
– Все четверо прошли этот курс одновременно?
Шлиме кивнул. Он держал свою керамическую чашку двумя руками – вычурные манеры очередного Безумного Доктора чудовищно действовали Эрвану на нервы.
– К концу их нужно было госпитализировать, так?
– Да, последняя фаза особенно сложная: пациент очень слаб, в состоянии неустойчивого выживания. И тогда ему начинают впрыскивать новые клетки. Мало-помалу тело начинает регенерировать.
Эрван представил себе этих окруженных швейцарскими елочками людей, которые медленно превращались в Человека-гвоздя. Кто за это платил? Наверняка Лартиг и Ирисуанга, набобы клана.
– По моим сведениям, у Ди Греко поменялась группа крови.
– У остальных тоже. Костный мозг производит кровяные тельца и тромбоциты.
– ДНК у них тоже поменялась?
– Одно связано с другим. Теперь у них ДНК донора.
– Эти люди были совместимы с пересаженными клетками?
– Нет. В этом вся проблема. Я их предупредил: так донора не выбирают. Мне пришлось прописать им большие дозы циклоспорина, что сделало их очень уязвимыми. Именно поэтому Лартиг и Редлих заболели инфекционным артритом.
Значит, Эрван правильно догадался. Что до Шлиме, тому признать это оказалось нелегко: прошедшие такую трансплантацию были его шедевром, и вдруг у них обнаружились дефекты.
– Какова вероятная продолжительность их жизни?
– Я не оптимист. Пока что они выживают между двумя угрозами: с одной стороны, риск отторжения трансплантатов, с другой – болезни, которые они могут подхватить.
Эрван вспомнил обыск в мусорных баках Лартига:
– У них не нашли ни рецептов, ни медикаментов.
– Я сам всем занимаюсь. Так сказать, сервисное обслуживание.
– Они приезжают сюда?
– Как получится.
– Когда вы видели их в последний раз?
– Месяц назад. Они приехали только втроем. Ди Греко не было.
Долговязый Больной, загнанный в угол на авианосце, терзаемый болезнью и своими жестокими играми.
– В каком они были состоянии?
– Очень взволнованы. Лартиг и Редлих воспринимали признаки отторжения как… недовольство со стороны их идола. Они твердили, что перейдут на высший уровень, что все встанет на свои места, что слияние должно произойти… Я ничего не понял.
Ну, куда тебе. В своем безумии они должны были увериться, что необходимо совершить жертвоприношение – сделать фетиши, – чтобы великий симбиоз мог завершиться. Или же, наоборот, несмотря на провал с трансплантацией, они чувствовали, что отныне в них обитает дух убийцы, клетки, в которых растворена частица его губительной души.
Эрван встал и глянул на невысокого человечка в толстом свитере. Он затруднялся определить свое отношение к этому ученику чародея. То ли выбить ему зубы, то ли задержать, то ли просто поблагодарить за откровенность?
В конце концов он выбрал более цивилизованный способ завершить встречу:
– Спасибо, доктор.
– Значит, никаких арестов? Никаких допросов в отделении?
– Это решать полицейским вашей страны.
– Как вы говорите во Франции, «каждому свое дерьмо»?
– Именно.
* * *Эрван прошел через вестибюль, не встретив ни единой живой души, – санитарки и той уже не было. Снаружи, с трудом продвигаясь к машине и выставив плечо вперед, чтобы уберечься от ледяных порывов ветра, он решил, что похож на пловца, на боку плывущего через ночь.
Прежде чем включить зажигание, он проверил сообщения. Крипо, десять минут назад. Он перезвонил.
– Кое-что случилось, – сообщил запыхавшийся Крипо. – Два жандарма убиты около восемнадцати часов на национальной трассе сто шестьдесят пять, в нескольких километрах от Бреста.
– Что?!
– Рутинная проверка. Два человека в минивэне. Водитель выстрелил шесть раз, и они сбежали. Имеются номера: машина принадлежит Иво Лартигу. По показаниям свидетелей, за рулем был Редлих: он и стрелял. Лартиг был пассажиром.
– И мы узнаём об этом только сейчас?
– Обычная неразбериха. Жандармы сперва начали местное прочесывание и…
– Их нашли?
– Ну да. Номера позволили выйти на адрес в Финистере: хибара, принадлежащая Лартигу, недалеко от Локирека.
Местечко располагалось всего в нескольких километрах от Кэрверека и еще ближе к Институту Шарко. Как они могли такое пропустить? Так или иначе, но Висса Савири был убит именно там. Кстати, не исключено, что Лартиг приобрел этот дом именно из-за соседства с психбольницей. Скульптор желал быть как можно ближе к своему ментору.
– Туда послали жандармов, – продолжал Крипо, – но их встретили выстрелами из штурмовой винтовки. Похоже на старый добрый Форт Шаброль.[133] Там еще засекли принадлежащий посольству Нигерии автомобиль с дипломатическими номерами. Ирисуанга наверняка с ними.
Двое калек и рогатый колосс. Трое психов с трансплантатами, одержимых духом серийного убийцы. Три загнанные в угол крысы, которым нечего терять.
– Верни там?
– Со всей своей шоблой. Ждут прибытия спецназа.
Эрван поверить не мог, что дело закончится так. Прощальный букет, каждый шип на котором – очередной убитый или раненый.
– Кто их вызвал?
– Приказ сверху. Из Парижа.
– Кто руководит операцией?
Крипо кашлянул:
– Твой отец.
Старик в очередной раз у руля. Но как могло получиться, что он уже в курсе?
Крипо догадался, о чем он думает:
– Просто телекс из штаба. И он тут же взял все в свои руки. Не знаю деталей, но, похоже, сам министр Вальс вручил ему бразды правления.
Вот почему с вечера отец ему больше не звонил. Он предпочел рулить один, без помощи и содействия собственного сына.
– Он с кем-нибудь из вас связался? – спросил Эрван в приступе озарения.
– Да, со мной. Только что.
– И что сказал?
– Что не желает видеть наши морды на месте происшествия.
– И все?
Крипо опять заколебался:
– Он потребовал подробный отчет о расследовании.
– И ты дал?
– Ну… да. Я ему все объяснил. Историю с пересадкой, про Хосе Фернандеса и клинику «La Vallée». Короче, все…
Эрван покачал головой. Такой финал подчинялся глубинной логике: Человек-гвоздь воскрес в теле трех безумцев, и вновь, через сорок лет после первого сражения, Морван берется за дело.
– Я могу быть в Шамони через час. Пошли за мной вертолет к жандармерии.
127
Занимался рассвет, а Морван, с помповым ружьем Ithaca в руке, в едва сходящемся на животе бронежилете, мысленно твердил, что давно вышел из возраста подобной хрени. И в то же время он не мог позволить себе руководить операцией на расстоянии, из штабного автомобиля.
Последние часы ночи он провел в какой-то дыре бок о бок с самыми отчаянными жандармами, пытаясь переварить собранную информацию и втайне восхищаясь ее безумием и дерзостью: четыре человека – один из которых бедняга Ди Греко, – доведенные до фанатизма образом Тьерри Фарабо, решили перевоплотиться в этот дух Зла; воплотив свое безумие в действие, они разрушили собственный костный мозг, а потом пересадили себе спинномозговые клетки кумира. Кто еще на такое способен?
А теперь трое выживших заперлись в бывшем жилище какого-то корсара – домике с синими ставнями, который как две капли похож на тот, что сам Морван купил в конце восьмидесятых годов на острове Бреа. Ирония вездесуща.
Настоящим везением, если можно так выразиться, оказалось то, что телекс из Генштаба в середине дня предупредил его о гибели двух жандармов. Это означало, что Эрван будет не в курсе еще много часов и он сам сможет проконтролировать ход боевых действий. Кстати, когда происшествие окончательно переросло в катастрофу – осажденный дом, перестрелка, пресса на хвосте, – министр официально поручил ему руководить операцией. В полночь Морван вылетел из аэропорта Ле Бурже и два с половиной часа трясся в вертолете «Дофин», не прекращая переговариваться по рации с государственным прокурором в Ренне и префектом в Кемпере. Ударные силы в лице жандармской группы вмешательства двигались у него в кильватере к Финистеру.
Местные жандармы не стали дожидаться его прибытия, чтобы приступить к действиям. Соседние дома (район был исключительно туристическим) уже эвакуировали, безопасность обеспечили по периметру на километр вокруг, дороги перекрыли. Бретонские блюстители порядка заодно проверили, нет ли на территории у дома ловушек, – никто не мог оценить реальную степень опасности, которую представляли убийцы, – и вырыли траншеи, чтобы поместить туда людей и оборудование. Открытая местность, на которой стоял дом, не могла предложить ни одной складки рельефа, ни дерева или скалы, за которыми можно было бы укрыться. Сейчас, к семи утра, все более-менее окопались. Две группы департаментских жандармов и одна передвижная бригада расположились по двум дугам окружности, чтобы полностью перекрыть зону и пресечь любую попытку к бегству.
Морвану было что почитать. Среди документов, которые ему доставили, имелся список оружия, находящегося в распоряжении Редлиха. Этнолог и скульптор наверняка перевозили этот арсенал, когда их остановили жандармы. Хромой запаниковал и начал палить без разбора. Никаких сомнений в их психологическом профиле: фанатики смерти, террористы во имя террора.
День занимался, бледный, как мел. Утро обещало быть прекрасным. Морван высунул голову и посмотрел на безмолвный дом в двухстах метрах. Никакого движения, ставни захлопнуты, двери закрыты. Он видел, как вокруг него поднимаются головы жандармов, в большинстве своем в уставных пилотках с вышитой спереди взрывающейся гранатой. Он догадывался, какая ярость владеет сейчас этими парнями, неожиданно оказавшимися на передовой. Никто не хотел поймать пулю из-за убийств, совершенных в Париже преступниками, по которым плачет психушка. Каждый ждал прибытия спецназовцев – те, по крайней мере, привычны к такого рода противостояниям и жить не могут без адреналина.