142
– Это грустная история.
– Ты что, издеваешься надо мной? – отозвался Эрван.
Морван остановился под портиком: он был на углу улицы Даниэль-Казанова и площади Вандом, которая именно в этой точке выглядит как недлинная магистраль, чтобы несколькими номерами дальше превратиться в улицу де ля Пэ. Он выходил от Шарве, где купил себе рубашки. Ему понадобились годы, если не десятилетия, чтобы переварить мысль, что он может позволить себе шопинг посреди рабочего дня. Теперь это стало разновидностью терапии: когда ничего иного не оставалось, спасало хоть это.
Сын орал в трубку:
– Как ты мог промолчать?
– Я ничего не сказал, потому что не имело смысла.
– Сообщник Человека-гвоздя, которому сейчас около пятидесяти? Когда мы столько дней ищем подозреваемого, знакомого с его образом действий? У тебя Альцгеймер или что?
Морван вздохнул: он знал, что, отправившись в Бельгию, Эрван отыщет следы мальчика.
– Твоим убийцей не может быть Арно Луаян.
– Почему?
– Потому что он умер в семьдесят третьем.
Пауза на том конце. Может, и впрямь следовало рассказать сыну все. Но зачем было его сбивать? Слишком много следов затаптывают дорогу…
– Рассказывай, – велел Эрван.
– Сестра Марселла всего не знает. На самом деле я не менял его имени. Не так просто сделать фальшивые документы. Я лишь поместил Арно в детский дом во франкоязычной Бельгии, в провинции Эно. Церковное заведение, тогда довольно известное…
– Он умер там?
– В ноябре семьдесят третьего, во время Дня Всех Святых. Случился пожар. Сгорели группа детей и несколько воспитателей.
– Что еще за байки?
– Это правда. Можешь почитать тогдашние газеты. История наделала много шума, потому что загоревшаяся часть была дортуаром, построенным из готовых блоков. Халтурная работа без соблюдения норм безопасности.
Молчание Эрвана было как педаль тормоза, нажатая при полном разгоне. Его скептицизм сочился из трубки.
– Арно Луаян был среди жертв?
– Я ездил на его похороны. Ты только будишь тяжелые воспоминания.
В тот далекий день он подумал, что не иначе как сама судьба решила за мальчика: после мучений у Человека-гвоздя – преждевременная смерть. Та история не могла оставить за собой ничего жизнеспособного.
– Ребенок участвовал в девяти убийствах, – невозмутимо продолжил Эрван. – Он был травмирован магией йомбе. Он протягивал молоток и готовил гвозди для Фарабо… Из него получился бы отличный кандидат на сегодняшние убийства…
Морван шел через гигантскую площадь Вандом. Ее напоминающие бойницы немецкого бункера витрины были заполнены дорогими украшениями. Эрван начал утомлять его своими никчемными подозрениями.
– Еще вчера, – обрезал он, – твое дело было закрыто. Тебе уже следовало передать его следователю.
– Я должен удостовериться, что Арно Луаян действительно мертв.
– Черт, Эрван, я читал отчеты о вскрытии, видел тела в морге, я говорил с полицейскими, которые вели расследование!
– Найди свидетельство о смерти, протоколы, свидетельские показания. Иначе я тебя посажу за противодействие правосудию!
Отец не стал обращать внимания на эти полицейские штучки. Он уже дошел до улицы Риволи. Грохот машин здесь набирал устрашающие обороты.
– Ты вроде совсем оправился, – подпустил он иронии. – Где ты сейчас?
– На Северном вокзале. Выхожу из поезда.
– Обязательно зайди к сестре.
– Что еще случилось? Она оставила мне три сообщения, но я еще не перезванивал.
– Сделай, как я сказал. Эта история выбила ее из колеи. Двое моих парней с ней, но она по-прежнему трясется от страха.
– Чего она боится, на самом-то деле?
Он заколебался, прежде чем ответить, не желая подстегивать нарастающую паранойю сына.
– Она думает, что за ней следят. Просто пунктик.
– Вечером заеду.
Эрван, не попрощавшись, нажал отбой.
Морван дошел до Тюильри. Через несколько шагов он оставил позади гам улицы Риволи, чтобы погрузиться в бархатистую тишину парка. Внезапно он осознал, что наступила осень: прохладный воздух, ржавые листья, голые ветви, напоминающие застывшие вены. Съежившийся вид, как у задыхающегося тела, которое бережет кровь и растягивает оставшийся кислород.
Он не рассказал всего сыну – ни в свое время сестре Марселле. Он сам привел заирских солдат к хижине Фарабо. Это он обнаружил дрожащего от ужаса мальчишку под кучей фетишей и пыточных инструментов… Он решил, что видит ангела. Почти белые волосы, высокий лоб, прекрасные глаза. Его облик дышал особой прозрачностью: в нем просвечивали чистые воды первоисточника, а мгновение спустя – человеческая грязь. Больше всего смущало его сходство с самим Фарабо.
Ноно.
И пока его чествовали и поздравляли с успешным расследованием, а Мобуту преподносил свой отравленный подарок в виде рудничной концессии, Морван искал безопасное место, чтобы спрятать малыша. Он нашел его в Бельгии, рядом с городом Онель: церковное заведение Малапанс. Никто и подумать не мог, но тогда это оказалось его единственной победой: спасти ребенка из когтей дьявола и от всех юридических процедур.
На следующий год он не поехал повидать Арно – боялся, что само его посещение напомнит тому кошмар Лонтано. Когда он узнал о пожаре, то был потрясен, но опять-таки не удивлен: ничего хорошего не могло исходить от Человека-гвоздя и его сообщников. Огонь был финальной точкой, достойной этой истории. Ничего жизнеспособного.
Теперь он шагал по ковру из мертвых листьев, и ему казалось, что он давит детские ручонки. Он снова видел почерневшие тела в морге, отчеты о вскрытии, свидетельства о смерти. Он все проверил: это действительно был несчастный случай. Или, скорее, непредумышленное убийство. Электропроводку делали, как и все остальное, – как бог на душу положит. Одна перегрузка – и дортуар полыхнул…
Сейчас он ненавидел сына. Этот дерьмокопатель умудрился-таки заставить его с головой погрузиться в трагический эпилог. На другом конце парка проглядывало здание Музея Орсэ с огромными часами над входом. На Левом берегу делать ему было нечего. На берегу артистов, чистоплюев, бездельников. Придется развернуться и двинуться обратно, в родные кварталы Восьмого округа.
Он направлялся к большому кругу площади Конкорд, когда в голове мелькнула ослепительная вспышка. Он снова увидел ребенка, затаившегося в углу логова убийцы, тщедушное тело, голову, забитую чудовищными картинами и неописуемыми действиями. Потом, без перехода, обугленные детские трупы в холодильном шкафу. А не произошла ли путаница? Махинация? Недоразумение?
Он ускорил шаг. Возможно, инстинкт сына сработал верно. В любом случае он должен проверить еще раз список погибших той ночью – и список выживших: сыну он этого не сказал, но многих детей из той группы огонь пощадил.
Не было ли среди них Арно Луаяна?
Рано или поздно все становится явным. Дойдя до площади Конкорд, он остановил такси, махнув своей карточкой полицейского.
143
Первым, кого Эрван увидел на ступеньках, ведущих на его этаж, был огромный сидящий негр. Позади высился другой великан, прислонившийся к стене на площадке, – крепкий, с белым черепом и физиономией десантника. Вылитый Морван. Но самым удивительным было вкрапление между двумя колоссами: Гаэль, казавшаяся вдвое меньше и на десять лет моложе. Маленькая девочка сидела, сжав коленки, с сумкой от Луи Вюиттона, которая на этот раз играла роль фибрового чемоданчика.
– Что вы здесь делаете? – вопросил он, впрочем без всякой враждебности.
– Я перебираюсь к тебе.
– В честь чего?
– Ты не слушал моих сообщений?
– Ты вроде и так под надежной охраной.
Он поднялся к ним. Негр вскочил, выказывая ему такое же уважение, как и к его отцу. В знак приветствия Эрван махнул рукой; второй тоже вытянулся во фрунт. Молодой Морван мгновенно проникся симпатией к обоим парням: мало того что они ежедневно терпели Старика, так теперь им приходится еще и выносить его дочь.
Гаэль не двигалась. Провокационный огонек в глазах, голова низко опущена, так что подбородок утыкается между двумя ключицами. Он снова видел перед собой так хорошо знакомую ему маленькую нахалку, с отвращением глядящую на жизнь и окружающих.
– Как вы зашли в дом? – спросил он церберов.
– Используя подручные средства, – отрапортовал негр, не зная, похвалят его за геройство или надают по рукам.
Эрван достал ключи:
– Коли на то пошло, могли бы и в квартире подождать.
– Я им говорила, – встряла маленькая капризуля.
– Можете отправляться по домам, – бросил он им, отпирая дверь.
Телохранители в нерешительности поглядывали друг на друга.
– Я позвоню отцу, успокойтесь. Теперь она под моей защитой.
Они поколебались еще несколько секунд, после чего раскланялись с Гаэль, как будто та была испанской инфантой. И с нескрываемым облегчением исчезли на лестнице.
Гаэль зашла в квартиру и бросила сумку в спальне Эрвана. Без малейшего смущения направилась на кухню и открыла холодильник. Достав пиво, протянула его Эрвану:
– Будешь?
Он кивнул. Она бросила ему банку, как заправский ковбой. Он чувствовал, что она переигрывает в роли нахалки. Гаэль умирала со страха: это бросалось в глаза.
– Что на самом деле происходит?
Она щелкнула алюминиевым язычком банки.
– Не знаю. У меня мандраж, вот и все.
– Из-за чего мандраж?
Гаэль села на диван и отхлебнула глоток, так и не ответив. Взгляд, которым она окинула обстановку, выдавал ее глубокое презрение к старому холостяку Эрвану и его сортирным вкусам.
– Ты что-нибудь видела? – не отступал он, беря стул и устраиваясь напротив.
Уставившись в пустоту перед собой, она пожала плечами:
– Нет. Не знаю. Когда я вышла из твоей палаты в «Сальпетриере», я спускалась в лифте с санитаром в хирургической маске, и на меня тогда напало жутко паршивое чувство.
– Как он выглядел?
– Крепкий. Около метра восьмидесяти. В белом халате.
– Он с тобой говорил?
– Нет.
– Сделал какой-нибудь жест, вообще что-нибудь?
– Нет.
– Это все?
– А потом мне показалось, что я видела, как кто-то бродит внизу у моего дома. Но мои ангелы-хранители ничего не заметили.
– По-твоему, кто это был?
– Не знаю. Человек, который преследовал меня в Сент-Анн. Или один из Убийц с гвоздями, которые, как утверждают, ликвидированы.
– Я же тебе сказал: они мертвы.
– Достаточно глянуть на вас, на тебя и на папу, чтобы понять, что ничего еще не кончено.
Эрван тоже глотнул пива и смотрел на сестру, пока она не решилась повернуть к нему голову. Своей красотой она была обязана прежде всего тонкой лепке лица. Победа скульптуры над живописью.
– Ничего более конкретного ты мне сказать не можешь?
– Нет. А ты мне?
– А что я?
– Ты можешь поклясться, что опасности больше нет?
– Дело официально закрыто.
– Ответ чиновника. Я говорю о твоей внутренней убежденности.
Он снова слукавил:
– Психи из Локирека действовали как виновные.
– Виновные в чем, на самом-то деле? Ты уверен, что они убийцы?
– Ты должна нам доверять. Будущее покажет.
– То есть?
– Других убийств не будет.
– Успокоил на все сто.
Внезапно он подумал о Софии: со вчерашнего дня никаких новостей. Обижена? Безразлична? Не может побороть свой гнев?
– Хочешь что-нибудь поесть?
– Нет. Я только хочу поспать здесь. Рядом с тобой я чувствую себя в безопасности.
– Спасибо.
– Не за что.
Он улыбнулся и достал простыни из шкафа.
– Устраивайся у меня в спальне, – сказал он, протягивая ей постельное белье. – А я на диване.
– Можно мне в ванную?
– Будь как дома.
Она исчезла. Эрван позвонил Крипо – человеку, на котором лежала обязанность завернуть краны, вырубить свет и закрыть расследование.
– Ты отослал бумаги следователю?
– В таком виде остается немало вопросов и…
– Крипо, у меня для тебя потрясающая новость: следственный комитет – это не конец расследования, а его начало.
– Но следователь морду скорчит, если…
– Документы готовы или нет?
– Не хватает только твоей подписи.
Эрван почувствовал себя хозяином лавки, которому каждый день приносят на подпись бухгалтерские бумаги, – его чеки и подписи под счетами служат и доказательствами, и уликами, и признаниями.
– Подпишу все завтра утром, и сразу отошлем.
– Как Бельгия?
– Потом расскажу.
– Есть из-за чего нервничать?
Перед глазами опять возникла бледная маска нганга. И обугленные детские тела в морге. Невозможно ответить.
– Предупреди остальных. Совещание завтра в девять.
– Это еще что?
Эрван повесил трубку и обернулся: позади него стояла Гаэль, с взлохмаченными полотенцем волосами, в спортивном костюме. Она взяла с полки боевой нож, лезвие и рукоять которого были сработаны из одного куска металла.
– Нож, которым я очень дорожу, – ответил он.
– Трофейный?
– Почти. Офицер группы вмешательства подарил мне его после одной операции… довольно бурной.
– Ты спас ему жизнь? – усмехнулась она.
– Именно, – сказал он, забирая нож у нее из рук. – Он выкован из металла, после взрыва найденного на развалинах Всемирного торгового центра.
– Мрачновато.
Он посмотрел на нож, слабо поблескивающий у нее в пальцах:
– Это сталь памяти.
– Оружие отмщения, – насмешливо пробормотала она.
– Просто воспоминание. Никто не должен забывать об одиннадцатом сентября.
Она отошла от него, как маленькая девочка, которой вдруг надоело играть:
– Посмотрим кино?
Он сильно сомневался, что у них окажутся схожие вкусы в области кинематографа. Он всю жизнь любил полицейские сериалы, которые, вопреки вероятию, очень его развлекали. Ирреальные до абсурда, они вносили в его профессию нотку фантазии, которой та была абсолютно лишена в действительности. Еще у него имелась целая коллекция полицейских триллеров семидесятых-восьмидесятых годов, время от времени он извлекал фильм, как достают заветную бутылочку вина: «Буллит», «Грязный Гарри», «Французский связной», «Марафонец», «Год Дракона»…
Гаэль спасла положение: кликнула на клавиатуре своего ноутбука последние скачанные пиратские копии:
– Ты уже видел «Координаты „Скайфолл“»? Это лучший Джеймс Бонд.
144
Над ним склонилось лицо.
Лицо младенца-трупа, вырезанное из шлифованного дерева. Его застывшая жесткость наводила на мысль о фарфоре. Черты были африканскими, но бледность лба, удлиненные глаза, крошечный рот, утыканный зубами, вызывали в памяти японские маски. Он был символом несостоявшейся жизни: останки эмбриона, который так и не родился, но мог бы развиться в лимбах смерти. Отсвечивающий в сумерках, как ледяная луна.
Эрван знал, что спит и видит сон, но страх от этого меньше не становился. Он ощущал свою беспомощность перед наблюдающим за ним убийцей. Кричать он не мог, убежать тем более – спал он так крепко, что сон превратился в свинцовый гроб, сковавший и тело, и веки.
Теперь он был Ноно, ребенком-нганга. Он передвигался в параллельном мире, Фарабо вел его, готового к завершающей инициации. Он держал свои ржавые инструменты – молоток, пилу, клещи…
Сейчас он был гол и обмазан глиной, в трансе, ощущая (и в то же время не приемля) окружающие его звуки и образы: буравящие черепную коробку женщины гвозди, проникающие в ее глазные орбиты осколки зеркала, вскрывающая ее грудь ножовка, ее вопли… Дрожащей рукой он протягивал ногти, волосы – возможно, его собственные – Фарабо. Тот осторожно брал их и вкладывал в разверстое тело.
Внезапно белая маска засвистела. Или это был крик жертвы.
Эрван проснулся: в нескольких сантиметрах от его уха звонил мобильник. В темноте он пошарил на полу возле дивана. Прежде чем ответить, глянул на светящийся экран.
– Алло?
– Ты с Гаэль?
Потребовалась секунда, чтобы связать все воедино.
– Да.
– У себя?
– Да.
– Все заперто?
– Конечно. Что происходит?
– Я размотал обратно ниточку Арно Луаяна. Нашел полицейских, которые вели дело о пожаре, тогдашних свидетелей. А главное, получил список выживших детей.
– А что, были уцелевшие?
– Да, несколько…
Эрван перенастроил картинку: образ нганга отошел в сторону, чтобы смениться дымящимися развалинами детского дома.
– И что?
– В этом списке меня насторожило одно имя: Филипп Криеслер.
– Что?
– Ты все слышал. Кажется, так зовут одного из членов твоей команды? Вы называете его Крипо, верно?
Эрван подумал, что все еще спит. Странные ощущения пронизывали все тело, вроде толчков, как если бы он на спине съезжал с лестницы. Филипп Криеслер. Случайность исключена.
Лейтенант-эльзасец. Писарь. Лютнист.
Отец продолжал что-то говорить, но на Эрвана теперь давило другое ощущение. Атмосфера в темной комнате стала более плотной и тяжелой.
Внезапно он понял.
– Я перезвоню, – пробормотал он и дал отбой.
Перед ним вырисовывался силуэт. Он бы узнал из тысячи этот хвост на затылке, плечи усталого атлета, потертый бархатный пиджак.
Крипо неподвижно стоял возле дивана с пистолетом в руке. С тем самым, который он якобы потерял в управлении и которым он, опять-таки якобы, едва умел пользоваться.
Эрван подумал, что образ мечтательного копа-музыканта отлично подходит для детективных романов. Зато совершенно свихнувшийся полицейский, ведущий двойную жизнь колдуна и ждущий своего часа, чтобы уничтожить семью, гибели которой он поклялся добиться, – вот это звучало до чертиков реально.
Полицейский – безумная профессия. Безумие может стать делом полицейского.
– Когда ты поехал в Бельгию, – тихо произнес Писарь, – я понял, что спалился.
Эрван подумал о спящей в соседней комнате Гаэль. Обыскал ли он квартиру? Может, он ее уже убил? Обратил ли внимание на одеяло, подушку, всю экспромтом сооруженную постель в гостиной?