Катя потрогала, посмотрела на свои пальцы, потом на меня - и вскрикнула, поднеся ладони к щекам:
- Аааа!… Женя!!!! Да у тебя вся рука в крови!!!
Я вспомнил об ударе и взглянул на свою правую руку. Поперек трех пальцев: указательного, среднего и безымянного - шел косой разрез, будто я не глядя рубанул по ладони тупым топором. Из рваной раны текла кровь; только сейчас, придя в себя после горячки, я услышал, как остро режет все мое существо внезапная боль.
- Чем это тебя так?!…- в ужасе спросил Славка.
- Не знаю…- хрипло пробормотал я, чувствуя, как начинает кружиться голова, а к горлу подступает тошнота.
Началась суета. Появился дядя Федя, что-то сдавленно бормотал лишенный присутствием Кати возможности кратко выражать свои мысли. А я стоял и смотрел отстраненно. Слава богу, все обошлось, ничего страшного не случилось. Мои пораненные пальцы - сущая ерунда; крови было не много, и боль казалась терпимой.
Я еще не мог пережить в себе промелькнувшие секунды. Откуда взялось совершенно нереальное ощущение обстрела, снарядов, линии огня?… Впрочем, однажды я бывал под пулями, хотя… Но все-таки - что же произошло?!…
- …Ножи, мать их так, и этак и через протак…-сдавленно ревел дядя Федя, что-то выискивая в пыли возле автобуса. - Треснули в барабане, чтоб им…
Он поднял тяжелый металлический обломок, облепленный травяной грязью, - который валялся примерно там, где Катя минуту назад пила воду из банки. Потом нашел такой же, чуть поменьше. И наконец подобрал третий, самый большой, килограмма на полтора - он валялся в нескольких метрах от нас. На нем не осталось пятен: кровь, наверное, выступила спустя секунду после удара - но я знал: это именно*тот самый* осколок… Я представил что прыгнул медленнее, не успел прикрыть Катино лицо… Меня передернуло и голова закружилась еще сильнее.
Мне все стало ясно: в измельчителе разлетелись ножи. Заточенные стальные бруски, что привинчены к бешено вращающемуся барабану… Катя стояла, молча глядя на мою порубленную руку.
- Этот ваш хитромудрый долбогреб в белой кепке, растак его и этак, - уже не стеснясь, матерился дядя Федя. - Вчера вилы туда захреначил. На них нож, зазубрился, потом треснул. И на холостом ходу кусок оторвался… Бить начало, следом другие пошли… Он подкинул на ладони кусок металла.
- Как бомбы жахнули, мать их… Убить запросто могло если б по голове кому попало…
- Вилы, фуилы!!! - злобно передразнил его подбежавший Володя. - Не перекладывай, дядя Федя с больной-то головы! При чем тут вилы! Всю вашу троегребаную технику давно пора по ресурсу списать к ешкиной матери. Это еще поразительно, что до сих пор ничего не произошло.
- Ладно, все целы, и то хорошо, - примирительно пробормотал дядя Федя.
Я молча показал ему свою руку. Кровь уже капала на землю. Дядя Федя беззвучно выругался. Славка судорожно сглотнул и в один миг сделался белым, как бумага. Володя скрипнул зубами.
- Надо йодом залить, чтоб заражения не было, - сказала Катя. - И поскорее. Где у вас тут аптечка? Дядя Федя непонимающе смотрел на нее.
- Аптечка где? - отрывисто переспросил Володя. - Бинты, и все такое?
- В столовой у Клавки было вроде что-то…- нерешительно ответил дядя Федя.
- Пошли! - Катя схватила меня за здоровую руку и потащила за собой.
Перед глазами дрожал туман. Рука саднила. И крови становилось больше; она горячими струйками стекала по пальцам и, казалось, я слышал стук падающих в песок капель. Я поднял ладонь повыше, надеясь остановить кровотечение. Изменив направление, она потекла вниз по запястью, под рукав рубашки, по локтю и ниже… Меня мутило все сильнее, точно я испугался вида собственной крови. Да что же за черт возьми, неужели я мог так раскваситься от несерьезной раны?! Я пытался успокоиться, но перед глазами все слоилось и качалось, а у ушах, вытесняя прочие звуки стоял медленный тягучий звон. Временами начинал меркнуть свет, как в кино перед началом сеанса - не зная ощущения, я догадался, что начинаю терять сознание и лишь усилием воли не давал погрузиться в беззвучную тьму, заставлял себя шагать по одуряюще горячей траве. Спотыкаясь и едва не падая, я шел за Катей, видел перед собой ее маленькую черноволосую головку, и не тронутую загаром шею, и вновь видел, что бы могло быть, если бы… Удушье отступало на миг, подавленное картиной несвершившейся реальности, но тут же возвращалось опять.
В столовой действительно белел на стенке ящик с красным крестом.
Но там не оказалось ничего, кроме аккуратно уложенных сине-розовых пачек "Беломора"
- А где медикаменты? - почти крича, спрашивала Катя. - Где бинты хотя бы? Не видите - человек ранен?!
- Медицина… Было все, было когда-то…- пожала плечами горластая тетя Клава. - Не помню, куда делось, наши-то ничем не пользуются, так все проходит. И ты чего орешь? Вон он какой здоровой у тебя! Три к носу - и до свадьбы заживет!
- А медпункт где у вас?! Или даже медпункта нет в вашем проклятом колхозе?!
- Почему нет? Все есть. Фершал есть. Не в этой, правда, деревне. А в дальней. Той, что за железкой. Вот у него вся медицина в порядке имеется.
- Имеются у него, как же… Вот что, - решительно сказала мне
Катя. -
Сейчас ты отправишься в лагерь. Найди мой рюкзак - у девчонок спроси - там мешочек полиэтиленовый в кармане. И йод, и бинты, и перекиси бутылка…
- Да у меня у самого все есть, - перебил я. - Только как я ребят вдвоем тут брошу?
- Ты что - сдурел?! Посмотри на свою руку! Ты же кровью истечешь!
Ее остановить надо! И обеззаразить!
Мне не надо было смотреть. Я сам чувствовал, как переполнив локтевой сгиб, кровь сползает ниже и затекает уже подмышку…
- Ну ладно…- согласился я.- Пожалуйста, сбегай к агрегату и скажи ребятам, что я не вернусь… А я в самом деле пойду в лагерь…
- Не пойдешь, а поедешь! Сейчас мы машину найдем!
Опять схватив, как маленького, Катя и поволокла меня к гаражу, где стояло несколько машин. Шофера, заранее съехавшиеся на обед, уже стояли в тени кузницы. Лениво болтали, курили, лузгали семечки.
- Товарищи! Довезите, пожалуйста, раненого до лагеря! - обратилась она к ним, глядя из-под косо сидящих, наверное поврежденных-таки падением очков.
Шофера смотрели, кто с удивлением, кто с любопытством, но никто ничего не сказал.
- До лагеря…- повторила она. - Это недалеко, возле парома.
- Сам дойдет, - ответил за всех один, здоровый парень в клетчатой рубахе, расстегнутой до пояса на безволосой, по-бабьи гладкой груди. - Чай, не в ногу ранен-то!
И вся компания беззлобно захохотала, найдя шутку очень удачной.
- Ну пожалуйста, довезите, - продолжала упрашивать Катя. - Рука ранена, не нога… Но ведь обработать скорее надо, а то заражение может начаться! Трава, земля…
- Хилые вы городские…- мужик постарше поморщился, старательно сплевывая прилипшую к нижней губе шелуху. - Ладно, после обеда довезу. По пути будет.
- Мы хилые?! Мы городские?! Которые на ваших раздолбанных агрегатах работаем?! - закричала Катя. - В то время, как вы в тенечке прохлаждаетесь!
- Наплевать на них, Катя, - тихо сказал я. - Сам дойду, я нормально себя чувствую…
- Человек кровью истекает! После обеда! Где ваше начальство! - Катя сжала кулачки, и в ее голосе прорывались слезы. - После обеда отвезут, слыхали такое! Гады вы тут! Гады все и сволочи! Слышите - сво-ло-чи! Бездельники проклятые! Как работать, всегда пожалуйста, а как ранило человека на вашей же технике - так и знать ничего не хотите?!
Шофера прекратили разговор и смотрели на нее с изумлением. Слезы катились градом по Катиному покрасневшему, запыленному лицу.
- Мерзавцы! Сволочи!… Живете за наш счет! Пьете тут…Всю совесть пропили! Небось и йод из аптечки тоже выпили! Алкаши проклятые!!! Негодяи!!! Знайте, я вам этого не оставлю так!!!
- Председатель…- вставил было кто-то из шоферов.
- Да имела я вашего председателя! Три раза так и этак и поперек гроба в белых тапках!!!
Катю била ужасная истерика. Она выкрикивала чудовищные слова, каких я даже не подозревал в ее употреблении.
- Знайте, я вам этого так не оставлю!! Я вам устрою… Я в газету напишу… И не в здешнюю паршивую газетенку!! В "Правду"! И вы еще пожалеете!!! Гады, гады, гады, сволочи фашистские… Она замолчала, икая от рыданий.
- Катя, Катюша…- я обнял ее за плечи, не ощущая своей боли и не понимая, что измазываю ее кровью. - Ну их на фиг. Пойдем… Пойдем отсюда…
Трясущаяся Катя повиновалась. В голове моей пульсировал жаркий звон, кровь щекотала тело, мир перед глазами двоился и троился. Трава стегала по ногам, становясь все выше- или это я, не в силах идти, склонялся к земле… Но я все-таки продвигался, таща за собой Катю. Точнее, опираясь на нее, но все-таки шел, сам не зная куда. Очнулся я лишь на АВМ. И вдруг успокоился: я вернулся к своим. Где я не один, где Славка защитит Катю, где можно спокойно… Из последних сил дойдя до автобуса, я лег на сиденье и закрыл глаза… Мне вдруг сделалось очень хорошо. Горячая кровь билась одновременно и в руке, и в голове, и во всем теле. Я оторвался от своей оболочки и поплыл куда-то над знойным маревом звенящей кузнечиками травы…
- …Женя!!!
Я с трудом и неохотой открыл глаза. Володя осторожно тряс мои плечи.
- Женя, вставай! Дядя Федя сходил за Степаном, он тебя в лагерь на телеге отвезет.
Не вполне соображая, что со мной делается и чего я больше хочу: спокойно лежать здесь на продавленном автобусном сиденье, или трястись на Степановой телеге в лагерь, где можно промыть и забинтовать рану - я встал на ватные ноги. Весь я стал ватным и бесформенным, и просто удивительно, как еще мог стоять без посторонней помощи…
Ни Кати, ни Славки поблизости не было. Володя принес несколько пустых мешков, застелил дно телеги, примостил нечто вроде изголовья, и бережно помог мне туда устроиться.
Мне стало неловко:
- Ну что ты со мной, как с тяжелораненым, ей-богу! Извини, у меня просто перед глазами все поплыло. Наверное, от шока. Или от солнечного удара. А так я вполне здоров. И мне стыдно оставлять вас тут…
- Ладно, ладно, - скупо улыбаясь, пробурчал Володя. - Пока я тут бригадир и распоряжаюсь. Езжай скорее в лагерь и обрабатывай свою руку.
- Еду, Володя, еду… И не волнуйся. Вечером буду здоров. А завтра на работу выйду как обычно!
Последние слова я прокричал уже на ходу.
Телега тряслась и подпрыгивала. Но я не чувствовал ни боли, ни неудобства. Мною охватило какое-то неестественное, лихорадочное возбуждение. Я три раза подробно рассказал сидящему спиной Степану мельчайшие подробности аварии, на что он всякий раз сочувственно кивал, хмыкал и коротко матерился.
Начав в четвертый, я вдруг ощутил страшную усталость и замолчал. И остаток пути лежал на спине, трясясь вместе с телегой, глядя в жаркое синее небо, где, показываясь то слева, то справа, то уходя куда-то из поля моего зрения, плавал пятнистый коршун с раздвоенным хвостом.
Сквозь грохот я слышал умиротворяющий звон кузнечиков. И еще - пульсирующую кровь. Чтоб она не вытекла вся до капли, я приподнял руку над собой, но долго не смог держать на весу. Тогда я опустил ее себе на грудь. И скоро ощутил, как кровь ползет по моему телу, медленно затекает под меня. Но тем не менее, ко мне возвращалось привычное равновесие.
Я вспоминал, как рыдала Катя, пытаясь найти попутную машину до лагеря - и с внезапной, объективной ясностью понимал, что истерика ее была рождена не страхом за меня, а лишь последействием шока. Что в сущности я сам безразличен ей настолько же, как Володя или даже вот этот Степан. Вот если бы ранен был Славка, она бы вцепилась в волосы кому-нибудь из шоферов и заставила немедленно ехать не то что в лагерь, а в районную больницу… Ну и что из того? Я не испытывал ни горечи, ни сожаления. Мне и это было все равно. Добрый Степан привез меня прямо в лагерь, помог выбраться из телеги у столовой и, сочувственно покивав, уехал.
Голова моя кружилась от долгой тряски на спине. Я огляделся. В лагере не виднелось души. Только надсадно звенели кузнечики, которых я почему-то не замечал до сегодняшнего дня. Нет, все-таки народ не вымер. В столовой я увидел Люду. Которая, почему-то стоя, что-то соскребала у с алюминиевой тарелки. Рядом на скамейке стояла кружка.
Увидев это, я почувствовал, как внутренности мои сжимаются от жажды. Ведь мне хотелось пить еще*до того*, как все случилось - и с тех пор я так и не добрался до воды…
- Люд, зачерпни мне воды, пожалуйста! - попросил ее я.
Она обратила ко мне бледное и, как мне показалось, заплаканное лицо, посмотрела сквозь меня отрешенно, словно сомнамбула, и снова принялась за кашу. Вероятно, не поняла моего вопроса, или все еще находилась под впечатлением того события, что ночью выгнало Вику из палатки.
Я молча зашел в столовую, здоровой рукой взял кружку и напился.
Потом принес из кухни ведро, отлил туда из фляги и вышел из-под навеса. Полив из кружки, смыл с раненой руки остатки травяной грязи и сгустки крови. И наконец, слегка содрогаясь, рассмотрел свою рану. Как ни странно, она оказалась не такой глубокой: кости остались невредимы и пальцы шевелились во всех суставах. Да и кровоточила в общем не слишком сильно - как и положено нормальной ране на руке. Просто я слишком долго ее не перевязывал, поэтому кровь успела затечь везде, куда можно и нельзя. И правая половина моей рубашки побурела и стала твердой, как панцирь.
Забыв Катины слова насчет перекиси в ее рюкзаке, я залез в свою палатку, достал йод. Корчась от боли, вылил почти всю бутылочку прямо на рану. Потом замотал бинтом. Когда я приехал сюда, кровь из пальцев уже лишь сочилась пузырьками. Сейчас, после того, как я помыл рану, быстро проступило свежее пятно. Я разорвал еще один пакет и намотал его поверх первого, сделав из руки огромную куклу. Осталось привести в порядок внешний вид. Я расстегнул рубашку. И тотчас услышал чей-то истошный вопль:
- Ааааа!!!!!!…
Я вскинул глаза. Передо мной стояла белая, как мел Люда. Уставившись расширенными от ужаса глазами и прижав руки к ушам, она пронзительно орала на одной ноте, и вдруг замолкла, точно отсоединили батарею - после чего упала в обморок. Я раньше видел такое лишь в фильмах и думал, что это искусственная режиссерская работа. Но сейчас все произошло именно, как в кино. Продолжая глядеть на меня в упор, не опуская рук от ушей и даже не закрывая рта, Люда вдруг обмякла всем телом, потом у нее медленно подогнулись колени и она, точно складываясь, не спеша опустилась на землю перед мной. И лишь в последнюю секунду глаза ее закрылись, как у дорогой куклы, а руки, потеряв жесткость, мягко отлетели в стороны. И вот она трупом лежала у моих ног, и я не знал, что делать: приводить в порядок в себя, или возиться с ней.
Я никогда не сталкивался с подобным и, честно говоря, изрядно испугался и даже забыл свою руку.
- А?!… Что?! Что такое? Что случилось?!…
На ходу натягивая зеленый лифчик от купальника и не сразу прикрывая лоскутами нужные места, из палатки выкарабкалась сонная Тамара.
- Ек-макарек…- всплеснула она руками. - Что с тобой, Женя?!
- Да вот, руку поранил немножко, - ответил я и виновато кивнул на бездыханное Людино тело. - А вот она увидела и…
- А ну ее на хрен, - спокойно отмахнулась Тамара. - Эта дура только и может, что реветь да в обмороки падать. И еще писькой своей через трусы размахивать…
Взяв у меня кружку, она зачерпнула из ведра и с размаху, широко и без всякого почтения плеснула Люде в лицо радужной струей. Та замычала, хлопнула глазами и сделала попытку перевернуться на бок.
- Оживет, - констатировала Тамара. - А вот с тобой что… Ты смотри- ка…Екарный бабай…
Она обошла меня кругом, тронула рубашку, покачала головой.
- Да, не зря Людка коньки откинула… Видуха у тебя как у жертвы кровавого воскресенья… Руку, говоришь, поранил? А почему рубашка вся в уделана?
- Руку, руку… А на рубашку натекло, пока сюда ехал, и вообще…
- Н-да… - Тамара осторожно, но твердо взяла мою перевязанную руку, осмотрела сверху и снизу. - Какое место?
Эта Тамара - серьезная, внимательно и явно понимающая толк в деле - не имело ничего общего с той срамной девкой, которую я видел на этом же месте минувшей ночью…
- Пальцы. Осколком… В общем, долго объяснять.
- Ну-ка пошевели…
Я повиновался. Боль пронзила меня, но кончики пальцев, торчащие из повязки, все-таки пошевелились.
- Ладно. Значит, не страшно, - вынесла заключение она. - А забинтовал хорошо? Обработал нормально? Перекисью помыл, йодом смазал? Может, развяжем, и я все тебе по новой сделаю?
- Хорошо забинтовал, не надо развязывать, - быстро ответил я, почувствовав, как вспотела спина от одной лишь мысли, что руку будут шевелить, мыть и завязывать обратно…- Все как надо сделал. Я же давно приехал…
Тем временем Люда пришла в себя и села на траве, подогнув ноги. Потом бросила на меня опасливый взгляд, вся передернулась, и, с трудом поднявшись, и куда-то ушла.
- Ну если перебинтовывать не надо, то давай тобой самим займемся.
Тебя обмыть надо… То есть, извини, - помыть; это покойников обмывают… А ты еще жив, слава богу, - Тамара улыбнулась своей грубой шутке. - И помирать тебе мы не дадим.
- Зачем меня мыть?
- Ну ты же под рубашкой тоже весь в крови… Давай раздевайся быстро.
- Как это раздевайся? - не понял я. - Совсем, что ли? Зачем?
- Можешь совсем, если хочешь, - усмехнулась она. - Вряд ли я увижу что-то новое… Давай рубашку снимай…
Точными, но аккуратными движениями она помогла стащить рубашку с раненой руки и присвистнула, оглядев меня:
- Е-мое… Вот это да… Ну, Женя… Я бы тоже, наверное, упала, если бы ты такой в палатку влез…
Я искоса взглянул на себя, и тошнота подступила к горлу. Половина моего тела была залита кровью - местами подсохшей, кое-где еще блестящей сгустками. Кровь алела на руке, на плече, подмышкой, на боку и даже на животе… Я бы никогда не подумал, что пустячная рана может столько дать.
- Так. Иди возьми себе чистую рубашку, эту я сейчас тебе в речке простирну, - не терпящим возражений тоном скомандовала Тамара. - Пока кровь не въелась…