Сейчас я просто себе удивляюсь: это какой же нужно было обладать наглостью и заодно наивностью, чтобы с упорством танка лезть на чужую, по сути, закрытую для посторонних глаз и ушей, территорию. Да еще и настойчиво думать, что «надо именно так».
Закрепив знакомство с Лешей откровением «И у меня не ладится личная жизнь», я заказала себе визитки «Менеджер департамента продаж» на английском языке и бросилась учить немецкий. Исподволь, потихоньку, я подводила Алексея к мысли о том, что он просто обязан помочь мне в работе, а уж за мной не заржавеет. Я пела соловьем слащавые дифирамбы, говорила липкие от избытка сахара комплименты, и Леша действительно пригласил меня к себе, не прошло и шести месяцев. Я оформила визу, взяла на работе отпуск и, скрепя сердце пробив брешь в своих накоплениях на нашу с мамой квартиру, купила билеты на самолет. Все время первого в своей жизни полета я думала только о том, как выглядит мой «немецкий принц» — боялась, что он мне не понравится. Как в воду глядела.
Алексей оказался тощим — даже стройным не назовешь — печальным мужчиной в очках. Встречать меня он приехал, вырядившись по полному параду: в белую рубашку, серый костюм и галстук. Хотя, скорее всего, обольщаться на этот счет не стоило: просто после работы переодеться не успел. Он стоял в зоне прилета с табличкой «Рита Рубина» в руках. Я подумала было, выплескиваясь с толпой русских пассажиров «Аэрофлота», что есть еще время убежать, отказаться от этого доходяги с влажными черными глазами. Но он уже каким-то непостижимым образом поймал меня цепким взглядом, улыбнулся, нежно спросил: «Маргарита?» — и, получив кивок, ответствовал: «А я мастер». Схватил за руку и потащил за собой. Господи! Такой дурой я себя еще никогда не ощущала.
Было ясно, что с этим «красавцем» мне придется переспать, абсолютно понятно, что меня от него тошнит — особенно от вида серых носков, собравшихся в крупные складки вокруг его тонких, похожих на палки, лодыжек, и от тощих волосатых запястий, некстати обнажившихся, когда он сел напротив меня в вагоне электрички. Машины у него почему-то не было, а я-то думала, что по Европе без собственного автомобиля передвигаются только законченные отморозки. Вообще-то, так оно и есть. Отсутствие личного транспорта Леша объяснил очень просто — ему, видите ли, некуда ездить. Работа рядом с домом, магазин продовольственный поблизости. Жуть! И стоило ради такой вот жизни: работа — дом — магазин — уезжать из родной страны в Германию?! Да еще и гробить карьеру отца. Сомневаюсь.
Домом Алексея оказались весьма заурядные апартаменты в западной части Берлина. Аккуратные улицы, гладкий асфальт, матовая чистота, освещенная ровным светом фонарей, — вот и все, что удалось разглядеть мне в первую в своей жизни ночь пребывания за границей. От железнодорожного вокзала кавалер мой взял-таки такси: а то я уже боялась, что мы чуть ли не пешком будем топать до его дома — так явно, практически со слышимым попискиванием и щелчками кассового аппарата, происходили расчеты в его голове. Уверена, что, случись все это днем, мы бы всенепременно поехали на метро.
Ужин, если так можно назвать бутылку «Рислинга» и тарелку с нарезанными сыром и грушей, проходил в гостиной за кофейным столиком. «Тебя же в самолете кормили», — убедил меня радушный хозяин и добавил, предвосхищая заботу с моей стороны: «А я на работе поел». Кроме этих слов, он почти ничего не говорил. Я тоже молчала и все время отводила глаза. В тот вечер я была благодарна Алексею только за то, что он догадался выключить электрический свет и зажечь какие-то полуоплавленные свечи. Хотя, вполне возможно, действия его были продиктованы не заботой о моем душевном равновесии, а вопросами экономии. Но, главное, в пляшущем свете все вокруг — в том числе и сам хозяин квартиры — казалось призрачным и нереальным. До тех пор, пока я не почувствовала весьма материальные руки на своей груди.
Память, спасибо ей за это, намертво вытерла из сознания все события, телодвижения и образы той ночи. Поберегла меня. Осталось только смутное чувство омерзения и отчасти стыда, но, поскольку никакими конкретными фактами оно не подкреплялось, я тогда довольно быстро пришла в норму. Чуть ли не сразу же по возвращении в Москву. Лишь одно я запомнила точно — ни в ту ночь, ни когда-либо после я не позволяла Алексею себя целовать. Прятала губы, уворачивалась, зарывалась лицом в подушку. Слабое, но все-таки утешение.
Справедливости ради нужно сказать, что не только я, но и Леша добросовестно отработал свою часть программы. За неделю на базе его кафедры социологических опросов мы провели три фокус-группы, в которые отобрали участников по моим параметрам; посетили пять дистрибьюторских офисов, пользуясь служебным положением Леши и транспортом института; познакомились с хозяевами сети алкогольных магазинов и побывали в семи знаковых ресторанах, в каждом из которых мне удавалось переговорить если не с владельцем, то с менеджером обязательно. Думаю, Леша, не будь дураком, параллельно запустил на своей кафедре какой-нибудь нужный проект, касающийся вопросов потребления алкогольной продукции в Германии. Иначе его запросто могли взять за… впрочем, неважно. Мне его проблемы были по барабану. Главное, он расщедрился и сгрузил мне базу по всем дистрибьюторам алкогольной продукции и крупнейшим немецким супермаркетам — не знаю уж, как ему удалось ее «унести». Видимо, и у немцев за внешним порядком хватало внутренней неразберихи.
Таким образом, первые потенциальные клиенты, их предпочтения и объемы стали мне более-менее понятны. С Германией однозначно стоило начинать — судя по потребностям рынка и готовности дистрибьюторов, здесь наше предприятие могло получить примерно четверть существующего на тот момент оборота компании в целом. Прирост на двадцать пять процентов — это ой как немало! Но финальный-то смысл далеко даже не в этом. А в том, чтобы, отладив систему работы здесь, выйти на остальные европейские страны.
Единственное, что меня беспокоило и оставалось какое-то время «темным лесом», — так это немецкие таможенные процедуры. Но при первом же близком контакте с одним из крупнейших дистрибьюторов стало ясно, что переживаю я зря: все вопросы по оформлению, доставке, обработке груза на территории Германии дистрибьютор берет на себя. Наше дело было для начала прислать образцы. Дальше, если продукт потенциальных партнеров устроит, оформить так называемый паспорт сделки, выставить счет и передать оговоренную партию товара. Параллельно, как правило, начинается совместная работа по продвижению — реклама, PR и прочие заморочки.
Все дела с таможней на территории России — наша головная боль, все вопросы по приему груза — их забота. Проще некуда.
Одним словом, поездка «в отпуск» оказалась для меня более чем плодотворной. Я раздала потенциальным партнерам море визиток, причем предварительно уже остановила выбор на нескольких дистрибьюторских компаниях, собрала все возможные контакты, продублировав ими украденную Алексеем базу, и составила мнение о возможностях рынка и даже лице потенциального потребителя. Стало ясно, что в Германии прежде всего будет востребована водка средней ценовой категории — немцы оказались довольно прижимистыми по результатам опросов, — но непременно достойного, или выдаваемого за таковое, качества. В Москву я вернулась окрыленная. Во-первых, потому, что закончился мой вынужденный роман с Алексеем, а во-вторых, мне удалось решить все поставленные задачи. Теперь оставалось свести результаты в приемлемую форму бизнес-проекта — это заняло еще полгода — и положить готовый продукт на стол своего руководителя.
В тот день, когда мой бизнес-план попал в кабинет шефа, и следующие два месяца я сидела за рабочим столом словно на иголках, — не могла дождаться, когда же шеф скажет наконец что-нибудь или хотя бы отдаст мне отработанный документ. Я же вложила туда все: и расчеты, и результаты исследований, и даже перечень первых потенциальных партнеров, за что успела отругать себя немилосердно. Временами мне казалось, что работа по моему бизнес-проекту уже вовсю ведется, только я об этом ни черта не знаю. И я выискивала во взглядах, интонациях, поведении руководства подтверждение своим подозрениям.
Наконец, спустя шестьдесят тяжелых, прошедших в мысленной лихорадке дней, час икс настал. Кипу бумаг шеф бросил мне на стол уже поздно вечером, перед самым уходом домой. Криво усмехнулся и, не прощаясь, с размаху захлопнул дверь. Я почувствовала по выражению его лица, по издевательской усмешке на губах, что среди бумаг скрывается и мой бизнес-проект. Но главное — шеф не мог сказать о нем ничего хорошего! Я бросилась лихорадочно разбирать документы, отыскивая среди них свой монументальный труд, на который я растратила целый год своей жизни, приличную сумму денег, море усилий и даже самою себя.
Резолюция, наложенная мелким и невероятно корявым почерком Петра Кузьмича, была простой и лаконичной: «Деточка, используй ЭТО по назначению. В сортире!»
Сказать, что я была шокирована, — нет. Я была уничтожена, убита. А самое ужасное — не могла ни черта понять: я же не просто несла какую-то околесицу! Все выверено, высчитано. Все цифры, доводы, предложения сделаны на основании моего тайного, проведенного за собственный счет исследования немецкого рынка. Я так надеялась, что этот проект сделает из меня человека, что Маргарита Рубина перестанет в конце концов быть просто записью в личном деле работника, которое хранится в отделе кадров, а станет живым, замечаемым другими сотрудником компании «РусводК»! И еще — до смерти, до умопомрачения мне тогда нужны были деньги.
Я больше не могла приходить каждый вечер домой и видеть там следы бурной деятельности ублюдка-отца. К тому времени он уже довел до могилы бабушку, сделав последние годы ее жизни, когда она не могла больше работать и вышла в семьдесят с лишним лет на пенсию, невыносимыми. Шагу, без преувеличения, не давал ступить. Она в собственной квартире, по сути принадлежавшей только ей и никому больше, вынуждена была прятаться от него в дальней комнате, закрывшись на замок. Ни на кухню, ни в туалет, ни из дома отец ее целыми днями не выпускал. Стоило бабушке сделать попытку прокрасться хотя бы в уборную, как он вырастал словно из-под земли и буквально пинками загонял ее в комнату обратно: «Пошла к себе, старая карга!» Дошло в итоге до того, что мама оставляла бабушке в ее комнате обед в термосе и железное ведро, чтобы та могла справить нужду.
Эти бесконечные унижения слабых женщин перед мужским ничтожеством настолько выводили меня из себя, что я только из-за матери удерживалась от попыток набить родителю морду. Иначе давно уже превратила бы поганую рожу своего папани в кровавое месиво. И с радостью ощутила бы на собственных костяшках его горячую, наполовину разбавленную этиловым спиртом кровь. Но, слушаясь маминых уговоров, приходилось только скрипеть зубами и оплакивать безвозвратно исковерканную и оскорбленную скотиной-отцом бабушкину судьбу.
А я ведь уже все давным-давно рассчитала. Через загс, по обоюдному согласию, отец нам развод ни за что не даст и добровольно менять квартиру, в которой не заработал ни на единый гвоздь, не станет. Значит, я накоплю денег. Потащу мать в суд. После судебного решения и получения имущественного предписания на раздел жилья мы с мамой переоформляем нашу квартиру как коммунальную на три отдельных лицевых счета, а потом свои две трети квартиры продаем. (И за что этому поганцу государство отдает целую треть?! За то, что избивал нас всю жизнь и калечил наши души?!) У нас с мамой как раз по комнате — моя оформлена как бабушкино наследство — получается. Лучше было бы, конечно, продавать целиком квартиру — так цена будет раза в два выше, но отец, ублюдок, никогда не согласится. Поэтому придется действовать иначе: направить ему по почте уведомление о том, что мы с мамой предлагаем выкупить у нас две трети квартиры (таковы правила), и, не дождавшись ответа, через месяц продавать квартиру «третьим лицам». А я вот возьму и из вредности потом найду в покупатели самых жутких, грязных и многодетных хачиков с рынка. Пусть даже это дешевле обойдется, чем в среднем по Москве. Черт бы уже с ним! Доплачу из накопленных денег — ну, еще займу, возьму кредит, и мы с мамой купим новую квартиру на другом конце города, поближе к моей работе. И так, чтобы этот ублюдок никогда в жизни не узнал, как нас найти. Пусть почувствует, что значит вариться в естественной среде, когда тебя не ублажают, не кормят и не опекают со всех сторон! А если эти самые новые хозяева комнат решат учинить над ним расправу, чтобы завладеть квартирой целиком, — я им даже слова дурного не скажу. Он давно это заслужил!
За два года службы в «РусводКе» я, отказывая себе во всем — даже не обедала никогда, не говоря уж об удовольствиях вроде театра, кафе и кино (поездку во время отпуска в Германию даже с натяжкой удовольствием назвать было нельзя), — накопила часть суммы, нужной для того, чтобы совершить вожделенный обмен жилья. И еще что-нибудь я очень надеялась получить — в качестве премии, прибавки к зарплате или как угодно еще, — предложив своему руководству бизнес-план по Германии.
Получила, бл-л-лин, прибавку! По мозгам.
Домой я в тот день не поехала: проплакала часа два за столом, а потом внезапно кончились силы, словно я была шарик и из меня выкачали воздух. Кое-как составила вместе три стула и легла на них спать прямо у входа в кабинет шефа. И пусть с утра меня видит здесь он или кто угодно. Да пошли они все!!!
Глава 3
Работать дальше с Петром Кузьмичом я не могла: обида, скопившаяся за пару лет незначительных, но беспрестанных унижений и явного презрения с его стороны, теперь обрела вполне живую плоть. При одном только виде шефа лицо мое морщилось в недовольной гримасе. Я вспомнила этому гаду все! И как он забывал отпускать меня домой, уехав из офиса: у нас было принято сидеть на работе до тех пор, пока ты нужен руководителю. Я же не знала, вернется он еще или нет! И как гонял меня за салатами в ресторан на первом этаже, при этом намертво забывая снабдить деньгами. А эта чертова зелень стоила там столько, сколько я не могла себе позволить потратить за неделю. И как иногда мы работали до двенадцати часов ночи, а ему и в голову не приходило предложить мне вызвать за счет компании такси — я неслась как угорелая, чтобы успеть на последний поезд в метро, а потом короткими перебежками, замирая от ужаса, пробиралась через темные дворы. Да много чего еще! Последней каплей в чаше моего и так весьма уже долгого терпения стало то, что подготовленный мною бизнес-план шеф, оказывается, даже не удосужился полистать! Все странички, кроме верхней, оскверненной его резолюцией и пылью за два месяца лежания на письменном столе, были девственно чисты. Без пометок, без следов прикосновения чьих-то пальцев, без заломов от переворачивания страниц и прочих признаков того, что их хоть кто-нибудь читал! Ну конечно, что там смотреть-то: какая-то козявка безмозглая ерунды всякой понаписала! Сомневаюсь, что он помнил хотя бы о том, что я, между прочим, вместе с его сыном заканчивала университет. Шефу было все равно — что вуз, что ПТУ, что средняя школа: работает же «деточка», и ладно!
Заявление об увольнении я отдала ему из рук в руки на следующий же день: не могла же снова положить его среди долгоиграющих бумаг и два месяца ждать, когда он соизволит хотя бы посмотреть. Другой работы у меня на примете, конечно, не было. Но и насиловать свою личность, и так уже весьма пострадавшую, я больше не могла. Петр Кузьмич, прочтя заявление, удивленно вскинул брови и пригласил меня присесть. Впервые за два с лишним года работы! Вот так новость! Никогда еще я не удостаивалась чести сидеть в его кабинете. Все указания записывались мною в ежедневник по стойке «смирно», после чего я тут же бросалась их исполнять. Где уж тут рассиживаться?!
— Почему, ты можешь сказать? — совершенно невинно спросил меня он. — Рита, меня устраивает, как ты работаешь.
— Да?! — теперь уже удивилась я — оказывается, он знает, как меня зовут! И даже замечает, что я хорошо работаю. — А меня уже нет. Мы взаимно исчерпали друг друга — я и ваша компания.
— Подожди-подожди, — Петр Кузьмич посмотрел мне прямо в глаза. Странный у него был взгляд — пронзительный, даже какой-то интимный, — но с твоей стороны будет непорядочно бросить меня вот так. Одного.
— ??
— Да, — он почувствовал, что ситуация, как обычно, возвращается на круги своя и удобно ложится в его руки. — Ты думала, я ничего не замечал? Ошибаешься, деточка. Рита, — тут же поправился он. — Просто это была элементарная проверка на вшивость.
Я хотела крикнуть, что в гробу я видела такие проверки, что плевать мне на него, если он давно наплевал на всех нас! Но язык уже прилип к нёбу, выдавая синдром корпоративного служащего. Подчиненного. Раба. Твари дрожащей.
— И ты ее прошла, — елейным голосом продолжил начальник, — а потому я считаю, что самое время повысить тебе зарплату. На двести долларов устроит?
Я попыталась открыть было рот, чтобы сказать, что деньги тут роли не играют, что дело в отношениях между людьми, в достоинстве каждого человека, что мне важен был мой проект, мой выстраданный, мой наболевший бизнес-план, труд над которым отправлен коту под хвост, но не успела.
— Хорошо-хорошо, — опередил он меня, — на триста. Мы же с тобой уже сработались. Жалко поломать все вот так. Правда?
Я молча кивнула головой, не в силах противостоять его невероятной воле, поднялась со стула, забрала свое заявление и вышла. Через минуту мы уже писали письма, искали документы, делали звонки так, будто ничего не произошло. А в следующем месяце я получила новую зарплату и продолжила с еще большим остервенением копить на свой обмен. Поскольку теперь я не лазила целыми днями по зарубежным сайтам, прекратила телефонные переговоры с Лешей, забросила в самый дальний ящик стола учебники по маркетингу и продажам, времени у меня образовалось уйма. И я штудировала чуть ли не все существующие в Москве газеты, где встречались хоть какие-нибудь объявления о недвижимости. Маму в принудительном порядке я направила в суд. Не помогли ни ее традиционное «Стыдно от людей», ни философское «Так ведь вместе прожита жизнь», ни малодушное «Доченька, страшно же, что будет». На все ее страхи-слезы мне было откровенно наплевать. Моя жизнь на самом взлете! А я уже успела намучиться так, что осталось лишь два желания: избавиться от папани — и в петлю головой!