Видимо, все-таки мужики — это эгоистичные гады от рождения. Живут, получают удовольствие, кормятся за наш счет, пудрят нам мозги и даже ни на секунду не задумываются над тем, каковы наши ощущения и страхи во всей этой нелепой суете ради их радостей! Мне идиотский секс, от которого я не получала тогда ничего, кроме болезненных потертостей и трещинок в промежности, на хрен был не нужен! Просто я боялась ненароком нанести душевную рану этому безумному, влюбленному в меня человеку. Берегла его хрупкое внутреннее равновесие. С такими жизненными установками, как у Ванечки, вполне можно было получить в финале его собственный труп. Убить себя из-за неразделенной любви — это в духе гения. Иван и сам об этом неоднократно говорил.
Однажды, после очередной моей попытки с ним расстаться, он раскаленным железом выжег непонятной формы расплывчатое клеймо на своем плече. Прямо в общаге, пугая соседей стонами и запахом паленого человеческого мяса. Рана заживала долго, несмотря на всевозможные противоожоговые мази. Исходила сукровицей, гноилась и покрывалась ужасной на вид темно-розовой коркой. Когда я потом, причитая и чуть не плача от ужаса, допытывалась, зачем он это сделал, Ванечка ответил просто: «Чтобы физическими муками притупить душевную боль».
Несмотря на все эти дикости и странности, я его тоже по-своему любила. Как гения, как друга, как человека. Я верила в силу его ума, надеялась на то, что он рано или поздно совершит прорыв в науке, станет известнейшим ученым. Я обожала разговаривать с ним: мы по-прежнему вели долгие и страстные беседы на кухне, я, как и раньше, узнавала от него много такого, о чем в учебниках не пишут. Он подсказывал, направлял. А когда в упоении начинал выводить на клочке бумаги такие формулы, которые были под силу далеко не каждому из университетских профессоров, я просто растворялась в своем счастливом и трепетном к нему восторге. Думала, плевать на все — главное ведь его непревзойденный талант. Просто нам, обывателям, не так-то просто это понять, а принять тем более. Но ради гениальности таким людям нужно прощать все! И помогать им изо всех сил. Это долг каждого гражданина, заботящегося о будущем своей страны.
Но только в тот момент, когда дело доходило до расплаты за общение с гением — я уже не имею в виду продукты, добытые мамой, я говорю о собственном пугливом теле, — меня накрывала такая тоска, что хоть в петлю лезь. Да еще этот вечный, не преходящий страх забеременеть, который скручивал и выжимал до последней капли мои натянутые в струны нервы. Гормональные таблетки, которые, между прочим, имели море побочных действий на женский организм — не мог мой Ванечка как взрослый мужик и продвинутый химик об этом не знать, — я пить не могла: желудок подводил. После каждого приема очередной крошечной капсулы меня выворачивало наизнанку. Понятно, что толку от такого предохранения не было никакого. И, промучившись с пару месяцев, я бросила бесполезное дело.
Чертов коитус чем дальше, тем ожесточеннее убивал во мне жажду жизни. Я уже разве что не дрожала от омерзения при каждом прикосновении ко мне тощего тела своего постылого влюбленного гения, а он делал вид, будто ничего не замечает. Не устаю до сих пор благодарить судьбу за то, что я тогда не забеременела.
К моменту окончания Ваней университета СССР больше не существовало. Выстраданный диплом, а уж тем более дальнейшие исследования на заданную советским правительством тему перестали кого-либо интересовать. Всякое финансирование со стороны государства перекрыли. Не просто перекрыли, а словно отрезали раз и навсегда. Студенты — народ предприимчивый, еще и не в таких условиях выживали. Все моментально приспособились: просто подрабатывать стали активней. Преподавателям пришлось сложней, но и они в основной массе весьма грамотно научились выкручиваться. Только вот Ваня никогда не был одним из тех, кто способен мириться с условиями человеческого быта. Для него в одночасье рухнул целый мир. Исследования его — и это самое страшное — вдруг стали никому не нужны. Даже в аспирантуру (уж это-то с самого начала подразумевалось само собой) его теперь не приглашали. А сам он был слишком гордым, чтобы кого-то о чем-то просить.
Университет он окончил, красный диплом получил, в последний раз приехал ко мне домой, чтобы повторить бесконечное «Выходи за меня замуж», и, не получив положительного ответа, вернулся на свою родную Украину.
Кстати, несмотря на все его разочарования в жизни, без трупа, к счастью, обошлось. Забегая много вперед, скажу, что лет через десять, окончательно уже потеряв его след, я случайно столкнулась с Иваном в одном весьма известном столичном казино. Мы не поговорили — его нельзя было отвлекать. Он работал крупье.
Глава 2
К тому моменту, когда я получала в университете свой диплом, стало уже абсолютно ясно, что двигать отечественную науку я не смогу — мои потребности она не обеспечит. А хотела я больше всего на свете иметь собственную квартиру, чтобы избавиться от присутствия в своей жизни отца: как только у нас перестал появляться Иван, он снова осмелел и, осознав, что теперь ему бояться некого, с новой силой принялся изводить меня, бабушку и мать. Он пил беспробудно, притаскивал в дом каких-то подзаборных алкашей, выносил и продавал наши вещи. Одним словом, делал все, чтобы я ненавидела его еще сильнее. И теперь уже не столько из-за себя — мои собственные обиды, какими бы они ни были, притупились, затушевались, почти прошли, — а за маму, которой продолжало доставаться от этой скотины больше всех.
На работу в «РусводКу» — тогда компания только набирала обороты — меня приняли без проблем благодаря рекомендациям однокурсника Ярослава, у которого там работал отец. Сначала я долго размышляла о том, стоит ли из морально-этических соображений связывать судьбу с предприятием, которое занимается таким неблагородным делом — спаивает водкой население страны, — но Ярик объяснил, что работает компания исключительно на производство высококачественной продукции и только на экспорт в страны СНГ. А когда мне озвучили размер заработной платы — в пять раз больше, чем получала на фабрике мама, — я уже без труда убедила себя в том, что русский народ мы с помощью этой компании просто спасем: чем лучше будем работать и чем больше удастся вывозить из России, тем меньше останется спирта в стране. Ну-ну. Только, как ни странно, на том совесть моя и угомонилась.
Начала я с должности помощника директора департамента продаж — то бишь Ярикова отца. Петр Кузьмич мужик был неплохой: грамотный, энергичный, образованный. У него можно было бы многому научиться, если б не одно прискорбное обстоятельство: людей вокруг себя он катастрофически не замечал. По крайней мере, это касалось всех, кто был младше его по чину. Не в его правилах было здороваться, входя в кабинет, не в его привычках задавать вопрос «Как дела?», не в его характере думать и заботиться о подчиненных. Работаешь — давай результат, не умеешь — пошел вон! Вот и все премудрости его высокоинтеллектуальной кадровой политики. И самое удивительное — действовало, черт возьми! Когда стали разваливаться госструктуры, разворовываться заводы, лишились финансирования бесчисленные вузы, НИИ, простой, вчера еще советский, народ оказался без денег и без надежды. Есть в тебе коммерческая жилка — вали в Турцию с огромной клеенчатой сумкой, нет — ложись и помирай. И те счастливчики, которым удавалось пристроиться в «РусводКу», неважно, уборщицей или главным бухгалтером, держались за место так, что клещами не оторвать. Здесь платили деньги, а не пустые обещания. Здесь понятия не имели о человеческом достоинстве, но у всего, в конечном счете, своя цена.
Прошло целых три месяца моей трудовой деятельности в «РусводКе», прежде чем я научилась не обращать внимания на подобное положение вещей и ни на что не обижаться. В чужой монастырь, как говорится, со своим уставом не ходят. Если утром вместо «здрасьте» тебе говорят: «Отправь бумаги», значит, последнее важней; если взамен «спасибо» за кофе получаешь вопрос: «А где сливки?», надо их купить, а на будущее запомнить, если шеф назвал «идиоткой», значит, было за что.
Как и все в компании, постепенно я привыкала. Даже нашла способ получать за свои страдания компенсацию — набрасывалась на младших служащих с замечаниями вроде: «Какой дурак это писал?», «Кому делать нечего — такие предложения ваять?». Не знаю, на ком потом срывали злость эти несчастные, но мне однозначно становилось легче. Что и требовалось доказать!
Через полгода я окончательно усвоила, с кем и что здесь можно, а с кем ничего нельзя. На этом моя адаптация в компании была успешно завершена. Работать стало уже легче — я полностью освоила круг своих обязанностей, научилась обращаться с противной офисной техникой: факсом, селектором, копиром, шредером, сканером, кофеваркой — и начала разбираться, что к чему в коммерческой организации «РусводК».
Прошло целых три месяца моей трудовой деятельности в «РусводКе», прежде чем я научилась не обращать внимания на подобное положение вещей и ни на что не обижаться. В чужой монастырь, как говорится, со своим уставом не ходят. Если утром вместо «здрасьте» тебе говорят: «Отправь бумаги», значит, последнее важней; если взамен «спасибо» за кофе получаешь вопрос: «А где сливки?», надо их купить, а на будущее запомнить, если шеф назвал «идиоткой», значит, было за что.
Как и все в компании, постепенно я привыкала. Даже нашла способ получать за свои страдания компенсацию — набрасывалась на младших служащих с замечаниями вроде: «Какой дурак это писал?», «Кому делать нечего — такие предложения ваять?». Не знаю, на ком потом срывали злость эти несчастные, но мне однозначно становилось легче. Что и требовалось доказать!
Через полгода я окончательно усвоила, с кем и что здесь можно, а с кем ничего нельзя. На этом моя адаптация в компании была успешно завершена. Работать стало уже легче — я полностью освоила круг своих обязанностей, научилась обращаться с противной офисной техникой: факсом, селектором, копиром, шредером, сканером, кофеваркой — и начала разбираться, что к чему в коммерческой организации «РусводК».
Единственное, чего мне так и не удалось добиться, — чтобы многоуважаемый Петр Кузьмич выучил мое имя. По селектору и лично он обращался ко мне милым и универсальным словом «деточка», причем исключительно на «ты». Но, наслушавшись от бывших университетских приятелей и подруг о том, как непросто найти сейчас нормальную, не криминальную, работу и сколько платят в госучреждениях, я ничуть не унывала. Просто целенаправленно, с упорством маньяка, каждый составленный мною документ — от плана встреч на день до всевозможных справок и перечня звонков — подписывала внизу своим именем (шестнадцатым шрифтом!) и рядом ставила дату. Пока шеф не начал жирной нервной линией зачеркивать эту подпись на каждом листе. Волю такого человека, как он, сломить было непросто — с еще большим упорством он называл меня исключительно «деточкой». Я плюнула и смирилась, начав в отместку именовать «деточками» двух юных сотрудниц из канцелярии, только-только закончивших какой-то там филологический вуз.
Через год всю доверенную мне в «РусводКе» работу, благодаря опыту и способностям, я выполняла уже в три раза быстрее, чем в самом начале своей незавидной карьеры. Настало время подумать о росте — благо свободного времени на работе теперь хватало, а плевать в потолок или бестолково чесать языком, перемывая начальству кости, я не собиралась. Нужно было двигаться вверх и вперед. Не всю же жизнь посвятить увлекательному процессу «Подай, принеси, иди на хер, не мешай». Перед самой собой стыдно.
Поскольку химия — моя специальность, о существовании которой за прошедший год я успела практически забыть, — могла пригодиться мне разве что в водочном производстве (а этим занимался другой департамент), пришлось долго и муторно разбираться с тем, что есть основы жизни департамента продаж. Стратегии, рынок, маркетинг. Партнеры, поставки, реклама. Принципы и методы ритейловых, оптовых и дилерских продаж. Я внимательно изучала все внутренние документы, что попадались мне под руку, — благо попадалось все, что направлялось в адрес моего шефа; штудировала международное законодательство в части торговли, таможенных правил России и стран СНГ, с которыми мы наладили контакт. Мне повезло — все, что сегодня отлажено и исправно приносит «РусводКе» прибыль, я наблюдала с момента зачатия, с первого сказанного генеральным директором слова. И потом я продолжала следить за каждым движением отдела продаж и впитывала новые знания как губка.
Прошло всего два года моей работы в «РусводКе», когда я, двадцатичетырехлетняя «деточка», положила на стол Петру Кузьмичу свой собственный бизнес-план выхода нашей компании на рынок Европы. Амбиций мне тогда уже было не занимать. Откуда что взялось?! Ведь не наследственность же это алкоголика-отца и уж тем более не вечно всего опасающейся («Что люди скажут?») мамы. Нет. Скорее уж элементарная жажда жизни, стремление уцелеть в ужасающе несправедливом мире и показать всем кузькину мать! До чертиков надоело, что до этого ее демонстрировали преимущественно мне.
С бизнес-планом я возилась ровно триста шестьдесят пять дней, без праздников и выходных: от идеи до ее реализации на бумаге прошла целая вечность. Производственные данные, потенциальные мощности, себестоимость товара были взяты из реалий «РусводКи»: я не предлагала менять что-то в структуре нашей работы на территории России. Пока не предлагала. Рыночная стоимость в Германии, немецкие дистрибьюторы, потенциальные объемы — вся та информация, которую я заложила в стройные графики и ценила на вес золота, была добыта с помощью Института социальных исследований в Берлине. Вряд ли бы мне удалось на него выйти, как бы я ни старалась, но бог, видимо оценив мое усердие, помог.
В самом начале, в момент зарождения у меня самой идеи вывода «РусводКи» на действительно зарубежный рынок, я помешалась на всем, что было связано с Европой. Дошло до того, что я сутками торчала на тогда еще редких сайтах европейских научно-исследовательских центров, а заодно осваивала Интернет — для России он был еще чем-то вроде невиданного экзотического зверя. Помню, мне с трудом удалось уговорить шефа оплатить подключение: он никак не мог понять, зачем эта «фигня» нужна.
На одном из сайтов я нашла координаты русского ученого Алексея Головина, который жил в Германии и работал в том самом Институте социальных исследований в Берлине. Я набралась наглости и просто позвонила. Представилась менеджером крупной российской компании, объяснила, что руководством передо мной поставлена задача исследовать водочный рынок Германии и рассмотреть возможности сотрудничества. Алексей, конечно, от подобной наглости обалдел, но сразу отказывать не стал: то ли одиноко ему было в этой своей Германии и хотелось с русским человеком поговорить, то ли в принципе русских женщин давно не слышал. В общем, он разрешил время от времени ему звонить и задавать интересующие вопросы. Так мы с ним и созванивались целых шесть месяцев.
Постепенно «деловые контакты» перетекли в какой-то телефонный роман, и это при том, что ни он, ни я друг друга еще не видели. Алексей скоро совсем размяк под телефонными девичьими ласками и выдал всю свою подноготную.
Оказывается, уехал он в Берлин двадцать лет назад, сразу после окончания МГУ. Тогда еще свободно из страны не выпускали, но у Алексея родители были военные, и часть отца базировалась в те годы как раз в ФРГ. Лешеньке повезло. Там он закрепился, сдал языковые экзамены, устроился в институт. А вот его отцу пришлось за счастье своего ребенка ответить. Как только бравый офицер вернулся на родину, его выкинули из партии и разжаловали в лейтенанты. Алексею отец о своих несчастиях ничего не сказал — все это вскрылось уже потом.
В общем-то всю жизнь, можно сказать, Леша за границей и прожил — от русского человека в нем уже мало что осталось. Единственной неизменной чертой сохранилась любовь к русским женщинам. Я так поняла, ради жизни за границей он бросил в юности в Москве какую-то милую сердцу барышню. Девушка недолго думала и вышла замуж за простого русского парня. А «немец» Леша получил глубокую моральную травму, которую, будучи уже мужиком сорока трех лет, никак не мог пережить. В целом все это не очень интересно. Меня волновало другое — согласится ли новый знакомый помочь мне добыть нужную информацию. И пригласит ли к себе. Только в Германии и с его помощью я могла выйти на местных дистрибьюторов и понять, как они работают, познакомиться от имени «РусводКи» с нужными людьми, собрать информацию и провести под прикрытием института — тем более, что у них там была какая-то специальная кафедра, анализировавшая потребительскую корзину, — фокус-группы и опросы населения. Им же ничего не стоило добавить в анкеты пару вопросов об интересующем меня предмете!
Сейчас я просто себе удивляюсь: это какой же нужно было обладать наглостью и заодно наивностью, чтобы с упорством танка лезть на чужую, по сути, закрытую для посторонних глаз и ушей, территорию. Да еще и настойчиво думать, что «надо именно так».
Закрепив знакомство с Лешей откровением «И у меня не ладится личная жизнь», я заказала себе визитки «Менеджер департамента продаж» на английском языке и бросилась учить немецкий. Исподволь, потихоньку, я подводила Алексея к мысли о том, что он просто обязан помочь мне в работе, а уж за мной не заржавеет. Я пела соловьем слащавые дифирамбы, говорила липкие от избытка сахара комплименты, и Леша действительно пригласил меня к себе, не прошло и шести месяцев. Я оформила визу, взяла на работе отпуск и, скрепя сердце пробив брешь в своих накоплениях на нашу с мамой квартиру, купила билеты на самолет. Все время первого в своей жизни полета я думала только о том, как выглядит мой «немецкий принц» — боялась, что он мне не понравится. Как в воду глядела.