— А можно, я лучше тут приберусь, полы помою, а? Вы только скажите, где у вас тряпки, ведро…
— Но, Стеша…
— А что тут такого? Я ж не барыня… А то мне с вас и деньги брать неудобно будет…
— Ну что ж, ты, вероятно, права…
Юлия Арсеньевна показала ей, где что лежит.
— Хорошо, — кивнула Степанида, — а вы ступайте отдыхать, только дверь прикройте, чтоб я вам не мешала.
Юлия Арсеньевна ушла, а Степанида с усердием взялась за дело. Заглянув в кухонные шкафы, она обнаружила там образцовый порядок. Да и вообще, в квартире было довольно чисто. «Повезло мне, — опять подумала Степанида. — Работа нетрудная, люди хорошие, кайф!»
Прибравшись на кухне, она вымыла полы в ванной и в туалете. А Юлия Арсеньевна все не появлялась. В ванной на стиральной машине лежало чистое, но неглаженое белье, Степанида хотела было взяться за глажку, но не нашла утюга. Тогда она уселась на кухне, любуясь делом рук своих. И вдруг в глаза ей бросилась стоявшая на полочке старая растрепанная книга. Степанида осторожно сняла ее с полки, положила на стол, так как между страниц было вложено множество закладок, села и с благоговением открыла. Почему-то она решила, что это Библия. Она никогда не держала в руках Библию, и ей было интересно. Но, раскрыв книгу, увидела, к вящему своему удивлению, титульный лист:
«ПОДАРОКЪ
МОЛОДЫМЪ ХОЗЯЙКАМЪ
или
СРЕДСТВО КЪ УМЕНЬШЕНIЮ РАСХОДОВЪ
в домашнемъ хозяйстве».
Пробежав глазами все написанное на титульном листе, Степанида поняла, что это старинная поваренная книга с множеством рецептов и советов.
— Ух ты! — вслух проговорила она и наугад раскрыла книгу.
«Донышки артишокъ под разными соусами».
— Стешенька, чем ты увлеклась? — раздался голос Юлии Арсеньевны.
— Да вот…
— А, Молоховец! Что ж, это интересное чтение! — засмеялась она.
— Да, только тут буквы какие-то странные попадаются и везде твердый знак.
— Так эта книга вышла в 1901 году, и это далеко не первое издание. А тогда у нас был другой алфавит.
— А что такое донышки артишок?
— Есть такой овощ, артишок.
— Вы его кушали?
— Нет, честно говоря, нет. Только, Стешенька, надо говорить не кушали, а ели. Вы ели? Я не ела.
— Почему? А «кушать» разве неправильно? — всполошилась Степанида.
— Да как тебе объяснить… Вот слышала, в театре говорят: «Кушать подано»? Так вот, кушать — это более торжественно, что ли, а в быту, в обычной жизни лучше, правильнее говорить «ела, ели…».
— А почему?
— Даже сама не знаю, — засмеялась Юлия Арсеньевна, — просто так принято. Сама посуди, «я кушаю» — это же смешно звучит. Вон даже пословица есть: «Когда я ем, я глух и нем».
— А вы по этой книжке чего-нибудь готовите?
— Что-нибудь! — поправила Юлия Арсеньевна.
— Ладно, что-нибудь?
— Готовлю, вернее, готовила. Теперь у меня что-то мало сил стало. Но вдвоем с тобой мы непременно что-нибудь приготовим.
— Артишок?
— Увы! Артишоков у нас нет. Уж всякой экзотики сколько хочешь, даже авокадо…
— Авокадо я ела!
— Правда?
— Конечно, Матильда очень любит.
— И это вкусно?
— Ага, то есть да.
— И как его едят? — заинтересовалась Юлия Арсеньевна. — Леночка сказала, что ей не нравится…
— Берете одну авокадину…
— Авокадину? — улыбнулась пожилая дама.
— Ну да, разрезаете пополам, вынимаете ложечкой мякоть, разминаете, добавляете зеленый лук, соль и майонез, вот и все. Вкусно. Матильду в Израиле научили.
— В Израиле? Ах да, я припоминаю, они с Асенькой ездили в Израиль… Знаешь, я попрошу Лену купить нам авокадо, и ты приготовишь, ладно?
— Конечно! А еще… Это правда, что по этой книжке можно научиться экономить?
— Экономить? Ну нет… Это книжка не для нашей жизни, и скорее она введет тебя в жуткие расходы, и к тому же многих продуктов нынче просто уже нет в природе. А ты хочешь научиться экономно хозяйничать?
— Ну, я подумала… У нас с Матильдой денег-то пока немного…
— Скажи, а ты видела, разумеется, Матильду в театре? Хотя что я глупости спрашиваю. Наверняка видела, и не раз. Я, к сожалению, хворала и пропустила все… Ты не знаешь, в этом сезоне у нее еще будут спектакли в Москве?
— Будут! В мае! И она обязательно достанет вам билет, самый лучший!
— Превосходно! Может быть, мы с тобой вместе сходим!
— Обязательно! Вам понравится, я знаю!
Они еще поболтали о том о сем, затем Степанида протерла влажной тряпкой пол в комнате и собралась домой. Юлия Арсеньевна настаивала, чтобы она поела, но Степанида категорически отказалась.
— Я уже поела у вас! Спасибо, больше не хочу.
— А у тебя дома есть какая-нибудь еда?
— Конечно, есть. Матильда мне супу наварила и котлет нажарила!
— Ты правду говоришь?
— Ей-богу!
На этом они расстались, и Степанида помчалась домой. Уже открывая дверь ключом, она услышала телефонный звонок.
— Алло!
— Степка, привет!
— Валер, ты?
— Я! Куда ты запропастилась? Что новенького? И вообще, я соскучился, надо бы повидаться!
— Понимаешь, я сейчас жутко занята!
— Чем это, интересно знать? Опять что-то расследуешь? И без меня? По-твоему, это не свинство?
— Не, Валер, я не расследую! Было одно дельце, да сразу сплыло, просто я… Валер, поклянись, что никому не скажешь?
— Клясться обязательно или можно просто пообещать?
— Ладно тебе издеваться!
— Так и быть, клянусь!
— Валер, я…
Она хотела сказать, что пошла работать, но вдруг раздумала. Неизвестно еще, как Валерка к этому отнесется, и вообще…
— Ну, что там у тебя, Степка?
— Ничего, я пошутила…
Валерка понял, что она просто не хочет говорить, и обиделся.
— Да ну тебя, не хочешь говорить, так молчала бы вообще, а то начала тайны какие-то разводить. Не доверяешь, не надо!
— Валерочка, Валерочка, погоди, я скажу! Я даже сама хотела с тобой посоветоваться… Тут такое дело… Как ты считаешь, может такое быть, что человеку померещилось, будто у него что-то сперли, а? — поспешила заговорить ему зубы Степанида.
— Что значит померещилось? Что у кого сперли? Можешь сказать толком? — раздраженно спросил Валерка.
— У нас в классе есть девчонка, Натка Истомина, а у нее дома висит ужасно ценная картинка…
— Какая картинка?
— Французского художника, я забыла, как его звать… Папа этой девчонки уехал в Чили, мама попала в больницу…
— Ну и что? При чем тут картинка, тьфу, это не картинка называется, а картина, холст, полотно, как хочешь, только не картинка.
«Ну и денек, все меня учат», — подумала Степанида, но промолчала.
— Чего молчишь? Что там с этой картиной случилось?
— Ничего не случилось… Или случилось, кто его знает…
— Нет, я с тобой с ума сойду.
— Понимаешь, Натка пришла в школу, ревет белугой, картинка пропала. Ну, мы с Алкой побежали к ней домой, а картинка висит себе на стене, как висела.
— Ну и в чем проблема?
— Вот ты скажи, может быть, что Натке только померещилось, что ее не было?
— Если она с приветом…
— Вообще-то она нормальная…
— Тогда вряд ли, хотя, как показывает опыт, бывает все! Погоди, Степка, а как все-таки фамилия художника?
— Хоть убей, не помню!
— Это современная картина?
— Нет, то ли конец позапрошлого века, то ли начало прошлого, в общем, старинная…
— Французский художник, ты уверена?
— Уверена!
— Судя по времени, это импрессионист… Ценная, говоришь?
— Ага, Алка спросила, на лимон зелеными потянет, а Натка сказала, что на лимон, может, и не потянет, но все равно дорогущая!
— Ренуар?
— Нет.
— Моне?
— Нет!
— Писарро?
— Нет!
— Сислей?
— Ага! Сислей! Точно-точно, Сислей!
— Уверена?
— На все сто!
— Да, это недешево… И та девочка уверяет, что картины утром не было?
— Ага.
— А когда вы пришли, она опять была на месте?
— Ну!
— Значит, если исключить глюки, то… Возможно, кто-то позаимствовал картину на некоторое время. Но зачем? Если бы ее собирались подменить, то уж постарались бы проделать это так, чтобы никто не заметил… Степка, а ведь это интересная история… Скажи мне вот что, а эта твоя Наташа осмотрела картину?
— Не только осмотрела, но даже обнюхала! Там сзади какое-то пятнышко на холсте, она первым делом его проверила. Все нормально.
— В высшей степени странно, если…
— Если у Натки все в порядке с головой?
— Вот именно. Слушай, познакомь меня с ней.
— Зачем это?
— Понимаешь, если она с приветом, то нам тут делать нечего. А вот если она нормальная, то тут такое можно размотать…
— Какое?
— Мне подумать нужно, пока ничего говорить не буду. Когда ты нас познакомишь?
— Ну, только если послезавтра, в воскресенье…
— Ну, только если послезавтра, в воскресенье…
— А завтра после школы?
— Я не знаю… И вообще, я обещала ей никому про картину не рассказывать.
— Понял. Хорошо, я что-нибудь придумаю. Ох, Степка, сдается мне, что тут интересное дело может быть.
— Ты уже что-то придумал?
— Сам не знаю, так, бродят разные идеи…
— Валер, ну скажи… — взмолилась Степанида.
— Понимаешь, Степка, я вот думаю… Хотя что я буду по телефону это рассказывать, вот завтра после школы встретимся…
— Валер, я не доживу, и вообще после школы я завтра занята. К тете Саше съездить обещала, — с ходу соврала Степанида. — Ты уж лучше сейчас скажи.
— Попытаюсь. Так вот, я подумал… Зачем брать картину всего на несколько часов? Либо для того, чтобы кому-то ее показать…
— Показать? — ахнула Степанида. — Кому? Зачем?
— Объясняю. Предположим, кто-то задумал подменить картину копией, а оригинал продать, естественно, за огромные деньги. Найти покупателя на такую картину, да так, чтобы все было шито-крыто, не так уж просто. Но вот такой покупатель нашелся, и он хочет во что бы то ни стало своими глазами картину увидеть. Естественно, вести этого покупателя в чужую квартиру невозможно, и что из этого следует? Надо картину на час-другой изъять, а потом незаметненько вернуть…
— Что-то уж больно сложно!
— Сложно, согласен, но если проще не получается?
— Ладно, пусть так, а дальше что?
— А дальше преступник как-то подменит картину, и все дела…
— Да ну… Ерунда это, Валер. Если у того мужика есть копия, на фиг ему возвращать картину, а потом опять забирать?
— Стоп! Степка, ты вот сказала — если есть копия… А может, дело как раз в том, что копии нет! И оригинал взяли…
— Чтобы сделать копию?
— Ну да! Хотя… Черт, что-то тут не стыкуется. И впрямь непонятно… А может, ее взяли на анализ, так сказать?
— На какой анализ? — не поняла Степанида.
— Ну, Степка, сейчас ведь техника уже на грани фантастики. Допустим, картину взяли, чтобы снять все параметры: сделать спектральный анализ, всякие просвечивания там…
— Но для чего?
— Чтобы изготовить гениальную подделку и продать как оригинал! Или все-таки впоследствии подменить…
Степанида задумалась.
— Я, конечно, в таких вещах мало соображаю, — начала она немного погодя, — но эта версия мне больше нравится. Но кто это мог сделать?
— Вот умница, смотришь в корень. Это мог сделать только человек, близкий к дому, имеющий доступ, так сказать… У них там замки сложные?
— Да! Две двери и куча замков. Но у соседки есть ключи запасные.
— А что за соседка?
— Я ее знаю, очень хорошая женщина…
— Откуда ты ее знаешь?
— От Аськи, давно уже… Она мать тети-Татиной подруги, артистки Пивоваровой. Я к ней иногда захожу, она больная… Я за квартиру плачу, в аптеку иногда бегаю…
— Понятно. Только это ничего не значит, что она хорошая. А у дочки ее любые дружки могут быть. Интересно, очень интересно… А еще у кого-нибудь есть ключи?
— Натка говорит, что нету.
— Да, чувствую, придется тут голову поломать…
— Валер, погоди ломать голову, может, Натке просто все померещилось. Она знаешь, как расстроилась из-за мамы…
— Так-то оно так, но если б ей померещилось что-нибудь другое, а то пустая стенка ей померещилась, да?
— А может, ей приснилось, что картину уперли?
— И она приняла сон за явь?
— Такое бывает, я знаю! С Матильдой было! И со мной тоже… Мне приснилось, что я письмо от папки получила, так ясненько-ясненько я видела, что оно лежит в прихожей на тумбочке, а потом гляжу — нет, я даже у Матильды спросила, а она только глазами хлопает, не было никакого письма. А это мне во сне приснилось!
— Вот это больше похоже на правду. Да, точно… скорее всего, именно так и было. Тем более девчонка осталась одна, картина очень ценная, она подсознательно боится, что ее упрут… Да, Степка, боюсь, что все мои теоретические выкладки гроша ломаного не стоят и Натке твоей это просто приснилось. А жаль, дельце могло бы оказаться интересным. Ну что, может, в воскресенье увидимся, а?
— Запросто!
— Тогда я тебе завтра вечером позвоню. Договорились?
— Договорились. Пока!
После Валерки позвонила тетя Липа.
— Степушка, здравствуй!
— Здрасьте, тетя Липа.
— Степушка, хочу тебя обрадовать. Мне нынче Пивочка звонила. Они с ее мамой просто в восторге от тебя. Такая, говорят, славная, услужливая, расторопная, умненькая…
Степаниде было жутко приятно это слышать.
— Они мне тоже понравились, — ответила она. — Спасибо вам, тетя Липочка.
— Не за что. Я рада, что все довольны. И им хорошо, и тебе тоже. Ну как ты там одна, не голодаешь?
— Да что вы! Мне тут Матильда наготовила… И вообще, я ж не маленькая.
— Да большая, большая, от горшка два вершка! — засмеялась тетя Липа. — Все вы нынче невесть какие самостоятельные чуть не с пеленок. Ну, если вдруг возникнут какие-то трудности, звони, не стесняйся.
— Спасибо. Обязательно.
«Сколько все-таки хороших людей, — подумала Степанида. — Хотя и дряни всякой тоже хватает, куда денешься».
Глава V ПРИГОТОВЛЕНИЯ К ВИЗИТУ
Прошло несколько дней. Степанида каждый день бегала к Юлии Арсеньевне, и они подружились. Девочка с нетерпением ждала, когда можно будет пойти туда, и с не меньшим нетерпением ждала ее Юлия Арсеньевна.
Натку Истомину Степанида видела только в школе. Она всякий раз спрашивала, как здоровье Наткиной мамы. Та отвечала, что немного лучше. А про картину Сислея они больше не говорили. Да и что говорить, если все в порядке?
Но вот однажды вечером дома у Степаниды раздался телефонный звонок.
— Степа, послушай! — узнала она Наткин голос. — Я не знаю, как мне быть…
— Натка, что стряслось?
— Понимаешь, я звоню Алке, а ее нет дома, тогда я решила тебе позвонить, ты говорила, что…
Степанида почувствовала, что Натка страшно взволнована.
— Степочка, мне сейчас позвонил один папин знакомый и попросил разрешения привести к нам одного иностранца, француза, чтобы показать ему картину! Я не знаю, что мне делать.
— А что ты ему сказала?
— Пока ничего… То есть я сказала, что должна спросить разрешения у мамы…
— А твоя мама этого человека знает?
— Знает, конечно.
— Но тогда… Может быть, она разрешит.
— Она-то, скорее всего, разрешит, но ведь она ничего не знает про тот случай…
— Натка, но мы же вроде пришли к выводу, что ничего не было?
— Степ, но я же не сумасшедшая.
— Значит, все-таки картинка пропадала?
— Значит, пропадала…
— Тогда сделай так — скажи этому дядьке, что мама тебе не позволила никого приводить в квартиру в ее отсутствие. А кстати, он знает, что твоя мама в больнице?
— Знает, да.
— А на фиг тому французу вашу картину смотреть? Чего ему так приспичило?
— Ну, он, кажется, какой-то специалист по импрессионистам, а тут неизвестная картина Сислея…
— А откуда же он про нее узнал? От этого дядьки, который тебе звонил?
— Наверное. Откуда же еще?
— Что-то мне это не нравится. Знаешь что, Натка, а у тебя из взрослых никого нет, с кем ты могла бы посоветоваться, кроме мамы, чтобы ее не волновать?
— Нет, никого…
— А вообще-то, Натка, думаю, ничего опасного тут нет!
— Почему ты так думаешь?
— Но ведь он к тебе открыто обратился с просьбой, и если бы что-то случилось, вы бы все сразу на него подумали… Он тебе не велел держать ваш разговор в тайне, никому про него не говорить?
— Нет.
— Вот видишь! Смело спроси у мамы разрешения, ничего не говоря про тот случай, и если она разрешит, то…
— А если нет?
— Знаешь, чтобы не мучиться, просто скажи ему, что мама не разрешила. И все дела. Мол, когда она выйдет из больницы или когда папа твой приедет, пожалуйста, а пока ты одна, она не разрешает. И все дела!
— Ты думаешь?
— А чего тут думать? Это же проще всего.
— А если мама узнает, что я ему наврала?
— Думаешь, он побежит к ней в больницу на тебя доносить? С какой стати? И потом, никто же, кроме нас, не знает, что с этой картиной что-то было… Нет, Натка, тут все чисто. И маму не стоит по таким пустякам беспокоить. Да это же только нормально, если мама не хочет, чтобы к ее дочке являлись какие-то неизвестные французы.
— Да, кажется, ты права, Степка. Мне такой выход очень нравится. Честно говоря, мне как-то страшновато было бы…
— Тем более. Но мне все же интересно, что он тебе на это скажет?
— А какое это имеет значение?
— Ну, если скажет — очень жаль, но ничего не поделаешь, это одно, а вот если начнет на тебя давить…
— Тогда что?
— Тогда… Тогда надо будет им поинтересоваться. А вообще-то он кто? Художник?
— Ну вроде… Дизайнер.