— Я все сделаю так, — энергично и в то же время вдумчиво заговорил он, — как этого от меня хотят все эти недоноски. Услужу им и словом, и делом. Если хотите, я покрою поцелуями каждую плитку на площади Сон Тай. Но взамен я выдвигаю два условия. Во-первых, меня должны увезти из Китая и одновременно уволить из армии. И, во-вторых, я хочу провести три дня в архивах «Джи-2», находящихся в округе Колумбия, чтобы посмотреть там только свое досье... Ведь это же я, черт побери, писал всю ту чертовщину! И желал бы теперь бросить последний взгляд на все то, что я сделал. В присутствии любой охраны. Впишу свои последние оценки и дополнения. Вообще-то это обычная процедура для уволенных офицеров разведки. Что вы думаете по этому поводу?
— Я не знаю, — неуверенно проговорил Сэм. — Ведь это секретные материалы...
— Но не для офицера же, который делал все то, о чем в них сообщается! Кстати, об этом говорится и в параграфе семь-семь-пять Устава о секретных операциях. В данном параграфе даже содержится требование о внесении уволенным офицером его последних оценок.
— Бы в этом уверены?
— Ни в чем в своей жизни я не был так уверен, как в том, парень!
— Хорошо, если так положено...
— Я только что процитировал тебе устав. А ведь это военная библия, парень!
— В таком случае я не вижу никаких препятствий.
— Я желаю получить от тебя письменное подтверждение принятия моих требований. В обмен на то самое письмо и пленку, которые удостоверят, что я устал настолько, что жрал дерьмо ящериц. Короче говоря: я предъявляю вам ультиматум, суть которого сводится к Целующему: или в Вашингтоне готовится приказ, предписывающий мне выполнить по прибытии в Штаты соответствующие требования параграфа семь-семь-пять, или же я выбираю силос в Монголии! После возвращения домой у меня найдется еще немало сторонников. Может, они несколько простоваты, но шума наделают достаточно.
Маккензи Хаукинз усмехнулся. Торчавшая у него во рту сигара превратилась в бесформенную массу. Теперь настала очередь Сэма скосить глаза.
— О чем вы думаете?
— Так, ни о чем, парень. Просто ты кое о чем напомнил мне. Каждый — свое собственное изобретение, сумма его частностей. И за пределами армии существует чертовски огромный мир. Где тоже идет борьба.
Часть вторая
Глава 7
Народный суд закончился к удовольствию всех заинтересованных сторон. Хаукинз, превосходно сыграв отведенную ему роль, предстал перед судом смиренным и раскаявшимся в своих злодеяниях грешником, этакой мягкой и ласковой кошкой. И по прибытии на военно-воздушную базу в Трэвисе, в Калифорнии, он, сойдя с самолета с выражением стоика, четко отвечал перед камерами на вопросы целых толп журналистов и всевозможных лунатиков, чем буквально покорил собравшихся на аэродроме простых людей и разочаровал оравших во все горло суперпатриотов.
В весьма простых выражениях он объяснил, что пришла пора, когда старые солдаты должны достойно сойти со сцены, что времена изменились, а значит, произошла неизбежная в таких случаях переоценка ценностей. И то, что считалось вероломством и предательством десять лет назад, сейчас воспринимается нормой в отношениях между людьми. Предназначение военного человека — отнюдь не решение каких-то международных спорных вопросов, и нацеливать его на это нельзя. Вполне достаточно и того, что он, простой воин национальной армии... И так далее, и тому подобное.
Что же касается лично его, генерал-лейтенанта Маккензи Хаукинза, то он по-прежнему остается приверженцем общепринятых истин под тем углом зрения, под каким он видит их.
В общем, все было весьма живо. Весьма искренне. Весьма бравурно.
А сам Хаукинз был превосходен.
Было отмечено, что за этой встречей наблюдал и сам хозяин Овального кабинета. Он прекрасно провел время, сидя в глубоком кресле перед телевизором, рядом с которым расположился, оберегая хозяина, его любимец — стопятидесятифунтовый дог по кличке Питон. Смеялся, хлопал ладонями собаку по спине и хихикал. Вместе с ним веселилась и вся его семья, точно так же смеясь, хлопая в ладоши, хихикая и притопывая ногами. И хотя его близкие не были вполне уверены в том, что их отец действительно столь счастлив, тем не менее, они никогда так не радовались с того самого дня, когда он выстрелил тому. ужасному маленькому спаниелю в живот.
Сэм Дивероу следил за превращением Маккензи Хаукинза из рычащего медведя в забитого опоссума с сомнением и страхом. Ястреб превратился в этакого мягкоклювого птенца без особой на то причины. И дело было даже не в том, что Сэм не принимал во внимание возможность тюремного заключения генерала в Монголии или Ливенуорсе. Коль скоро Хаукинз согласился признать справедливым предъявленное ему обвинение, публично покаяться, написать и зачитать письмо и не возражать против появления в газетах фотографий, снятых во время последнего судебного заседания, ознаменованного оглашением приговора, согласно которому он получил сто условных лет, и изображавших его с поникшей головой, то он мог вернуться к своим армейским замашкам, дать возможность разгореться обуявшим его страстям. Вместо этого он делал все возможное для того, чтобы гасить их. Создавалось впечатление, что он и на самом деле решил сойти со сцены. Причем сам Сэм считал эту фразу ужасной.
Конечно, Сэм не мог не догадываться о том, что такое поведение Хаукинза каким-то образом связано с обещанной Вашингтоном услугой за услугу — с допуском Хаукинза к архивам «Джи-2» в соответствии с параграфом семь-семь-пять о секретных операциях. И если это было так, то генерал напрасно старался вести себя подобным образом, поскольку три разведслужбы уже просмотрели востребованные Хаукинзом папки и не нашли в них ничего важного с точки зрения национальной безопасности. Ведь по большей части речь в них шла о давних тайных заговорах в Сайгоне, нескольких старых нечистоплотных мероприятиях в Европе, а также о всевозможных предположениях и сплетнях, то есть о разной чепухе.
И если Хаукинз искренне верил в то, что он сможет извлечь нечто полезное для себя — а иначе какой смысл настаивать на допуске к документам? — из этих устаревших, неподтвержденных донесений, то в этом не было ничего опасного. А вообще же вследствие инфляции и значительно уступающей зарплате пенсии, которую теперь должен был получать генерал, а также из-за шаткости его положения, дела Хаукинза в целом складывались далеко не блестяще. И. поэтому никого не волновало, что генерал собирается делать со своим старым досье. Ну а если из этого и вышло бы что-нибудь непредвиденное, то в распоряжении Пентагона имелось его письмо.
— Я рад снова слышать тебя, парень! — громко и энергично произнес Хаукинз.
Сэм убрал телефонную трубку подальше от уха. Частично этот жест объяснялся тем, что Хаукинз буквально оглушил его, а частично и тем, что Сэм просто испугался, снова услышав его.
Дивероу вернулся в Вашингтон около двух недель назад, оставив Ястреба в Калифорнии сразу же после пресс-конференции в Трэвисе. До отставки Сэма оставалось всего три дня, и он только тем и занимался, что приводил свои дела в тот образцовый порядок, который бы соответствовал столь славному часу.
Хаукинз не имел никакого отношения к его настоящим занятиям, но его постоянное присутствие представляло для Сэма некую абстрактную опасность.
— Привет, Мак! — осторожно ответил Сэм: они прекратили называть друг друга по званиям еще в начале процесса в Пекине. — Ты в Вашингтоне?
— Где же еще, парень? Завтра я собираюсь в «Джи-2», чтобы выполнить требование параграфа семь-семь-пять. Ты что, не знаешь об этом?
— Я был очень занят, поскольку мне надо многое тут закончить. Да и кто стал бы докладывать мне об этом твоем параграфе?
— Как «кто»? — ответил Хаукинз. — Ты же едешь вместе со мной, и я полагал, что тебе известно об этом.
Сэму показалось, что в его желудке застрял огромный кусок. Он машинально выдвинул один из ящиков своего стола и, доставая оттуда бутылку «Мэлокси», сказал:
— Сопровождать тебя? Но зачем? Ты что, сам не знаешь, где находится этот «Джи-2»? В случае чего я дам тебе адрес, Мак, он у меня здесь. Не клади трубку, Мак!.. Сержант, разыщите мне адрес архивов «Джи-2»! И побыстрее!
— Постой, Сэм! — прокричал в трубку Хаукинз. — Это обычная армейская формальность, и только. Ничего из ряда вон выходящего и неудобного. Адрес я знаю, но тебе все равно придется сопровождать меня! Это решено, Сэм...
— Но я не желаю ехать с тобой! — воскликнул Дивероу. — Какой, к черту, из меня сопровождающий? И я уже попрощался с тобой в Калифорнии!
— Ты можешь снова поздороваться со мной за сегодняшним обедом, Сэм! Что ты, кстати, думаешь по этому поводу?
Тяжело вздохнув, Сэм отпил из бутылки и сделал своему секретарю из женской вспомогательной службы знак рукой, чтобы та вышла.
— Сожалею, Мак, но у меня очень много дел... Возможно, мы увидимся в конце недели или, если удастся, послезавтра в четыре часа...
— Нам следует выехать в «Джи-2», Сэм, завтра утром... Я хочу сказать, что ты обязан быть там, парень. Это в порядке вещей. Ведь мы же не хотим, чтобы там случилось что-нибудь непредвиденное, не так ли? Поскольку в случае чего — Бог ты мой! — нас с тобой просто не выпустят оттуда.
— Где ты собираешься обедать? — спросил Дивероу. Положив трубку, он поморщился. Бутылка «Мэлокси» была пуста.
«Ты же едешь вместе со мной, и я полагал, что тебе известно об этом... Это в порядке вещей. Ведь мы же не хотим, чтобы там случилось что-нибудь непредвиденное, не так ли?»
Конечно, нет...
Дивероу тряхнул головой. Парочка в соседней кабине уставилась на него. Он опомнился и с идиотским видом улыбнулся. Нашептавшись между собой, те двое отвели глаза. Их реакция была понятной.
Под шторами арки прошел высокий человек и двинулся в глубь зала. Сэм впился в него глазами. Причем со страхом.
Это был Хаукинз. Сэм не сомневался в этом, несмотря на то, что осторожно пробиравшийся сквозь забитый людьми зал рослый мужчина имел лишь отдаленное сходство с растрепанным, жевавшим сигару Маккензи Хаукинзом, искоса рассматривавшим его через окошечко в двери пекинской камеры. И еще меньше направлявшийся к Сэму человек напоминал того коротко остриженного Хаукинза, который некогда гордо шествовал с выпрямленной спиной, печатая шаг, словно маршировал на параде под оркестром. Прежде всего в глаза бросалась бородка в стиле Ван Лейка. И хотя Хаукинз только что отпустил ее, она уже успела отрасти и выглядела довольно ухоженной. Изменилась и прическа. Его волосы не только стали длиннее, но и были подстрижены таким образом, что седоватыми волнами спадали ему на уши. В целом он выглядел весьма презентабельно. Что же касается его глаз, то увидеть их было нельзя — из-за темных очков в светлой оправе из черепахового панциря, придававших ему вид ученого или даже дипломата без всякого намека на таинственность.
А его походка? Боже милосердный! Армейскую деревянность Хаукинза сменила, черт побери, элегантность обладающего вкусом человека. И вообще во всей его фигуре и манере держаться появились расслабленность и мягкость, некая естественная пластичность, характерная больше для Палм-Бича, нежели для Форт-Беннинга.
— Я заметил, как ты наблюдаешь за мной, — сказал Хаукинз, входя в кабину. — Не так уж и плохо, а, парень? Никто из этих дерьмоносцев не остановил меня. Что ты думаешь по этому поводу?
— Я удивлен, — ответил Сэм.
— Ну и зря, парень... Первое, чему необходимо учиться при переходе границы, так это способности адаптироваться в новых условиях. Не только к природной среде, но и, главным образом, к местным привычкам и поведению. Это своеобразная форма психической войны.
— Что ты городишь?
— Мы за линией фронта, Сэм, на вражеской территории. Неужели до тебя не доходит это?
— Хаукинз элегантным движением помешал лед в коктейле. И затем перешел к тому главному, ради чего он и затеял этот обед с Дивероу. Это же главное заключалось всего в одном, но весьма взрывоопасном имени.
Генерал-майор Хизелтайн Броукмайкл... Совсем еще недавно служил в штабе американских войск в Бангкоке, а ныне пребывал в Вашингтоне в полном забвении.
— Да, Сэм, старина Броуки был вместе со мной в Корее... Зарекомендовал себя с самой лучшей стороны, хотя и был немного горяч. К тому же ему постоянно приходилось бороться со своим тупицей кузеном... У того еще было это идиотское имя — Этелред. Можешь себе такое представить? Подумать только, два Броукмайкла в одной чертовой армии, и оба с дурацкими именами!
— Я уже наелся, — произнес спокойно Дивероу. Хаукинз между тем продолжал:
— И вот ты, сэр, долбанул из тяжелой мортиры по карьере Броуки. Он не получит больше ни одной звездочки на воротник, если даже соберет для этого всех астрологов в Пентагоне. Сам знаешь, они никогда не бывают уверены в чем бы то ни было. Согласен, один из этих чертовых Броукмайклов мошенник, но ты ведь так и не доказал этого.
— Мне бы не позволили! — прошептал Сэм так громко, что его услышал не только Хаукинз.
Парочка в соседней кабине снова посмотрела на него, и Сэму пришлось состроить им гримасу.
— У меня имелись доказательства, я подготовил все необходимые материалы, но меня заставили закрыть дело!
— И все же хороший парень был сражен в тот самый момент, когда начальники штабов с благосклонностью посматривали на него... Жалко, скажу я тебе!
— Хватит об этом, Мак! — не выдержал Сэм. — Я сыт по горло этим идиотом...
— Не такой уж он идиот... Что же касается тебя, то ты тогда пошел даже на серьезные правонарушения, чтобы только добыть эти твои так называемые доказательства.
— Я сознательно шел на риск, поскольку был чертовски зол. И заплатил за это двумя голами жизни в этой петушиной форме! Но теперь все, я хочу уйти!
— Все это очень плохо. И мне очень неприятно слышать, как ты говоришь об этом, потому что тебе, возможно, придется еще какое-то время поработать в генеральной инспекции, если я...
— Перестань! — перебил Хаукинза Дивероу похожим на рычание шепотом. — Через день я снова стану свободным человеком, и ничто, — слышишь, ничто! — не изменит этого.
— Я тоже надеюсь, что так оно и будет. Но позволь мне закончить. Ты действительно можешь задержаться в армии, если мне не удастся отговорить старину Броуки от его сумасбродной идеи. Дело, видишь ли, в том, что обвинения, выдвинутые против тебя в Бангкоке, вовсе не преданы забвению. В силу целого ряда довольно сложных обстоятельств и всех этих нападок штатских уродов на армию они как бы повисли в воздухе. В данный момент Броуки ничего не имеет против тебя, но ему как-то хочется определиться, и, думаю я, ты прекрасно это понимаешь. Он воображает, что если снова выдвинет против тебя те обвинения, то ты, откопав соответствующие документы, сможешь показать лицо настоящего Броукмайкла и возвратить ему таким образом, благосклонность Объединенного комитета начальников штабов, которой он пользовался всегда. Не буду скрывать, тебе лучше пойти на это, поскольку в противном случае ты можешь оказаться в каменоломнях. Это не займет много времени: всего шесть или семь месяцев. Ну, год или, в крайнем случае, полтора, если суд затянется. Но в результате вы оба получите то, что хотите...
— Единственное, что я желаю, так это уйти из армии! — воскликнул Сэм, скручивая салфетку с такой силой, что она заскрипела. — Я заплатил за свой аморальный поступок. Теперь все это для меня в прошлом!
— В прошлом — для тебя, но не для старины Броуки.
— Факты таковы. Я приготовил это проклятое извинение. В письменной форме. Послезавтра, после шестнадцати часов, я продиктую его — и продиктую штатскому секретарю — за считанные секунды. Но дела этого не открою снова! |
— Нет, откроешь, ибо в противном случае старина Броуки извлечет на свет Божий некую бангкокскую папку и отдаст приказ о твоем аресте. Не забывай, Сэм, он — действующий генерал!
Хаукинз замолчал и, сжав губы, покачал головой, невинно глядя на Дивероу через свои затемненные очки.
— Ладно, Мак, — произнес Сэм, — пора кончать эту игру! Ты сказал: «Если мне не удастся отговорить старицу Броуки от его сумасбродной идеи...» Но ты сумеешь это провернуть?
— Я могу либо отговорить Броуки от этой затеи, либо на пару дней убрать его со сцены. В общем, сделать что-нибудь одно из двух. Как только ты выйдешь в отставку, парень, Броуки будет чертовски трудно уговорить кого бы то ни было начать преследовать тебя. А ты знаешь, что у этих бумаг есть срок давности. Хотя я не должен был говорить тебе об этом.
— Скажи мне прямо, какой гадости ты хочешь от меня? Хаукинз снял очки и мягкими движениями стал протирать стекла. И делал он это так, будто шлифовал камень.
— Видишь ли, Сэм, в последнее время я очень много думаю о своем будущем. И мне кажется, что в нем есть место и для тебя, хотя я в этом не уверен...
— Это не имеет никакого значения! — покачал головой Сэм. — На следующей неделе я снова займу свое место в конторе Арона Пинкуса, лучшей юридической фирме штата Бей[5].
— Мог бы и потерпеть еще немного. Ну, скажем, с месяц? Боже мой, Сэм, ты же провел на службе целых четыре года, так что для тебя какие-то несколько недель?
— В один прекрасный день Арон Пинкус займет место в Верховном суде. Каждый проведенный с ним рядом день является для меня настоящей школой, и я не намерен отказываться от тридцати лет оплаченного образования. Кстати, Мак, что ты имел в виду, говоря о месте для меня? Чем я должен был бы заниматься?