— Мистер Бейтс, — проговорил он, — я еще недавно сотрудничал с Прайсом и Миссисипской стальной компанией. Я уверен, что вы заблуждаетесь.
— Мне трудно вас переубедить, — возразил Бейтс. — Попробуйте доказать обратное, однако ваши доказательства должны быть очень вескими. Дело в том, что мне давно известно все то, о чем я вам сейчас рассказал. Я получил эти сведения от самих участников дела и от них же узнал подробности. Я уличил Прайса прямо в его собственной конторе. Беда только в том, что моя газета никогда ничего подобного не напечатает.
Прошло какое-то время, прежде чем Монтегю заговорил снова. Он старался уяснить смысл того, что услышал от Бейтса.
— Но ведь Прайс боролся с Уотерманом, — прошептал он. — И вся "стальная шайка" боролась с Прайсом! Они только к тому и стремились, чтобы положить его на лопатки. Иначе во всем этом нет никакого смысла.
— А вы в этом уверены? — спросил Бейтс. — Однако подумайте, Прайс выступал против Уотермана, но представьте себе на минуту, что они только делали вид, что борются друг с другом? Правда, я говорю только о самом Прайсе. Я не осведомлен о тех, с кем он был в сговоре. Возможно, что он их предал.
При этих словах Монтегю судорожно ухватился за ручки кресла. Он на минуту перестал соображать от мысли, высказанной Бейтсом.
— Боже мой, — бормотал он, — боже мой.
Его воображение начало работать. Итак, Прайс предает Райдера! Втягивает его в дело по достройке Северной Миссисипской железной дороги. Вовлекает его капитал в Миссисипскую стальную компанию, обещает, вероятно, поддержать акции на рынке и вместо этого содействует его краху! Вертит Райдером, как хочет, и в конечном счете ведет его к гибели. Но зачем?
Монтегю казалось, что он внезапно очутился перед бездонной пропастью и в испуге отпрянул назад. Он не мог себе этого представить. Уотерман! Всему причиной Дан Уотерман! Все это задумано им! Вот то отмщение, которым он грозил! Он все время расставлял ловушку для Райдера.
Мысль казалась чудовищной и нелепой. Монтегю старался отогнать ее всякий раз, когда она у него появлялась. Нет, нет! Этого не может быть!
Однако почему не может? В глубине души Монтегю был уверен, что посетивший его агент был подослан Уотерманом. Как только старик в первый раз увидел Люси, он сразу же постарался разузнать о ее делах. Внезапно перед глазами Монтегю всплыло пылающее гневом лицо, промелькнувшее мимо него на борту "Брунгильды". "Я буду преследовать вас!" — сказал тогда старик Люси. Несколько месяцев он молчал и вот теперь наконец дает о себе знать.
"Отчего же нет? Отчего же нет? — продолжал себя спрашивать Аллан. — Что он, в сущности, знал про Миссисипскую стальную компанию? Какие у него есть доказательства, что она в самом деле конкурирует с трестом? Что он слышал о нем, кроме отзывов Стенли Райдера? И всего вероятнее, что Райдер только повторял сказанное ему Прайсом!
Монтегю забыл о всем окружающем под наплывом одолевавших его мыслей. Бечевка опять дергалась, передавая имена нескольких вновь пришедших дельцов, хозяев города, но он уже не слышал их.
— Зачем же надо было скрывать, что Прайс — агент Уотермана?
— Зачем, зачем! — возмутился Бейтс. — Вы же видите, что широкая публика возмущена засильем монополий. И президент под ее влиянием ведет с ними борьбу! Если бы стало известно, что Стальной трест захватил предприятие своего последнего крупного конкурента, как знать, какие шаги предприняло бы правительство!
— Понимаю, — сказал Монтегю. — И сколько же времени все это продолжалось?
— Четыре года. Все они дожидались благоприятного момента, чтобы покончить с Миссисипской стальной компанией и затем в качестве благодетелей прибрать ее к своим рукам.
— Ясно.
— Слушайте! — сказал Бейтс, высовываясь из окна. Из номера, где происходила конференция, можно было с трудом расслышать звуки низкого мужского голоса:
— У-о-т-е-р-м-а-н, — передал Родни.
— Началась деловая часть заседания, — прошептал Бейтс.
— С-о-з-д-а-л-о-с-ь с-л-о-ж-н-о-е п-о-л-о-ж-е-н-и-е. К-о-н-е-ц р-и-с-к-о-в-а-н-н-ы-м б-а-н-к-о-в-с-к-и-м о-п-е-р-а-ц-и-я-м.
— То есть конец моим противникам, — прокомментировал Бейтс.
— Д-ю-в-а-л-ь о-д-о-б-р-я-е-т, — продолжал Родни.
Бейтс и Монтегю, сидя у окна, испытывали танталовы муки. До них доносились лишь обрывки речей, и только с большим напряжением можно было уловить какой-то смысл.
— Скоро они прекратят говорить речи; — прошептал Бейтс.
Действительно, предварительная часть заседания была закончена. Следующие два слова, переданные через бечевку, заставили Монтегю вскочить.
— Г-о-т-т-а-м-с-к-и-й т-р-е-с-т.
— Да, — прошептал Бейтс.
Монтегю не произнес ни звука.
— Райдер злоупотребляет доверием, — расшифровал Бейтс подергивание бечевки, схватил Аллана за руку и притянул его к себе. — Боже мой! задохнулся он от волнения. — Кажется, они хотят свалить Готтамский трест.
— Р-а-й-д-е-р-у о-т-к-а-ж-у-т в к-р-е-д-и-т-е, — передал Родни, и Монтегю почувствовал, как задрожала рука Бейтса.
— Они отказываются учитывать векселя Райдера, — проговорил он.
Монтегю словно окаменел.
— З-а-в-т-р-а у-т-р-о-м, — передавала бечевка.
Бейтс едва сдерживал волнение.
— Вы понимаете, что это означает! Банковская расчетная палата вычеркивает из своих списков Готтамский трест!
— Это конец тресту, — едва выговорил Монтегю.
— Да они с ума сошли! — воскликнул Бейтс. — Понимают ли они, что творят! Начнется такая паника, какой Нью-Йорк еще не видывал! Это сокрушит все банки в городе! Готтамский трест! Подумайте-ка, Готтамский трест!
— П-р-е-н-т-и-с в-о-з-р-а-ж-а-е-т, — сообщил Родни.
— Возражает! — воскликнул Бейтс, ударяя себя по колену, не в силах сдержать волнения. — Ну, конечно, кому же еще возражать. Если падет Готтамский трест, то Кредитная компания США больше суток не протянет.
— П-е-т-е-р-с-о-н н-е-д-о-в-о-л-е-н, — передавала бечевка.
— Он многое теряет, — пробормотал Бейтс.
Монтегю зашагал взад и вперед по комнате.
— Но это же ужасно! — сказал он.
Мысль Аллана перенеслась сейчас к маленькой грустной женщине, живущей в своей одинокой квартирке на Ривер-Сайд. Из-за нее, собственно говоря, разыгрывается сейчас вся эта страшная драма. Монтегю ясно представил себе мрачного старика с ястребиным взором, сидящего этажом ниже за столом и диктующего финансовым воротилам города свои законы.
Этот человек также наверняка думал о Люси. Он и Монтегю — единственные среди всех собравшихся думают о ней.
— У-о-т-е-р-м-а-н н-а-с-т-а-и-в-а-е-т н-а т-о-м, ч-т-о-б-ы р-а-з-д-а-в-и-т-ь Р-а-й-д-е-р-а. Л-и-ш-и-т-ь е-г-о к-р-е-д-и-т-а.
— Все ясно, — прокомментировал Бейтс. — Они покончат с ним, если Уотерману так угодно. Но что завтра будет в Нью-Йорке!
— У-о-р-д з-а-щ-и-щ-а-е-т з-а-к-о-н-н-ы-е б-а-н-к-и.
— Щенок, — презрительно произнес Бейтс. — Законными банками он называет те, которые поддерживают его синдикаты. Тоже мне нашелся защитник!
Однако тут в Бейтсе проснулся репортер.
— Какая сенсация! — шептал он. — Вот это новость!
О дальнейших сообщениях Родни у Монтегю осталось только смутное воспоминание. Он был поглощен собственными мыслями. Тем временем Бейтс продолжал расшифровывать слова Родни. Генерал Прентис, член правления Готтамского треста, пытался спасти положение. Но было ясно, что тресту уже никто не поможет.
В памяти Аллана удержалось заявление: "Паника принесет пользу, она обуздает президента!"
— Поняли ли вы? — кричал Бейтс. — Это все дело рук Уотермана! Что за характер! Мы присутствуем при историческом событии сегодня, мистер Монтегю!
Прошло полчаса. Рука Бейтса, сдерживающая бечевку, дернулась, затем последовали еще два сигнала.
— Это означает: тащите! — шепнул он. — Быстро! — И схватился за веревку. — Тяните изо всех сил, веревка выдержит.
Они принялись тащить Родни, который помогал им, подтягиваясь за карниз окна. Был момент, когда Монтегю чуть не отпустил веревку, но затем тянуть стало легче. Родни встал коленями на карниз.
Через несколько мгновений в окне показалась его рука, схватившаяся за подоконник. Монтегю с Бейтсом, подхватив его под мышки, втащили в номер.
Родни едва стоял на ногах. Все трое молчали, еле переводя дыхание. Затем Родни бросился к Бейтсу и схватил его за плечи.
— Старина, — взволнованно заговорил он. — Мы их провели! Мы их провели!
— Да, это так. Мы провели их! — повторил, улыбаясь, Бейтс.
— Вот это будет сенсация! — вскричал Родни. — Никогда нам не удавалось ничего подобного!
Оба веселились, как школьники. Они обнимали друг друга, хохотали и плясали по комнате. Наконец все успокоились. Монтегю зажег свет и опустил штору. Он посмотрел на Родни. Костюм репортера был в беспорядке, лицо пылало от возбуждения.
— Вы и представить себе не можете этой сцены! — сказал он. — У меня волосы встают дыбом, когда подумаю об этом. Только представьте — я был не более как в двадцати футах от Дана Уотермана. Все время казалось, что он смотрит прямо на меня. Я не смел шевельнуться, боялся, как бы он меня не заметил. Каждое мгновение мне мерещилось, что он встанет с кресла и бросится к окну. Но он спокойно сидел, стучал по столу, сверкал глазами и диктовал этим господам свою волю.
— Я слышал, как он говорил, — сказал Бейтс. — Теперь я уверен: это был его голос.
— О, Дан прямо положил их на лопатки! — продолжал Родни. — Когда он закончил, наступила такая тишина, что слышно было, как муха пролетит. От всей этой картины можно было сойти с ума.
— Я вне себя от волнения, — сказал Бейтс. — Все, что случилось, просто невероятно!
— Они и понятия не имеют, к чему это приведет.
— Нет, имеют, — возразил Родни. — Но им все безразлично. Они почуяли запах крови. Это совершенно в их духе — они напоминали свору гончих, преследующих дичь. Надо было видеть этого Уотермана с худым, жаждущим крови, жадным лицом. "Час пробил, — сказал он. — Здесь нет ни одного, кто бы не считал, что рано или поздно это должно было произойти. Мы должны их уничтожить раз и навсегда". Надо было видеть, как он посмотрел на Прентиса, когда тот отважился выступить против него.
— Прентису все это оказалось не по вкусу? — спросил Монтегю.
— Нетрудно себе представить, как он разозлился, — вставил Бейтс.
— Уотерман обещал ему свое покровительство. Но теперь он, должно быть, всецело в их руках. По-видимому, Федеральный банк вложил в Готтамский трест миллион долларов и вынужден будет взять их обратно.
— Подумать только! — воскликнул Бейтс.
— Подождите, — сказал Родни, — но ведь они хотят изменить всю политику. Я готов лишиться руки, лишь бы сфотографировать Дана Уотермана в ту минуту. Такой снимок следовало показать американскому народу и спросить его, что он обо всем этом думает. Дэвид Уорд заметил: "Небольшая встряска в наше время никому не повредит". А Уотерман стукнул кулаком по столу. "Страна нуждается в уроке, — заявил он. — Деловых людей оскорбляют и несут о них всякий вздор. Если поприжать народ, у него будет о чем думать, а не поносить тех, кому страна обязана своим благосостоянием. Мне кажется, джентльмены, что в нашей власти положить конец этому радикализму".
— Только подумать! — произнес в волнении Бейтс. — Старый черт!
— А Дюваль прибавил с усмешкой: "Одним словом, господа, мы заставим Райдера обанкротиться и напугаем президента".
— Конференция закончилась? — спросил Бейтс, немного помолчав.
— Оставалось только пожать друг другу руки, — ответил Родни. — Я не решился продолжать наблюдения, так как все они начали вставать со своих мест.
Бейтс поднялся с кресла.
— Идемте — сказал он, — нам нельзя терять времени. Дело еще далеко не закончено.
Он принялся отвязывать веревку и свертывать ее. Родни взял одеяла и положил их на кровать, прикрыв простыней, чтобы не были заметны места, протертые веревкой. Он свернул бечевку и бросил ее в чемодан. Бейтс взял шляпу, пальто и направился к двери.
— Извините нас, мистер Монтегю, — сказал он. — Вы понимаете, нужно еще много потрудиться над всем этим.
— Разумеется, — сказал Монтегю.
— Мы постараемся отблагодарить вас как можно скорее, — прибавил Бейтс. — Зайдите после того, как выйдет газета, и мы вместе это отметим.
20
Они распрощались. Подождав несколько минут, чтобы дать время репортерам выйти из отеля, Монтегю вызвал лифт.
Лифт остановился этажом ниже. Аллан едва опомнился от возбуждения. Когда дверь открылась, он увидел группу людей и среди них Дюваля, Уорда и генерала Прентиса. Монтегю спрятался за спину лифтера, чтобы его никто не увидел.
Аллан успел заметить, что Прентис был смертельно бледен. Не сказав никому ни слова, он вышел в коридор. Монтегю колебался с минуту, а затем решительно повернул и пошел за ним. Он нагнал Прентиса у дверей.
— Добрый вечер, генерал! — сказал ом.
Прентис обернулся и посмотрел на него невидящим взглядом.
— А, Монтегю! — сказал он. — Как поживаете?
— Хорошо, — ответил Аллан.
На улице среди других автомобилей он заметил лимузин генерала.
— Вы куда?
— Домой, — ответил Прентис.
— Я поеду с вами, если позволите, — сказал Монтегю. — Мне нужно кое-что вам сказать.
— Хорошо.
Генерал и не мог бы ему отказать, так как Монтегю взял его под руку и направился с ним к автомобилю. Впрочем, Аллан не ожидал отказа.
Он помог генералу сесть в машину, сам уселся рядом и захлопнул дверцу. Прентис был в состоянии какой-то прострации.
Монтегю наблюдал за ним некоторое время, затем внезапно наклонился к нему и сказал:
— Генерал, зачем вы дали себя уговорить?
— А? — сказал Прентис.
— Я говорю, — повторил Монтегю, — зачем вы дали себя уговорить?
Прентис повернулся и посмотрел на него остановившимся взглядом.
— Я знаю все, — сказал Монтегю, — все, что произошло на вашей конференции.
— Что вы хотите этим сказать?
— Я знаю, к чему они вас принудили. Они хотят уничтожить Готтамский трест.
Генерал был ошеломлен.
— Что такое, — едва выговорил он. — Кто вам сказал? Как вы могли узнать?
Монтегю выждал, пока генерал придет в себя.
— Я ничем не мог помочь тресту, — вырвалось у него. — Что я мог сделать?
— Вы можете отказаться действовать с ними заодно! — воскликнул Монтегю.
— При чем здесь я? Они все равно добьются своего. И вы полагаете, что меня не сомнут, если я откажусь?
— Но подумайте, к чему все это приведет! Разорятся сотни людей! Вы и на себя навлечете беду!
— Я все это знаю, — сказал генерал с мукой в голосе. — Не подумайте, что я не боролся. Но я был беспомощен, совершенно беспомощен!
Он вновь повернулся к Монтегю и дрожащей рукой ухватил его за рукав.
— Я никогда не думал, что доживу до такого часа. Презирать самого себя, быть презираемым всеми! Чтобы меня третировали, оскорбляли, забрасывали грязью!
Старик не в силах был говорить от волнения, голос его прерывался.
— Взгляните на меня! Вы считаете, что я человек влиятельный, видное лицо в городе, глава большого предприятия, пользующегося доверием тысяч людей? Ничего подобного! Я марионетка, фигляр! Имя, которое я ношу, следует покрыть позором!
Он закрыл лицо руками и наклонил голову, чтобы Монтегю не мог видеть его горе.
Наступило долгое молчание. Монтегю лишился дара речи. Он чувствовал, что само его присутствие в машине оскорбляет генерала.
Наконец Прентис открыл лицо. Он сжал кулаки и овладел собой.
— Жребий брошен, — сказал он. — Мне пришлось согласиться. Чего это мне стоило, не все ли равно?
Монтегю молчал.
— Я не имею права оправдываться, — продолжал генерал. — Пути назад нет. Дан Уотерман теперь мой хозяин, и я должен ему повиноваться.
— Как вы попали к ним в лапы? — спросил Монтегю.
— Один из моих друзей организовал Федеральный банк и предложил мне стать его президентом, желая использовать мое имя. Я согласился, потому что хорошо знал этого человека и полностью ему доверял. Я вел дело, оно процветало, но через три года перешло в другие руки. Это было во время кризиса. Мне следовало уйти, но я должен был позаботиться о семье, о своих друзьях, которые были втянуты в это предприятие. Да и от своих интересов не смог отказаться. Я остался — и этим все сказано. Я чувствовал, что теперь возглавляю банк лишь номинально, но было уже слишком поздно.
— Но отчего вам теперь не выйти из дела? — спросил Монтегю.
— Теперь? — повторил генерал. — Теперь, когда все мои друзья оказались в зависимости от меня? Моим врагам это было бы только на руку, ибо дало возможность все свои грехи, свалить на мою голову. Они поставили бы меня рядом со Стюартом и Райдером.
— Все ясно, — произнес Монтегю.
— И вот наступил кризис, и я узнаю, кто теперь мой настоящий хозяин. Мне приказывают, и я подчиняюсь. Мне не угрожают. Я повинуюсь и без угроз. Бог мой, мистер Монтегю, если бы я рассказал вам, что творится в этом городе, какую грязь льют на почтенных людей и к каким мерам им приходится прибегать для своей защиты… И это самые уважаемые в городе люди, состарившиеся на службе народу. Все это слишком ужасно, чтобы рассказывать.
Некоторое время оба молчали.
— И ничего нельзя сделать? — спросил Монтегю.
— Ничего, — ответил Прентис.
— Скажите, генерал, ваше предприятие надежно?
— Вполне.
— Вы ничем себя не скомпрометировали?
— Ничем.
— Отчего же вы боитесь Уотермана?
— Отчего? Да я обязан иметь в резерве восемьдесят процентов вкладов, а у меня их только пять.