– Давай сюда проволоку, а сам наверх, – распорядился он, когда граната была уже у него в руках. – Как бы наши девочки чего не выкинули. Москит занят.
Антон быстро зафиксировал чеку, сунул гранату в карман, подхватил доходягу под мышки и направился в квартиру.
Москит сидел на корточках перед стоящими на полу сумками. Все они были открыты.
– Что? – Антон выжидающе посмотрел на старшего лейтенанта.
– Обезвредил, – доктор разжал руку. На ладони лежали три батареи от сотовых телефонов. – Примерно по шесть килограммов пластита в каждой.
– Лихо, – Антон цокнул языком, захлопнул ногой двери и свалил на пол доходягу. – Свяжи.
Сам достал телефон и набрал номер Иванова. Оперативники находились в соседнем дворе. Не прошло и пяти минут, как они позвонили в двери. Спецназовцы прошли в квартиру и расселись на кухне. Антон в двух словах рассказал, как произошел захват, и отправился следом.
Оба офицера сидели за столом. Филиппов уселся на пластиковый табурет у окна.
– Ты не находишь, что они не в себе? – Дрон толкнул в бок Москита. – Малахольные какие-то.
– Кто? Смежники? – не понял Москит.
– Девчонки!
– А как ты хотел?
– Что они сейчас испытывают? – не унимался Дрон.
– Я думаю, то же самое, что и шизофреники, – пожал плечами Москит.
– Что такое шизофрения? – Дрон с опаской покосился на Антона.
– Думаешь, у тебя развилась? – Антон повеселел. – Да, шуточки твои зачастую не походят на продукт здорового интеллекта.
– Это психическое заболевание с длительным хроническим течением, – стал пояснять Москит. – Приводит к изменениям личности, дискордантности…
– Что? – Дрон часто заморгал.
– Расщепление, разобщенность мышления, эмоций и других психических функций. Термин «шизофрения» дословно переводится с греческого, как «шизо» – расщепление, «френ» – души, разума. Эти изменения выражаются в нарастающей замкнутости, отгороженности от окружающих, эмоциональном оскудении, снижении целенаправленной деятельности, нарушении мышления. В своей высшей точке это заболевание проявляется в виде галлюцинаций, бреда, изменения настроения. В общем, долго рассказывать. У тебя ее точно нет, – немного подумав, добавил Москит. – Но может развиться.
– Отчего? – испуганно прошептал Дрон.
– От образа жизни.
* * *
Нусон появился, как всегда, неожиданно. В сопровождении все тех же инструкторов он спустился с горы, где была поляна, которую использовали в качестве вертолетной площадки. Как и прежде, представитель британской разведки был одет в неброскую серую рубашку, кожаную куртку и джинсы. Обут в кроссовки. Встреть этого очкарика на улице, и в голову не придет, что он манипулирует сотнями людей, стоит за громкими покушениями, терактами, провокациями и диверсиями.
– Здравствуй, мой друг! – войдя в кабинет, поприветствовал Нусон доктора. – Как у тебя дела? Ты уже начал… – Он щелкнул пальцами, силясь что-то вспомнить, и проговорил по складам: -…колдовать?
– Еще вчера, – подтвердил Фролов, отвечая на рукопожатие.
Ладонь у англичанина была холодной и влажной. На душе у Фролова скребли кошки. Недавно позвонили из Москвы и сообщили, что одна из смертниц дала сбой. Сейчас надо было объясняться с Нусоном. Фролов не знал, с чего начать.
– В каком они сейчас состоянии? – продолжал засыпать вопросами Нусон.
– С ними можно начинать работать, – зная, что волнует Нусона, ответил Фролов.
– Это радует, – англичанин улыбнулся. – Немедленно скажу инструкторам. Эти люди должны хорошо уметь стрелять из пистолета.
«Скорее, пользоваться», – подумал про себя Фролов, не понаслышке зная, что подготовить толкового стрелка за неделю невозможно. Все программировались на стрельбу с минимального расстояния, когда промахнуться попросту невозможно.
– У нас возникли проблемы с женской группой, – отведя взгляд в сторону, выпалил Фролов.
– Какого характера?! – Нусон упер руки в бока и нахмурил рыжие брови.
– Психика у одной не выдержала, – Фролов пожал плечами. – Возможно, сказалась наследственность либо в детстве перенесла черепно-мозговую травму. Много причин.
– В чем это выразилось? – Нусон все же прошел к дивану и сел, закинув ногу на ногу.
– В общем, как это и бывает в таких случаях, ей стали мерещиться инопланетяне, которые прослушивают ее мысли. Я рекомендовал людям, осуществляющим за ней контроль, временно изолировать эту особу и заставить поспать. Сказал, чтобы раздобыли транквилизаторы: седуксен, феназепам. В качестве поддерживающей терапии необходимо вместе с ними принимать препараты пролонгированного действия: модитен-депо. Корректоры паркопан, акинетон. Они снимают побочные действия нейролептиков – скованность, непоседливость, тремор, судорожные подергивания мышц. Применяя все это в комплексе, она могла бы протянуть до акции и выполнить задачу.
– Зачем ты все это мне объясняешь? – Нусон удивленно уставился на Фролова. – Я не врач и ничего из того, что ты сказал, не понял.
– Я это к тому, что в России для таких случаев у вас тоже должен быть человек, имеющий представление о психиатрии.
– Как говорят у тебя на родине, «завел старую пластинку». – Нусон ударил себя ладонью по колену. – Где эта женщина сейчас?
– Ее поместили в небольшую частную гостиницу. Она там стала бегать голой по коридору, бросаться на людей.
– Надеюсь, вы успели ее нейтрализовать? – Нусон подался вперед.
Стекла его очков при этом зловеще блеснули, от чего страх сковал Фролова.
– Ее забрали в психиатрическую клинику, – едва слышно выдавил он из себя. – Да и потом, я не занимался установками на суицид.
– Очень плохо, – задумчиво протянул Нусон. – Из этого надо сделать выводы и что-то менять. Но только здесь! Иметь еще одного врача там – непозволительная роскошь! К тому же он обязательно попадет в руки ФСБ. Я в этом уверен. Мы проводим акции от Северного Кавказа до Петербурга, от границ Белоруссии до Владивостока. Как твой психиатр будет перемещаться следом за людьми?
– Мозг человека практически не изучен, – покачал головой Фролов. – Менять – это значит снова экспериментировать. Например, десяти подопытным вводится в разных количествах один и тот же препарат, после чего методом наблюдения выясняется, какая доза будет наиболее эффективна. Я думаю, это сейчас лишне. В нашем случае имеют место индивидуальные особенности организма этой девушки.
– Как ты думаешь, чем закончится ее обследование? – Нусон с интересом уставился на Фролова.
– Примут за больную шизофренией, – уверенно заявил Фролов. – Хотя так оно и есть. Здоровыми отсюда никто не уходит.
– Как она сейчас может себя вести? – не унимался Нусон. – Ты не допускаешь, что эта женщина проговорится в таком состоянии о лаборатории?
У Фролова этот вопрос даже вызвал улыбку.
– Если бы вы знали, к чему приведут ее рассказы в клинике. К ним однозначно отнесутся как к бредовым идеям. – Он встал и подошел к окну. – Они могут быть различного содержания, в числе которых преследование. У нашей клиентки как раз такой случай.
– Если она придет в себя, что может рассказать?
– Судя по поведению в гостинице, девушка находится в состоянии гебефрении, – задумчиво проговорил Фролов и резко отвернулся от окна. – Ничего она не расскажет. А если и произойдет чудо, ей просто никто не поверит.
– Будем надеяться, – Нусон облегченно вздохнул.
– Можно один вопрос? – неожиданно спросил Фролов.
– Задавайте, – проговорил Нусон. Его удивило выражение лица доктора. Было видно, он сильно взволнован.
– В период монтирования оборудования и приведения внутренних помещений в порядок я наткнулся на тайные комнаты, которые совсем недавно служили операционными. Поначалу думал, что в них оперировали раненых албанцев, воевавших против югославской армии. Но наличие специфического оборудования перевернуло мое представление о прежнем назначении этого объекта…
– Здесь отбирались человеческие органы для дальнейшей транспортировки в клиники Стамбула и других европейских государств, – догадавшись, что интересует Фролова, не кривя душой ответил Нусон. – Но мы не имели отношения к этому. Скажу больше, сами узнали совсем недавно. А что?
– Жутко, – Фролов оглядел стены кабинета. – Такие вещи рано или поздно начинают расследовать. Вы не боитесь, что сюда могут нагрянуть журналисты?
– Пока в этой стране НАТО, вашей работе ничто не будет мешать, – Нусон потрепал Фролова за плечо.
– Хотелось бы верить, – пробормотал себе под нос доктор.
– Пойдем посмотрим, как работают инструкторы, – заторопился Нусон.
Фролов нехотя согласился.
Они спустились во двор. Пятеро накачанных нейролептиками и прочими гадостями мужчин уже направлялись «развлечься». Им было предложено скоротать время на небольшом стрельбище.
Они спустились во двор. Пятеро накачанных нейролептиками и прочими гадостями мужчин уже направлялись «развлечься». Им было предложено скоротать время на небольшом стрельбище.
Ни один из них не знал, что включенная ночью в каждой комнате тихая музыка несла информацию, которую на протяжении всего сна их мозг впитывал как губка. Сейчас они выглядели возбужденными и имели отсутствующий взгляд. За все время работы с этой категорией людей Фролов так и не смог привыкнуть к пугающей пустоте в глазах, возникающей уже после приема второго стакана «коктейля», который в свое время разрабатывался в недрах закрытых НИИ. По причине развала страны проект был заброшен, но состав и формулу созданного на девяносто девять процентов снадобья, превращающего человека в пластилин, из которого можно слепить все что угодно, никто не удалил из голов работающих по этой программе ученых. Каждый по-своему воспользовался бесконтрольностью со стороны государства. Кто-то продал разработки на той стадии, кто-то отложил для лучших времен, а Фролов нашел спонсоров и довел дело до конца. Причем в институте он был одним из тех специалистов, что занимался проблемой комплексно. Обобщал, подгонял химические препараты к гипнозу, двадцать пятому кадру, кодированной музыке, электрошоку и прочим способам воздействия на психику человека. Здесь, на Балканах, Нусон помог воплотить мечту – иметь собственную лабораторию. Каким-то образом он решил вопрос, чтобы оставленное сербами селение не отключили от электричества, завез оборудование, дал Фролову машину и сопровождение для закупок необходимых препаратов, а потом перевез их сюда вертолетом, обеспечил охрану и наконец, для доводки технологии, поставлял на протяжении нескольких месяцев сербов.
За размышлениями не заметил, как дошли до песчаного обрыва, у подножия которого обычно занимались огневой подготовкой.
Инструктор-мужчина с одним из «моряков» направился устанавливать камни, которые выполняли здесь функцию мишеней.
Женщина вынула из небольшого кейса несколько пистолетов Макарова, картинки, на которых было изображено, как правильно совмещать целик и мушку, и стала объяснять оставшимся правила прицеливания и стрельбы.
Скоро инструктор-мужчина и новоиспеченный киллер вернулись, а спустя еще десять минут загремели первые выстрелы.
Неожиданно внимание Фролова привлекло поведение кучерявого парня из Калинина. Его звали Владимир Княжинский. С легкой руки своих новых знакомых он отзывался на кличку Князь. С задумчивым видом он сидел сейчас на корточках, ожидая своей очереди, периодически бросая в сторону Фролова странный, изучающий взгляд. Его уже определили как основной состав команды. То есть он входил в тройку, с которой будут заниматься. В отходы был списан ушастый, которого дружки в шутку называли Слух, и Лева – грузный неповоротливый молодой человек из Воронежа, выросший, судя по комплекции, на фастфудах.
Неудача с Надеждой Цветковой выбила Фролова из колеи. Теперь он нервничал, а именно это приводит к новым ошибкам.
«Может, я поспешил с ушастым? – он перевел взгляд на Слуха, который, старательно целясь, посылал в сторону камней одну за другой пули. – Хотя вряд ли. Слух еще в самом начале борзеть стал. Да и с Фуадом успел сцепиться по поводу войны в Чечне».
Неожиданно Князь вновь бросил украдкой в его сторону взгляд. Странное поведение моряка еще больше насторожило Фролова. После процедур для состояния этих людей должна быть характерной своеобразная дискордантность, говоря обычным языком, расщепление и разобщенность мышления, эмоций и других психических функций на фоне эхо-симптомов. Сейчас его подопечные быстрее усваивают новые знания. Они сосредоточены на приемах и правилах стрельбы. Даже копируют мимику инструкторов, чего не скажешь о Князе.
Фролов вдруг почувствовал потребность поговорить с этим парнем. Однако тот, словно прочитав его мысли, выпрямился и подошел сам.
– Доктор, разрешите задать вам один вопрос? – слегка напоминая пьяного, спросил Князь.
– Вас что-то беспокоит? – заволновался Фролов. Сейчас, при более близком рассмотрении, он вдруг заметил, что у парня дергается уголок губы.
– Нет, все нормально, – покачал головой Князь. – Просто скажите, ваша фамилия не Фролов?
Некоторое время Игорь Павлович с глупым видом хлопал глазами, более внимательно, чем накануне, разглядывая Князя. Болотного цвета глаза, слегка одутловатые щеки, густые кучерявые волосы… Не может быть! Фролова обдало жаром, а под ложечкой заныло. Он отвел взгляд в сторону, лихорадочно соображая, как такое могло случиться. Потом непроизвольно провел ладонью по остаткам своей шевелюры. Кучерявые с проседью волосы остались лишь за ушами и на затылке. Когда это было? В семьдесят девятом, – он украдкой взглянул на Князя и быстро перевел взгляд на стрелявшего Слуха. Почему Княжинский? Ведь ее фамилия была Носова. Тогда, в командировке, он познакомился с женщиной по имени Лада. Завязался роман. Он вернулся в Москву, но продолжал с завидным постоянством ездить на выходные к возлюбленной. Так они жили почти год. Потом появилась Вика. Она ворвалась в его жизнь вместе с известием о беременности Лады.
– Твою мать звали Лада? – твердо решив, как поступить с невесть откуда взявшимся сыном, спросил Фролов.
– Да, – подтвердил Князь.
– Как меня узнал?
– Мать хранит ваши фотографии, – растягивая слова, стал пояснять сын. – А в середине девяностых она вышла замуж за человека, который меня усыновил, и мы переехали в Москву. Я украдкой от нее нашел ваш адрес и несколько раз хотел пойти и поговорить. Потом передумал.
– Почему?
– Вы же знали, что я родился, – он передернул плечами, словно за шиворот попала льдинка. – Раз не появились, значит, не хотели…
Фролов не спал до половины ночи. Кроме тяжелых мыслей и каких-то странных ощущений движения под сердцем чего-то непонятного, когтистого не давала покоя Галочка, пытавшаяся разбудить в нем желание.
Ссылаясь на плохое самочувствие, Фролов с трудом отбился от ее приставаний. Потом долго лежал с закрытыми глазами, размышляя над этической стороной вопроса. Он прекрасно понимал: Князь не должен вернуться в Москву. Любой сбой, накладка, даже обычный звонок на пути следования, и фамилия Фролов окажется в списках, которые начинаются с Бен Ладена.
Ничего особенного в убийстве своего сына он не видел. Игорь Павлович просто исправит ошибку молодости, ту, что не убедил Ладу сделать аборт. Что здесь такого – получил удовольствие и кто-то родился? Он не для этого спал с ней. Хотя любовь была, но потом-то прошла. Неужели из-за года, проведенного с женщиной, он должен сейчас разрушить все свои планы? С тех пор прошло тридцать лет. У него появилась семья, дети, внук. Он живет для них. И не надо забивать себе голову сентиментальными мыслями, а следует относиться к этому как врач к безнадежно больному человеку. Правды не говорить и ждать, когда у пациента наступит облегчение.
Фролов посмотрел на Галину. Ночь была лунная, и он отчетливо разглядел каждую деталь ее лица, подчеркнутую мертвым, голубоватым свечением. Было в ее внешности что-то мистическое. Игорь Павлович перевернулся на другой бок. Именно Гале придется убить Княжинского, а если смотреть глубже, то Фролова. Игорь Павлович умышленно даже в мыслях не называл его сыном. Пусть будет Князь. Ошибка, глупость, все что угодно. Один укол, и все. Он даже не поймет, что его больше нет. Какая разница, когда это случится – в тридцать или в семьдесят? И все же отцовские чувства взяли свое, и Фролов испытал жалость к родной плоти. Он не будет использовать Князя для блокирования памяти убийц и в отличие от остального материала, зарытого в гигантской вымоине к югу от лаборатории, этого человека он похоронит как положено.
Потом ему стало нестерпимо страшно. Он вдруг попытался вспомнить десять заповедей. С трудом восстановил в памяти пять, и по лицу, к виску на подушку скатилась слеза. Перед глазами вдруг возник Князь. Он лежал посреди пустой и мрачной комнаты на какой-то скамье. Глаза закрыты, нос заострен, кожа на складках слегка отливает синевой, а руки сложены на груди. Фролов склонился над ним, чтобы лучше разглядеть лицо. Неожиданно Князь схватил его за шею и притянул к себе:
– Папа, зачем ты меня убил?
Фролов открыл глаза и сел. Сердце снова стучало, как проносившийся мимо состав. Он огляделся. Стало казаться, что из утонувших в темноте углов на него кто-то смотрит. Игорь Павлович поежился, потом несколько раз глубоко вздохнул. Чуть отлегло. Он про себя выругался за малодушие. В конце концов чего так разнервничался? Нет выхода, и баста. Мало таких случаев было? Да на каждом шагу. Дети родителей из-за квартир мочат, матери – сыновей-алкоголиков, жены – мужей из-за наследства. А здесь? Я всего лишь биологический отец. Сколько в истории таких примеров было? Да если на то пошло, у родителей еще больше прав на собственных детей! Первым пришел на ум Тарас Бульба. На какое-то время Фролов отвлекся, пытаясь вспомнить, вымышленный это герой или нет. Потом в памяти всплыл пример Гражданской войны, вычитанный в книге. Остановился он на матерях, избавляющихся от нежелательных новорожденных. Наконец это занятие ему наскучило, и он встал, прошел в соседнюю комнату, достал из небольшого шкафчика упаковку снотворного и направился на кухню. Лишь после трех таблеток его сморил сон.