Парр-парр-парр. Зззеррп. Парр-парр-парр. Зззеррп. Бууууууу.
Вой карниксов не остался без сопровождения. Квинт с изумлением увидел, как из строя галлов вышли несколько обнаженных воинов, которые устроили такое же устрашающее представление, как в начале сражения: они били себя в грудь, размахивали мечами, поднимали гениталии, показывая их легионерам, и выкрикивали какие-то невнятные оскорбления. Еще несколько мгновений назад они бежали, а теперь были готовы возобновить сражение. Это произвело впечатление на других галлов, продолжавших бегство.
Квинт видел, как некоторые из них останавливаются и разворачиваются. Сначала их было совсем немного, но с каждым биением сердца к ним присоединялось все больше и больше вражеских воинов. Квинт на мгновение прикрыл глаза, пытаясь понять, что происходит.
Отступление галлов прекратилось. Более того, они повернулись и пошли в атаку.
Никогда в жизни Квинт не чувствовал такой усталости. И хотя он прекрасно понимал, что этого не произойдет, мечтал, чтобы галлы исчезли. Ему хотелось лечь на землю, дать отдохнуть ногам, уйти с проклятого солнца, поспать. Но рассчитывать на чудо не приходилось. В глубине души юноша понимал, что сражение, в котором он только что участвовал, – легкая прогулка по сравнению с тем, что им предстоит. Войска, которые атаковали их фланги, – весьма возможно, ливийцы, и среди них Ганнон? – свежие, рвутся в бой. Между тем разум Квинта переполняли сомнения. Он с ненавистью посмотрел на солнце, сожалея, что оно и не думает клониться к горизонту. Сколько тысяч римлян расстанутся с жизнью до заката? И будут ли среди них он и его товарищи? Погибнет ли отец? Гай? Калатин? И, главное, одержат ли они победу?
Теперь у Квинта уже не было уверенности. Он не знал ответов на эти вопросы.
Ганнон не ожидал, что план Ганнибала сработает настолько безупречно. Но все получилось, и его восхищение главнокомандующим возросло еще больше. Римляне с легкостью заглотили наживку. В результате их наступление прекратилось, легионеры выглядели измученными и напуганными. Ганнон понимал, что такие же чувства испытывают и другие римляне, которым противостояли свежие ливийцы, ведомые его отцом на другом фланге. Складывалось впечатление, что галлы и иберийцы сумели перестроить ряды, и теперь до него доносились звуки сражения, возобновившегося справа. «Вероятно, римлян атакуют еще и с тыла, – возбужденно подумал он, – в противном случае они уже отступили бы».
Значит, Гасдрубал и Магарбал одержали победу в битве кавалерии, из чего следовало, что карфагенская конница атаковала пехоту римлян сзади. От этой мысли настроение Ганнона улучшилось. Ничто так не пугает пехоту, как организованная атака кавалерии. Краем глаза он заметил, что солдаты начали переминаться с ноги на ногу, и это его порадовало. Он совсем недавно позволил им передохнуть и выпить воды, что выглядело вполне разумным ходом: римляне оставались на месте. Однако его солдатам не терпелось возобновить сражение. Это предвещало успех.
Противостоящие им легионеры уже лишились дротиков, а их дисциплина оставляла желать лучшего. Всякий раз, когда фаланга Ганнона выдвигалась вперед, большинство из них начинали паниковать и обращались в бегство. Сражение закончилось. Теперь римлян убивали в спину – поле битвы стало бойней. «Но это необходимо сделать, – мрачно подумал Ганнон. – Рим не понимает дипломатии. Только грубая сила может преподать им суровый урок». Кроме того, далеко не все легионеры сдались. С разных сторон поля боя доносился шум отчаянных схваток. Если эти солдаты наберутся мужества или их возглавит отважный офицер, они могут представлять собой угрозу. Значит, их необходимо раздавить. Полностью.
– Готовы отправить римлян в ад, парни? – закричал Ганнон.
В ответ раздался кровожадный вопль, и фаланга вновь перешла в наступление, высоко подняв щиты, так, что над ними виднелись лишь шлемы и глаза, окровавленные клинки наготове. Римляне взвыли, и фаланга Ганнона ускорила шаг.
– Медленнее, – крикнул он. – Берегите силы для убийства. Нам предстоит сражаться до конца дня.
Те, кто его услышали, рассмеялись, как безумные, и на лицах ближайших легионеров появился ужас. Те, кто находился в передних рядах, пытались вытолкнуть товарищей из задних, чтобы хоть как-то защититься от приближающейся смерти. Вся масса легионеров отступила на несколько шагов.
Кровавый туман застилал глаза Ганнона, и внезапно у него начал отчаянно чесаться шрам на шее.
– Где ты, Пера! – взревел он. – Пера! Выйди ко мне, и я выпущу кишки такому трусу, как ты!
Никто не ответил, но один из легионеров бросился на Ганнона. Раненый, без щита, с летящей изо рта слюной, он окончательно лишился разума. Враг совсем не был похож на Перу, но Ганнону отчаянно хотелось, чтобы легионер напал именно на него. Вместо этого римлянин врезался в щит ливийца, стоявшего в десяти шагах. Два клинка поразили его прежде, чем он успел воспользоваться своим мечом.
– Глупый ублюдок, – сказал один из ливийцев, оттолкнув умирающего легионера в сторону.
Теперь фалангу отделяло от врага всего полдюжины шагов. Несколько легионеров приготовились сражаться, но остальные плакали, как дети. Многие побросали щиты и мечи, повернулись спиной к ливийцам и пытались расчистить себе путь голыми руками. Четыре шага. Два.
– Пера? Я иду за тобой, жалкий кусок дерьма!
Ганнон выбрал жертву, легионера, который сложением напоминал Перу, и вонзил клинок в его правый бок, рядом с краем доспеха. Через мгновение острие меча вышло из живота римлянина с другой стороны. Раздался пронзительный крик боли. Ганнон повернул клинок, вырвал его из раны и завороженно посмотрел на хлынувшую кровь. Колени легионера подкосились, Ганнон столкнул его на землю щитом и бросился в массу вражеских солдат. И хотя враг был охвачен паникой, карфагенянин сильно рисковал. Теперь никто не защищал его с флангов, но юноша уже не думал об опасности. Он снова находился в подземелье в Виктумуле, подвешенный за запястья. Перед ним возник Пера, подносящий раскаленное железо к его лицу.
На пути Ганнона встал объятый ужасом юный легионер, который протянул к нему поднятые ладонями вверх руки.
– Я сдаюсь! Я сдаюсь!
– Будь ты проклят…
Ганнон поразил его в живот – самый лучший способ нанести смертельную рану, – вытащил клинок, ударил стоявшего рядом легионера и почувствовал, что к нему кто-то подошел сзади. Ганнон выругался и повернулся, чтобы снова убивать. Туман рассеялся, Ганнон узнал Мутта и успел остановить свою руку. После этого они сражались бок о бок, яростно и эффективно. Так двое карфагенян прикончили дюжину римлян, которые уже не оказывали сопротивления. С тем же успехом они могли бы резать овец. Только после того, как легионеры побежали, Мутту удалось остановить Ганнона.
– С дороги, – оскалился тот.
Мутт не пошевелился.
– Тебя убьют, командир.
Уверенность в голосе помощника заставила Ганнона остановиться. Он заморгал.
– Ты хочешь окончательно разгромить римлян, командир?
– Ты знаешь, чего я хочу!
– Тогда побереги свою жизнь. Сохраняй спокойствие. Контролируй людей. Атака, отступление и снова атака. Так, как мы действовали до сих пор. Это просто, и у нас получается. – Мутт отступил в сторону.
– Ты прав. – Ганнон сделал глубокий вдох, стараясь прийти в себя, и вдруг почувствовал, что все его мышцы дрожат от усталости. – Скажи парням, что пора выйти из боя. Пусть выпьют воды и немного отдохнут.
Мутт одобрительно кивнул.
– Да, командир.
И так продолжалось в течение долгих часов. Они вошли в диковинный ритм, Ганнон не видел, что происходит в других местах, – он мог контролировать только ход боя своей фаланги и двух соседних. Юноша решил, что сражение всюду идет аналогичным образом. Отступление, перегруппировка, уход за ранеными. Выпить немного воды и вина. Отдохнуть. У некоторых солдат оказывалось немного еды, спрятанной под туниками; они делились ею с другими. Кроме того, приходилось регулярно точить мечи – от множества ударов те быстро тупились. Однажды какой-то старший офицер противника – возможно, трибун – попытался пойти в атаку на фалангу Ганнона, пока та отдыхала, но все очень быстро закончилось, когда Ганнон убил этого офицера.
В основном римляне лишь повторяли действия ливийцев и сами отходили назад, когда видели, что противник собирается отдохнуть. «И ничего удивительного, – подумал Ганнон, наблюдая за противником в редкие мгновения отдыха, – ведь только в эти моменты их не убивают». Некоторые легионеры продолжали сражаться, когда ливийцы переходили в наступление. Один или два раза фаланге Ганнона даже пришлось немного отступить под их натиском. Но по большей части римляне перестали оказывать сопротивление. С потускневшими глазами, впавшие в ступор, страдающие от солнечных ожогов, они просто ждали смерти – как стадо овец в загонах перед бойней. Раньше такие вопросы не приходили в голову Ганнона, но теперь ему стало интересно, успеют ли его люди – и карфагенская армия – прикончить всех легионеров до наступления темноты, или усталость возьмет свое?
После столь трудного начала дня казалось невозможным уничтожить такое огромное римское войско. Ганнон вознес благодарность любимым богам, но старался не слишком радоваться. Многие враги продолжали битву. Сражение еще не закончилось, и солдаты смогут отдохнуть только после захода солнца. А до тех пор он не будет спешить с выводами. До тех пор он и его фаланга должны продолжать свою работу.
Убивать римлян.
Казалось, что галлы и иберийцы, которые противостояли им теперь, не имели ничего общего с теми, что не выдержали и побежали. Несмотря на жару, пыль и солнце, враги сражались с удвоенной яростью. Как только фаланги ударили по римлянам с флангов, сопротивление в центре сразу усилилось. Теперь наступление римлян полностью приостановилось. Встречные атаки в центре продолжались недолго, но были очень опасными. Несмотря на усилия Сервилия и Коракса, всякий раз римляне теряли солдат. Иногда несколько, порой более десятка. И после каждой такой успешной вылазки дух легионеров падал. Крики раненых, которые лежали на ничейной земле – их уже перестали оттаскивать назад, – тоже делали свое дело. Один гастат так долго скулил, призывая на помощь мать, что Квинт сам бы избавил его от страданий, если бы тот не оказался слишком близко к врагу.
Если бы галлы не отходили назад после каждой короткой атаки, легионеры не выдержали бы и побежали. А теперь все смертельно устали, и стало очевидно, что карфагеняне не могут в полной мере воспользоваться своим преимуществом, как того хотели бы их командиры. Все это служило небольшим утешением для Квинта и его товарищей, которых осталось около девяноста человек. Мацерио тоже умудрился уцелеть. Теперь уже не имело значения, что карфагеняне вынуждены регулярно отдыхать. Римляне попали в окружение, как большой косяк рыбы в сети. Медленно, но верно сеть сжималась, ее все ближе подтаскивали к лодке рыбака.
Квинт полностью потерял представление о времени, но, судя по всему, прошла лишь половина дня. Злобная желтая сфера все еще висела высоко в небе, из чего следовало, что битва продолжалась немногим больше шести часов. Кавалерийское сражение выиграли всадники Ганнибала – в противном случае римская кавалерия уже ударила бы в тыл галлов и иберийцев. Так что рассчитывать на передышку или помощь легионерам не приходилось. Они либо прорвутся через вражеские позиции, либо погибнут. Оглядываясь по сторонам, Квинт понимал, что многих его товарищей ждет смерть. Как и его с Урсом, если ничего не изменится. У него промелькнула мысль о Ганноне – интересно, где он сейчас и доживет ли до конца дня. Сейчас у его друга было гораздо больше шансов уцелеть, чем у самого Квинта.
– Они снова идут в атаку, – прохрипел Урс.
Их товарищи разразились проклятиями. Многие стали молиться. Поразительно, но, несмотря на море пролитого пота, один из гастатов начал мочиться.
– Где Коракс? – спросил кто-то.
Никто не ответил, и все легионеры помрачнели.
Квинт нахмурился, поудобнее перехватывая свой помятый щит и стараясь не обращать внимания на дрожь в правой руке.
– Ты его видел? – шепотом спросил он у Урса.
– Нет, и уже довольно давно. Но он вернется.
– Проклятье, поскорее бы, – отозвался Север.
«Кто-то должен взять командование на себя», – мрачно подумал Квинт. И быстро.
– Сомкнуть ряды! – закричал он. – Все, у кого есть дротики, приготовьтесь бросать их по моей команде.
К его облегчению, никто не поставил под сомнение его приказ. Солдаты выполнили его, довольные, что у них вновь появился командир.
Галлы больше не бежали в атаку на гастатов. Они просто шли. Некоторые выкрикивали боевой клич, но большинство молчали. В горле у них пересохло, как и у римлян. Даже карниксы смолкли. Шум сражения доносился со всех сторон, но здесь наступило странное подобие тишины. «Когда галлы и иберийцы молчат, смотреть на них даже страшнее», – решил Квинт. Обычно они идут в атаку с оглушительными криками; сейчас их молчание казалось зловещим.
– Насколько они далеко? – спросил он хриплым шепотом у Урса.
– Около пятидесяти шагов.
Квинт видел, что он прав, и начал мысленный отсчет. На тридцати шагах он огляделся по сторонам. Повинуясь приказам Коракса, его соратники собирали брошенные копья, но по мере того, как шло сражение, их становилось все меньше. У его людей осталось не более дюжины дротиков, но оно того стоило. Каждого галла, потерявшего щит, было легче убить при помощи дальнего броска.
– Спокойно! Ждем, пока это отродье шлюх подойдет ближе! Пока не бросайте копья.
Внезапно галлы побежали – Квинта это поразило. Тут только он заметил внутри строя галлов отряд солдат в кольчугах, со щитами и в черных плащах. Некоторые были в доспехах и греческих шлемах. Возможно, это карфагенские офицеры? По спине Квинта потекла струйка пота, когда он увидел, что один из них одет в пурпурную тунику. Один его глаз закрывала такая же пурпурная повязка. Квинт не выдержал.
– Проклятый Ганнибал!
– Но что он здесь делает? – прорычал Урс, но в его голосе явственно слышался страх.
Север отчаянно закричал.
– Мы все умрем! – раздался пронзительный вопль, и Квинту показалось, что это Мацерио.
– Молчать! – рявкнул юноша, но было уже поздно. Страх начал охватывать солдат – он видел, как остатки мужества покидают легионеров. – Целься. БРОСАЙ! – рявкнул он.
Некоторые легионеры бросили дротики, но сделали это без особого успеха. Остальные застыли с копьями в руках, парализованные страхом. Враг находился уже совсем рядом. Линия римлян дрогнула и выровнялась.
– Метайте копья или просто бросьте их на землю! – взревел Квинт. – Достать мечи!
Он даже не увидел брошенных дротиков. Враг был слишком близко.
Галлам хотелось произвести впечатление на своего командующего, и они сражались отчаянно. Мощные удары обрушивались на гастатов, отбрасывая в сторону щиты и поражая незащищенные шеи. Не жалея жизни, галлы бросались в любые бреши, появлявшиеся в строю легионеров, и уже через несколько минут ряды римлян смешались.
Квинт и Урс сражались, как братья-близнецы, соединенные в бедрах, но очень скоро Север пал под ударами одного из вражеских солдат в черном плаще – телохранителя Ганнибала. Солдат, сражавшийся слева от Севера, потерял руку с мечом, а затем и голову. Два кровавых фонтана оросили тело Севера. Через мгновение нескольких зазевавшихся легионеров враги окружили со всех сторон. Теперь, когда их левый фланг остался без защиты, Квинт и Урс были вынуждены отступить. Остальные римляне тоже начали отходить назад.
К этому моменту Ганнибал стоял всего в полудюжине шагов от них, но с тем же успехом мог быть на Луне. Перед ним застыли трое могучих телохранителей, свежих и очень опасных. Оказаться так близко к человеку, который за последние двадцать месяцев причинил столько горя римлянам, и не иметь возможности ничего сделать было странно. Завороженный Квинт все время бросал быстрые взгляды в его сторону. Несмотря на слухи, Ганнибал не был гигантом или чудовищем. Смуглая кожа, один глаз, борода – обычный мужчина среднего роста. «Боги, он должен производить большее впечатление», – подумал Квинт.
А потом, как осенний ветер, поднимающий с земли листья, сражение унесло их в разные стороны. Квинт и Урс отступили еще на двадцать шагов, скорее почувствовали, чем увидели, что гастаты за их спинами повернулись, чтобы бежать, и стали проклинать их, называя трусами. Их осталось около сорока пяти человек, сбившихся вместе, способных противостоять врагу, который остановился передохнуть на расстоянии десяти шагов. Надо отдать должное Мацерио, он все еще был среди них. Ганнибал двигался среди своих солдат, что-то говорил и показывал в сторону гастатов.
– Вот так все и закончится, – сказал Квинт, сделав глубокий выдох.
– Наверное, нам стоит испытывать благодарность за то, что мы умрем, сражаясь с самим Ганнибалом, – с горечью сказал Урс.
Квинт сумел рассмеяться, но его смех получился мрачным.
– Кто знает? Если Фортуна обернется к нам лицом, мы даже сможем прикончить его перед собственной смертью.
– Каждый человек имеет право мечтать, – проворчал товарищ и искоса посмотрел на Квинта. – Я рад, что судьба свела меня с тобою, Креспо.
В горле Квинта появился ком. «Меня зовут не Креспо», – хотелось ему сказать, но он сумел лишь выдавить:
– А меня – с тобою, друг мой.
Галлы и солдаты в черных шлемах начали стучать оружием по щитам.
– ГАН-НИ-БАЛ! – кричали они. – ГАН-НИ-БАЛ!
По рядам гастатов прокатилась волна страха. Квинт понимал, что после всего, что они перенесли, это уже слишком.
– Спокойно, парни, – крикнул он, сопротивляясь подступающему ужасу. – СПОКОЙНО!
– Гадес, что здесь происходит? – чудесным образом прозвучал голос Коракса у уха Квинта.
Он радости юноша едва не заплакал.
– Ганнибал, командир. Он здесь вместе со своими телохранителями. Галлы… наши парни слишком устали, командир. Они не могут…