Чаще всего это оказывается очередь на рейс в Буэнос-Айрес. С пересадкой где-то в Европе, но сути дела это не меняет. Добраться до Аргентины можно в любой момент.
– Почему Аргентина? – недоумевает Старостин.
– Не вся Аргентина. Полуостров Вальдес.
– Почему он?
– Киты. Я хочу посмотреть на китов.
– Офигеть! Я тоже хочу посмотреть на китов. Возьмешь меня с собой?
– А ты – возьмешь меня с собой?
– А ты?..
– А ты?..
– Давно. Всегда.
Ялюблютебя выгибает спину, наполовину выскакивает из воды, бьет огромным хвостом, оставляя после себя тучу прохладных брызг. Мне нравится смотреть на ялюблютебя.
Старостин считает, что я полна сюрпризов – и каждый новый сюрприз круче предыдущего. Последний из них я приберегаю на начало осени, и мой личный морской пехотинец снова сражен. Теперь уже – окончательно и бесповоротно, хотя и до этого было окончательно и бесповоротно. Давно. Всегда. Ничто не может оторвать Старостина от Анечко-деточко, попроси я отдать за меня жизнь – он бы сделал это не задумываясь.
Но такая жертва мне не нужна, достаточно осознания того, что она может быть принесена. Это придает сил двигаться дальше.
– Посмотри на меня.
Мы сидим в «Макдоналдсе» – друг напротив друга. Обычно мы сидим рядом, крепко обнявшись, но сегодня – особенный случай. И «Макдоналдс» особенный, с ним определенно что-то связано. И я бы обязательно вспомнила – что, но сейчас занята совсем другим. Я вытягиваю правую руку в направлении Старостина и слегка растопыриваю пальцы.
– Посмотри на меня.
– Я смотрю.
Он тоже вытягивает руку осторожно касается моих пальцев кончиками своих. Старостинская рука чуть подрагивает, и я чувствую, как от соприкосновения под кожей разливается особенное покалывающее тепло.
– Скажи… Готов ли ты совершить что-то серьезное ради кого-нибудь? Совершить непоправимое?
Кадык Старостина дергается, но теперь я точно знаю, что за ним ничего нет. Даже завалящей древесной лягушки.
Давным-давно я украла его сердце. Кем бы оно ни было.
– Готов, – шепчет Старостин, и его ярко-синие глаза темнеют до фиолетового. – Ты сама знаешь. Ради тебя.
Часть вторая Вечерние посетители
* * *Спустя 9 часов после убийства…Ни хера себе за хлебушком сходили! – подумал Вересень. Даже с каким-то восторгом. Гибельным – сказал бы поэт. А еще Вересень подумал, что если бы не застрял в служебной командировке, то сейчас бы прогуливался по Ростову Великому вместе с чудесной немкой Мишей Нойманн и капитаном Литовченко. О встрече Нового года в декорациях Золотого кольца России они договаривались на протяжении последних пяти месяцев, и капитану даже удалось подогнать к искомым датам свой куцый недельный отпуск. Об отпуске договорился и Вересень, но привычка начальства везде и всюду затыкать им дыры сыграла со следователем злую шутку. За две недели до Нового года его откомандировали в Выборг, помочь местным ребятам в поисках убийцы криминального авторитета Васи Подковы, в последние годы промышлявшего контрабандой сигарет. Дело оказалось не то чтобы таким уж сложным, но вязким и муторным, и освободился Вересень лишь к утру тридцать первого декабря, когда на идее Ростова Великого можно было смело ставить крест. То есть гипотетически он мог бы добраться до Ростова к новогодней ночи и даже раньше: расстояние было не так уж велико, всего-то семьсот километров по прямой. Но в результате они с Мандарином не доехали даже до Питера. Застигнутый врасплох стремительно ухудшающимися погодными условиями и собственным (расцветшим на почве хронической усталости) слабоумием, Вересень свернул не на ту дорогу и оказался в окрестностях поместья «Приятное знакомство».
Нельзя сказать, что знакомство с некоторыми его обитателями было таким уж приятным, но Вересень был благодарен небу за то, что не замерз в машине посреди снежным заносов (а такой исход был вполне вероятен), а получил пристанище и кров.
Повезло, – сказал он сам себе вчера вечером.
Повезло… как утопленнику. Вот черт, – это был девиз сегодняшнего утра, которое началось с трупа.
Вересень стоял рядом с ним, посередине снежной пустоши, метрах в трехстах от особняка с башенками, и в голове его заезженной пластинкой прокручивалась одна и та же фраза: «Ни хера себе за хлебушком сходили – ни хера себе за хлебушком сходили – ни хера…» Впрочем, пластинка отнюдь не мешала ему оценивать ситуацию и делать первые прикидки по месту преступления.
Слегка припорошенное снегом тело принадлежало пожилой женщине. Взглянув на нее, следователь поёжился: одежда потерпевшей состояла из легкого шелкового халата, наброшенного на шелковую же пижаму. Из-под задранных, задубевших на морозе штанин торчали босые ноги. Вересень покрутил головой в поисках тапочек – не могла же старуха прийти сюда босиком! При таком морозе и двадцати метров без обуви не пройдешь, скопытишься, а тут речь о трехстах.
Тапочек нигде не было.
Старуха лежала ничком, привалившись на правый бок, а с левой стороны, в районе сердца, на пижаме и халате, расплылось большое красное пятно. Мгновенная смерть – это было так же очевидно, как и то, что на Борю свалилось очередное убийство.
– Уходите. Нечего вам здесь делать! Убирайтесь.
Карина Габитовна – кажется, так. Вчера вечером она тоже не радовала Вересня теплым приемом, но сегодня… Сегодня она взирала на следователя едва ли не с яростью.
Что ж, вас можно понять, мадам.
– Вы разве не слышали? Убирайтесь отсюда. Это семейное дело, – еще раз повторила Карина Габитовна и обернулась к топтавшемуся тут же Михалычу. – Возвращайтесь в дом, Степан Михалыч и позовите мужчин. Но только мужчин. Нам нужно будет перенести тело.
– Я бы не рекомендовал вам его трогать. Во всяком случае, пока, – спокойно произнес Вересень. – И это не семейное дело, как вы изволили выразиться. Это убийство.
Ничего экстраординарного он не сказал. Просто обозначил то, что и так лежало на поверхности. Но Михалыч, который уже успел отойти на пару шагов, резко остановился. А домоправительница (суровая женщина наверняка была домоправительницей, кем же еще) встала между Вереснем и телом, как будто хотела защитить свою хозяйку. Пусть и после смерти.
– Даже если это убийство, вам-то что? Мы пустили вас в дом из сострадания… – Она вдруг осеклась, а потом продолжила, медленно подбирая слова: – Мы пустили вас в дом… Может быть, зря? Может быть, это вы?..
– Вряд ли. Я, конечно, имею отношение к убийствам… Но, так сказать, с другой стороны. Я – следователь городского Управления, зовут меня Вересень Борис Евгеньевич.
Вересень протянул Карине Габитовне свое удостоверение, и долгую минуту она изучала его. Если домоправительница и была удивлена, то явно сумела это скрыть. С тем же безучастным выражением лица она вернула корочки владельцу.
– Следователь. Интересно. Зачем вы здесь?
– Не понимаю вас.
– Вы же почему-то приехали сюда?
– Вы знаете, почему. Я сбился с дороги. Мне помогли выбраться. Пустили в дом. Кажется, так вы сказали.
– Значит, это была случайность?
– Абсолютная.
– Что ж. Может, это и к лучшему.
– Надеюсь, что так.
– Что я должна делать?
– Ответить на несколько вопросов для начала. – Вересень снова посмотрел на голые пятки покойницы. – Кто это?
– Белла Романовна Новикова, – отчеканила Карина Габитовна. – Хозяйка дома. Сегодня мы собирались отметить ее юбилей. Семьдесят лет со дня рождения.
– Ждете гостей?
– Нет. Только семья. Это традиция. Все свои дни рождения Белла Романовна отмечает… отмечала… в кругу семьи.
– Им придется нелегко. В ближайшее время.
– Я позабочусь о ее близких.
Вересень как будто увидел Карину Габитовну в первый раз: широкие плечи, крепкие ноги, подтянутая фигура легкоатлетки (дисциплины – бег с барьерами и/или метание молота). Гордо посаженная голова покоилась на обломке древнегреческой колонны, лишь по недоразумению названной шеей. Эта – позаботится, решил он про себя. Усадит всех на свою шею и потащит в будущее, через горы и моря… При условии, что она верна этому дому. И своей хозяйке.
– Теперь о вас.
– Добрáшку Карина Габитовна. – Женщина пристально посмотрела на Вересня, ожидая стандартной реакции веселого недоумения, чтобы немедленно погасить ее.
– Интересная у вас фамилия, – меланхолично заметил Боря.
– Румынская. Не добряшка. Не дурашка. Не – да, бражка! Добрашку.
– Я понял, понял.
– Я – личный секретарь Беллы Романовны.
– Как давно вы работаете у нее?
– Я понял, понял.
– Я – личный секретарь Беллы Романовны.
– Как давно вы работаете у нее?
– Последние два года. Почти два. Без одного месяца.
– Когда вы в последний раз видели ее? Живой, я имею в виду.
– Вчера. Незадолго до полуночи.
Вчера, незадолго до полуночи, Вересень сидел в гостевом домике в обществе Михалыча, двух бутылок водки и немудреной закуски. Ее ядро составляли корейская морковь, консервы «Бычки в томате» и две упаковки сарделек. Среди всего этого великолепия инородным телом смотрелся мясной торт – воздушный, нежный, тающий во рту. Торт перепал Михалычу и – заодно – Вересню с барского новогоднего стола.
Водку пил в основном бородатый Михалыч, Вересень же налегал на торт и сардельки. И думал о Мандарине, о его выходке с побегом в дебри чужого особняка. Впервые за время их счастливой и исполненной гармонии жизни вдвоем Мандарин подвел его. Или это он – Боря Вересень – подвел? Таскает животное по городам и весям, а ведь это кот! Не собака, не обезьяна, не хорёк – кот! Котам приличествует теплый дом – вот Мандарин и намекнул на это обстоятельство. Занятый своими переживаниями Вересень пропустил новогоднюю речь президента и первые одиннадцать ударов курантов. И, очнувшись только на двенадцатом, пожелал дурацкому парню здравия, а себе – как можно меньше дел, связанных с умышленным лишением жизни.
И вот пожалуйста. Умышленное с утра пораньше. Прилетело так прилетело. Здравствуй, жопа, Новый год.
Кажется, Вересень пробормотал это вслух, и Карина Габитовна посмотрела на него с недоумением.
– Вы что-то сказали?
– Э-мм… Разве хозяйка не встречала Новый год с семьей? Или это вы не встречали?
– За праздничным столом ее не было. – Личный секретарь Новиковой пожевала губами, подбирая нужные слова. – Ей нездоровилось. Она чувствовала себя неважно. Вот и решила остаться у себя.
– Понятно. Это вы нашли тело?
– Да. Я и Степан Михалыч. Видите ли, вчера случилось нечто экстраординарное. Кто-то отравил собак.
Вересень уже знал об этой истории от бородача, но послушать версию госпожи Добрашку тоже не повредит.
– Событие из рук вон, как вы понимаете. У нас две взрослые собаки. С семи вечера до восьми утра они охраняют поместье. В восемь Степан Михалыч загоняет их и делает обход территории. Это обычная практика. Ежедневная. Сегодня, ввиду происшедшего накануне, к нему присоединилась я.
– Предполагали возможность внешнего проникновения?
– Кто-то же отравил собак.
– Только тот, кто находился в доме, – резонно заметил Вересень. – Никак не за внешним периметром.
– Это меня и смущает.
– За территорией ведется видеонаблюдение?
– В данный конкретный момент нет. Мы меняем оборудование, старое демонтировали два дня назад. Третьего января должны приехать техники, чтобы установить новое. Я настаивала на переносе даты, но увы. Праздники.
– Члены семьи знали об этом?
Несколько секунд Карина Габитовна молчала. А потом произнесла, медленно подбирая слова:
– Не думаю. Постоянно здесь проживают всего лишь несколько человек, включая Беллу Романовну. Ее родственники приезжают нечасто.
– Нечасто?
– Раз в год, – выдавила из себя Добрашку. – На день рождения главы семьи.
– Я смотрю, родные и близкие не балуют старушку визитами…
На скулах Карины Габитовны заиграли два красных, ярко очерченных пятна (и когда только они успели появиться?), а рот вытянулся в струну.
– Старушку? Вы сказали – старушку?
– Ну-у…
– Да будет вам известно, что Белла Романовна Новикова – глава крупной корпорации с миллиардными оборотами. Действующая глава. Решения о встречах, в том числе с родными, она принимает сама.
Вересень с легким сомнением взглянул на окоченевшие ступни главы корпорации:
– Это меняет дело.
– Что вы хотите этим сказать?
– Вырисовался мотив. Причем довольно убедительный.
Он должен был это сделать еще пятнадцать минут назад, сразу же, как увидел труп. Несмотря на раннее утро Нового года. В котором никто не готов получать дурные вести. И меньше всего – непосредственный вересневский начальник – старший советник юстиции Николай Иванович Балмасов. В записной книжке Вересня имелся его мобильный, по которому Боря и звонил-то всего несколько раз в жизни, в самых крайних случаях. Сейчас был именно такой случай – крайний.
– Минуту, – бросил Вересень Карине Габитовне, прежде чем отойти от нее. А затем достал мобильник, нашел номер Балмасова и, вздохнув, нажал на кнопку вызова.
Старший советник юстиции отозвался после пятого гудка. Голос у него был сонный и хриплый и не предвещал звонившему ничего хорошего:
– Слушаю. Ну?
Порядком струхнув, Боря пролепетал в трубку:
– С Новым годом, Николай Иванович.
– Кто это?
– Вересень.
– А-а, ну привет, Боря. Ты хоть на часы иногда смотришь? На календарь? Первое января как-никак. Отдыхал бы.
– Я смотрю на труп.
– Что?
– В данный конкретный момент я смотрю на труп. У нас убийство, Николай Иванович.
На другом конце провода повисла секундная тишина, после чего Балмасов произнес уже своим обычным «рабочим» голосом:
– Умеешь ты… поздравить с праздничком. Откуда труп?
– Область.
– Ты еще в Выборге, что ли?
– Нет. В Выборге я все закончил.
– А в области начал? По ходу пьесы?
Балмасов пробормотал что-то нечленораздельное, вроде «свинья болото всегда найдет», и Вересень решил было обидеться, но в последний момент передумал.
– Не понял вас?
– Я говорю, область – не наша юрисдикция. Где ты застрял?
В Бориных глазах замелькали синие указатели с трассы – Пионерское, Красная Долина, Краснофлотское. Все они были залеплены снегом, к тому же снег повалил и в «Приятном знакомстве». Небольшая утренняя передышка кончилась.
– Это район Краснофлотского. Место называется «Приятное знакомство».
– Тем более не наша, – обрадовался Балмасов. – Если уж тебе производственная вожжа под хвост попала, свяжись с местными. Их труп – пусть сами и разгребают.
– Да тут не просто труп, – выдохнул Вересень и тут же поправился: – Не простой труп. Некто Новикова Белла Романовна. Глава крупной корпорации. Застрелена в собственном поместье. Хорошо бы следственную группу сюда направить.
– Боря, голубчик… У вас как там с погодой, под Краснофлотским?
– Завалило, – коротко отрапортовал Вересень.
– Вот и у нас… Валит до сих пор.
– А вертолетом? Не рядовой же случай, Николай Иванович! Не бытовуха какая-нибудь.
– А борт номер один тебе не подогнать?
Сказав это, Балмасов снова надолго замолчал. Молчал и Вересень.
– Ты здесь еще, Боря? – наконец пробубнил старший советник.
– Да.
– Труп точно криминальный?
– Стопроцентно. Огнестрел.
– Еще раз… Как зовут потерпевшую?
– Новикова. Белла Романовна.
– Сделаем так. Я наведу справки. Свяжусь с областными. Если получится – следственная группа прибудет.
– «Приятное знакомство», – снова повторил Вересень. – Они должны знать.
– А ты там действуй по обстоятельствам. Опроси свидетелей, пока суть да дело. Ну, не мне тебя учить… И будь на связи.
– Понял вас, Николай Иванович. Жду.
Вересень уже готов был отключиться, когда услышал вопрос, который ему уже задавали:
– Ты-то как там оказался?
Он ответил так же, как уже отвечал:
– Случайно.
– Ну-ну…
Все последнюю минуту разговора со старшим советником юстиции Вересень наблюдал, как к нему приближается группа из трех человек. Мужчина, выскочивший из дверей дома первым, бежал по целине, не разбирая дороги, то и дело пригибаясь и увязая в снегу. Когда он приблизился на достаточное расстояние, следователь сразу же узнал его.
Саша.
Тот самый парень, с которым они проехали вчера остаток пути до «Приятного знакомства». Знакомство с ним тоже оказалось приятным, а его спутники-испанцы выглядели милыми людьми. Кроме того, после неожиданного демарша дурацкого парня Саша обещал найти Мандарина и присмотреть за ним.
– Мама! – крикнул он, подбегая. – Что случилось, мама?!
Мама?.. Вересень удивился. Саше не набегало и тридцати, Белле Романовне сегодня должно было исполниться семьдесят. Выходит, он сын покойной? А выглядит как внук.
Вересень попытался удержать Сашу на ближних подступах к телу и даже сделал рукой предупреждающий знак, но тот лишь оттолкнул следователя. И как подкошенный рухнул на колени перед мертвой Беллой Романовной.
– Не советую вам трогать что-либо на месте преступления…
Вересневское воззвание повисло в пустоте. Бессильный повлиять на ситуацию, Боря лишь молча наблюдал, как парень, сорвав с себя свитер, кутает ноги матери и то и дело бессвязно выкрикивает:
– Ей же холодно! Сделайте что-нибудь! Мама. Мама?
– Сделайте что-нибудь, – шепотом повторил Сашины слова Вересень, обращаясь к Карине Габитовне. – Отведите его.