Несколько секунд Лика пребывала в неподвижности, потом медленно повернула голову и с величественным недоумением взглянула на пришельца. Запросто можно было подумать, что узнала она его не сразу.
– Ну и как там у них? – полюбопытствовал Ромка.
Лика вздохнула, упёрлась ладонями в воздух и расплела ноги. Села по-человечески, улыбнулась.
– У кого?
– Ну… у хозяев там… Снаружи.
Лика помолчала, загадочно на него глядя.
– Всё будет хорошо, Рома. Я спрашивала о тебе, и они сказали, что всё будет хорошо…
В этот раз на Лике была коротенькая белая туника, охваченная поверху ещё более короткой безрукавочкой, плетёной на манер рыболовной сети, но только с кисточками, узлами и прочим выпендрёжем. По белоснежным складкам порхали цветные блики.
Ромка ухмыльнулся.
– Слушай, – сказал он. – Вот ты говоришь: хозяева там – сияние… А на фиг им тогда летающие тарелки? Раз сияние…
– Тарелки – это не для них, – кротко пояснила Лика. – Это для нас. Сами они, конечно, прекрасно обходятся и без тарелок.
– Ага… – озадаченно пробормотал Ромка. Похоже, у Лики, как и у Сократыча, на всё был готов ответ. – Слушай, – сказал он, – а ты сама в «конуре» что-нибудь намыслить пробовала?
Лика выпрямилась и недоумённо свела брови.
– Что значит – пробовала? Прости, Рома, но это даже как-то… обидно. Одну мою работу ты вроде бы и сам видел… Не то чтобы я придавала этому большое значение, но иногда, знаешь, хочется поразмяться, вспомнить прежние навыки… Я, видишь ли, работала художником-декоратором в драматическом театре…
– А! – догадался он наконец. – Это та кровать, что ли? Поня-атно… Декорация! А я никак не врублюсь: чего такая жёсткая!.. А картинки уже не рисуешь?
Лика встала с оскорблённым видом, но вгляделась в простодушную Ромкину физию – и успокоилась.
– Нет, ты просто прелесть, – промолвила она, снисходительно улыбнувшись. – «Рисовать картинки» – надо же!.. Хотя, с другой стороны, ты прав – картинки я уже не рисую. Хозяева подарили мне иные возможности, о каких я раньше и мечтать не смела… Теперь я работаю мысленно, Рома. О своих беспомощных акварельках мне сейчас и вспомнить стыдно…
Ромка озадаченно почесал слегка опушившийся затылок. Живописью и всякой там прочей скульптурой он никогда не интересовался. Вообще в смысле искусства кругозор лопоухого хулигана был ограничен стенами дискотек.
– А дедок говорит, что хозяева тарелки на стороне нанимают, – сообщил он, чтобы хоть как-то поддержать беседу.
– Господи, – сказала Лика, в изумлении глядя на Ромку. – И ты общался с этим ненормальным?
– Ну а чего? – сказал тот. – Дедок прикольный…
– Боже мой, «прикольный»! – С притворным ужасом Лика возвела глаза к мерцающей в высоте радужной паутине. – И какую же, интересно, гадость он придумал про хозяев на этот раз?
Ромка передал, как умел, последнюю версию Сократыча.
– Ну а чего, не так, что ли? – с вызовом заключил он. – Вот ты говоришь: хозяева там… хотят, чтобы мы умнели там, добрели… становились там… – Ромка запнулся, стесняясь красивых речений.
– Возвышеннее, благороднее, – пришла на помощь Лика.
– Ага… А ломать зачем? Для физзарядки?
Лика опустила голову и с загадочной усмешкой медленно и грациозно прошла к гамаку. Покачнула его одним пальчиком, обернулась и снова вскинула серые свои глаза на Ромку.
– Как ни странно, и для физзарядки тоже, – многозначительно изронила она. – Хозяева всё продумали. Но главное, конечно, не в этом. Понимаешь, Рома, ломая камушки, мы упражняем интуицию. Вот этот твой Платон Сократыч пытается постичь хозяев с помощью логики. Бесполезно… Он истощит свой мозг, но выше собственного разумения так и не поднимется. А вот ты с твоим чутьём постигнешь непременно. Разбивать такие глыбы одним ударом… Да это он у тебя должен учиться, а не ты у него…
Ромка чуть не ёжился от удовольствия. Слышать такое было крайне лестно.
– А когда ты с ним успел познакомиться? – поинтересовалась Лика.
– Да с Васькой зашли – поговорить…
– Ну и компания! – ужаснулась Лика. – Справа – псих, слева – мент… Видела твоего Ваську всего один раз. Одноклеточное существо в чистом виде! Впрочем, не берусь судить… – язвительно добавила она. – Может быть, когда один человек гонится за другим с дубинкой, между ними возникает некая духовная связь… То есть, как я понимаю, всё это время ты вёл с ними философские беседы, а до Маши так и не добрался?
– Не-а… – беззаботно признался Ромка.
– Ну и зря. Я согласна, что одежда – не главное в этой жизни, но раз уж нам приходится её носить, то пусть она хотя бы будет красивой. – Лика приостановилась и озабоченно оглядела Ромку с ног до головы. – Видишь ли, в таких вот простынках у нас здесь ходят одни только алкоголики вроде Лёши, да ещё этот твой Сократыч. А тебе нужна хорошая мелкая плетёнка. Да и мне тоже…
Глава 14
Бледное трепетное свечение далёких колонн расплывалось по огромному залу, вымывая из полумрака серую глыбу гулкого нежилого здания. Крест предложил было подняться на пятый этаж для лучшего обзора, но войти в дом Василий отказался наотрез. С куклой Машей (будь она хоть трижды безвредна) ему после того раза встречаться как-то, знаете, не хотелось.
Пару набитых капсулами пластиковых мешков и железяку неизвестного назначения сообщники пристроили на козырек парадного – на всякий случай подальше от стеклистого губчатого пола. В угрюмом молчании оба сидели на корточках рядом с чёрным провалом подъезда, изредка перебрасываясь скупыми ёмкими фразами. Голоса в сумерках звучали гулко и отстранённо.
– Почём бегал? – поинтересовался Василий родом занятий, втайне надеясь, что воровская специальность Креста хоть как-то связана со взломом. Хорошо бы, если с сейфами…
Тот осклабился.
– Шопена слушал…
То есть крал на похоронах… Врёт, решил Василий.
– Да ладно те верёвки-то плести, – недовольно сказал он. – Можно подумать, внакладку торчишь!
Крест прикинул и, видимо, решил, что Василий прав. Раз уж они вместе идут на дело, то по мелочам темнить не стоит.
– Первый раз по бакланке тянул, – признался он со вздохом.
Хулиганство? Ну, это вообще не специальность…
– А последний?
– А! – Крест презрительно скривил рот. – Мудрили-мудрили, за какой хрен колобка повесить…
Дёрнул щекой и умолк.
Василий помрачнел. Не приподнимаясь с корточек, перенёс вес с ноги на ногу и, утвердив локоть на колене, задумчиво подпёр кулаком гладкий, выскобленный о световод подбородок.
Стало быть, на профессиональные навыки Креста надежды плохи… А если верить Сократычу, то летающая тарелка открывает люк, только чтобы выпустить новичка, и сразу же закрывается. То есть надо будет ловить момент… Затолкнуть обратно в люк спускающегося по трапу придурка и успеть заскочить самим… Да, но ведь новички прибывают далеко не каждый раз. Плохо…
Ладно, возьмём самый неприятный вариант: тарелка прилетает и не открывается… Ждать следующей? Василий вновь повернул голову к сообщнику.
– А ну как шлюмка тёмная наклюнется? – озабоченно спросил он.
Крест подумал.
– Отначим как-нибудь…
Как-нибудь… Как-нибудь Василий уже и сам пробовал однажды подковырнуть плиту броневого люка. С помощью ключей и шомпола… Сердито скосил глаз на козырёк подъезда. На козырьке смутно угадывались в полумраке очертания двух туго набитых пластиковых мешков да тускло отсвечивала железяка неизвестного назначения. Единственный инструмент взлома…
А что если попросить Ромку?.. Да нет, не выйдет. Во-первых, он не откроет, а сломает. А во-вторых, просто не согласится. Заподозрит, что нарочно хотят заманить к тарелке, а там скрутить и силком засунуть в люк. И правильно, между прочим, заподозрит…
Тут Василию показалось, что покрытие вдали шевельнулось, вспучилось округло… Опять-таки не вставая с корточек, выпрямил спину и всмотрелся в сумрак. Да уж не тарелка ли?..
– Надзорка… – разочарованно сообщил он наконец и вновь ссутулился.
Крест злобно цыкнул зубом.
– Дубачат, как волки, – расстроенно буркнул он. – Чувырлы гладкие… И Клавка-наседка стучит почём зря! На зоне бы с ней по-быстрому разобрались…
– Стучит? – не поверив, переспросил Василий. – Кому?
– Кому-кому! Хозяину! По-свойски тебе говорю: кладёт всех по-чёрному!
– А ты сам-то хоть раз хозяев видел? – Василий был настолько ошарашен, что перешёл на относительно литературный язык.
Крест повернулся и с каким-то даже сожалением оглядел сообщника.
– Начальник… – надменно процедил он. – Я с администрацией не сотрудничаю. У меня вот здесь… – Крест потыкал себя пальцем в предплечье. – …тигра была наколота. Там сукой не был и здесь не буду, понял?
По тёмному покрытию сумрачного зала беззвучно прозмеился огромный огненный иероглиф, и оба вскочили. Переглянулись.
– Начальник… – надменно процедил он. – Я с администрацией не сотрудничаю. У меня вот здесь… – Крест потыкал себя пальцем в предплечье. – …тигра была наколота. Там сукой не был и здесь не буду, понял?
По тёмному покрытию сумрачного зала беззвучно прозмеился огромный огненный иероглиф, и оба вскочили. Переглянулись.
– Шлюмка? – хрипло спросил Крест.
Василий пожал плечами, досадуя, что забыл выяснить у Сократыча значение этих струящихся знаков. В прошлый раз, помнится, алый иероглиф скользнул по полу, когда тарелка уже собиралась улетать…
Сообщники стояли, напряжённо озираясь, минуты три. Вроде нигде ничего… На всякий случай обошли тонущую в сумерках пятиэтажку, стараясь не ступить невзначай в светлое пятно скока. А на потолке? Не сговариваясь, запрокинули головы. Тоже пусто… В подавленном настроении вернулись к подъезду.
– Облом, – вынес приговор Крест и шагнул в осветившееся парадное.
– Ты куда?
Он обернулся.
– Там же Маша! – напомнил Василий.
– Ну…
Оба непонимающе смотрели друг на друга. Потом в голове Василия забрезжила догадка – настолько жуткая, что он даже попятился.
– Ты… к ней, что ли?..
– А лучше за свайку держаться? – огрызнулся Крест и, повернувшись, с какой-то особой щегольской вихлецой пошёл вверх по лестнице. Подъезд провалился во тьму.
– А если шлюмка нарисуется? – крикнул вдогонку Василий, но ответа не получил. Отступил на несколько шагов, оторопело глядя, как по очереди неспешно вспыхивают и гаснут окна второго этажа – то бледно-синеватые, то малиновые, то прозрачно-жёлтые… Потом начали вспыхивать и гаснуть окна третьего.
Мысль об интимной близости с куклой Машей казалась Василию отвратительной и противоестественной. Он вспомнил надвигающийся на него безликий ужас и простёртые объятия бледных четырёхпалых ручек. Бр-р…
Перевёл взгляд на чёрное прямоугольное жерло подъезда – и, вздрогнув, отступил ещё на шаг. Из непроглядного мрака на него смотрели два круглых жёлто-зелёных глаза. Это ещё что такое? Воображение мигом дорисовало змеиную голову и туловище, и Василий мысленно себя проклял. Во-первых, за то, что не остановил дурака-сообщника, а во-вторых, за то, что запихнул железяку неизвестного назначения на козырёк подъезда. В руках, в руках её надо было держать! Не выпуская!
Бочком-бочком, опасаясь повернуться спиной к гипнотически мерцающим глазам, Василий добрался до угла дома и, обливаясь пОтом, двинулся крадучись вдоль стены к подъезду, готовый ежесекундно отскочить назад. До железяки оставалось четыре… три… два метра… Василий прыгнул, правой ухватил железяку, а левой что было сил оттолкнулся от края козырька. Отбежал, пятясь, шагов на десять… Никаких глаз в гулком чёрном жерле подъезда уже не наблюдалось.
Перевёл дыхание, взвесил на ладони увесистую железяку и, подойдя к парадному, переступил порог.
Вспыхнул свет, расплылись смутные тени. На первой ступеньке коротенькой лесенки, присев и распушась взрывообразно, в ужасе смотрел на Василия лупоглазый человекоподобный зверёк. Отскочил на следующую площадку – и снова замер.
– Ффух… – выдохнул Василий и расслабился. – Телескоп ты! – с упрёком сказал он зверьку. – Нельзя же так пугать!..
– Гать? – чирикающим голоском переспросил тот.
Василий моргнул.
– Ну ни хрена себе… – озадаченно пробормотал он и вдруг насторожился.
Такое впечатление, что где-то снаружи разговаривали. Поспешно вышел из подъезда и вскинул глаза к одинокому озарённому прозрачно-жёлтым светом окошку на третьем этаже. Там, надо полагать, уже вовсю упивались сладострастием.
Василий выругался – и тут же вновь насторожил ухо. Нет, в самом деле, где-то поблизости разговаривали… Точнее – говорили. Взволнованный сбивчивый голос, кажется, принадлежал мужчине и вроде бы доносился из-за угла.
– …обо всём человечестве… – удалось разобрать Василию. – …да и кого ещё, скажите… если бы я верил в Бога… мы запутались, мы разрушили…
Может, это там дедок с ума сходит? Кроме него, здесь, пожалуй, никто таких слов и в заводе не держит.
Василий заглянул за угол. Никого. Или это он на той стороне речи толкает?
Василий обошёл здание с торца и выглянул на ту сторону. По серому пористому покрытию разбросаны были овальные светлые пятна скоков. А неподалёку от противоположного угла, раскинув мощные посадочные опоры, стояла летающая тарелка. Из открытого люка лился нежный розовый свет.
– Крест! – заорал Василий. – Слазь с мохнатки! Шлюмка нарисовалась!
Не тратя ни секунды, метнулся назад, к подъезду. Чуть не наступив на шарахнувшегося с писком «телескопа», следившего, видать, за Василием из-за угла, подскочил к козырьку парадного и сорвал один из пластиковых мешков. Из отверстых тёмных проёмов слышался приглушённый грохот – это с третьего этажа кувырком по лестнице спускался Крест.
«Не успеем!..» – в отчаянии подумал Василий.
Снова выбежал на ту сторону и увидел, что космический аппарат стоит, по-прежнему разинув сияющую розовую пасть как раз ему навстречу. Рывок Василия был мощен. Как он умудрился не влететь по дороге в какой-нибудь скок, которых там было разбросано в изобилии, для него так и осталось загадкой. Подбегая, метнул в люк мешок, потом – железяку, и наконец прыгнул сам. Отбив колени и локти, упал на броневую плиту и судорожно заполз внутрь. Тут на голову ему шлёпнулся ещё один пластиковый мешок, по озарённому розоватым свечением коридорчику запрыгали капсулы, и в тарелку, поддерживая плетёные на манер корзины штаны, забрался Крест.
Обессиленно привалясь спинами к стенке, оба с одинаково шальными улыбками долго отдыхивались и ждали, когда закроется люк.
Люк всё не закрывался, и Василий, заподозрив неладное, подполз поближе к выходу – посмотреть, в чём дело.
– Вот это ни хрена себе… – поражённо вымолвил он, поднимаясь на колени.
В сужающуюся щель между корпусом и основанием трапа была воткнута мужская туфля. Не веря глазам, Василий высвободил её и осмотрел.
(Сорок первый размер, с правой ноги, ношеная, нечищеная, сильно стоптанная, коричневатого цвета, чьё производство – неясно…) Каким же хладнокровием должен был обладать человек, если перед тем, как покинуть летающую тарелку, он сообразил заклинить люк туфлей!
***Когда серая броневая плита с державной неспешностью опустилась перед Никитой Кляповым, открывая путь в иной мир, он почему-то первым делом сорвал с лица очки. Мысль о том, что представители высшего разума вместо глаз увидят эти уродливые толстые линзы, ужаснула его. Коридорчик сразу утратил очертания, люк слегка размыло, а наклонная броневая плита, ведущая к иной жизни, словно бы распушилась по краям.
В результате Никита едва не ступил мимо трапа, заклинил в непонятно откуда взявшейся щели правую туфлю и лишь чудом достиг земли, не причинив себе при этом серьёзных увечий. Холодноватое жемчужное мерцание обняло его и наполнило трепетом. Возникло ощущение, что он стоит на дне огромного замершего в ожидании амфитеатра. «Свершилось», – внятно произнёс кто-то в гулкой голове Никиты Кляпова.
– Я не могу поздравить вас с удачным выбором, – услышал он свой взволнованный, надтреснутый голос. – Хотя понимаю, что выбора как такового не было. Вы просто взяли на борт первого встречного… Поэтому, прошу вас, не судите обо мне… то есть, по мне… обо всём человечестве. Я… – От волнения перехватило горло, и Никита вынужден был на секунду приостановиться. – Я ждал вас… Вы не поверите, но я ждал вас всю жизнь. Да и кого ещё, скажите, мне оставалось ждать? Если бы я верил в Бога… Но в Бога я, к сожалению, не верю… Хорошо, что вы явились хотя бы теперь. Вы почти опоздали… Мы запутались, мы разрушили всё, что могли…
Тут Никита Кляпов уяснил наконец, что говорит в пустоту. Ощутил спиной некий холодок – и оглянулся. Сзади смутно темнело угрюмое прямоугольное строение, чем-то неуловимо знакомое и почему-то внушающее неясный страх. Никита протёр очки и дрогнувшей рукой поднёс линзы к глазам.
Строение подобралось и обратилось в хрущёвскую пятиэтажку самого мерзкого вида.
– О боже… – выдохнул Никита Кляпов.
Не отнимая пальцев от оправы, приблизился к стене, потрогал с опаской и тут же отдёрнул пальцы. Стремительно обернулся. Увидел мерцающие заросли гигантских опор и с благоговейным ужасом возвёл глаза к потолку. Потом вновь недоверчиво воззрился на монолит пятиэтажки. Казалось, ещё секунда – и Никита Кляпов сойдёт с ума.
Наконец он двинулся вдоль стены и, дойдя до конца, заглянул за угол с таким видом, словно надеялся, что строение окажется плоским, как бы вырезанным из бумаги. Увы, нет…
Никита со страхом оглядел мощный торец дома. Затем лицо его прояснилось – и тут же осунулось.
– Да, – произнёс он с болью. – Вы правы. Я понимаю, что вы хотите сказать. Именно так мы и живём… Ничего лучшего мы и не заслужили…