У Рины была привычка выставлять будильник в телефоне на полную громкость, а потом его не слышать. И вот теперь, в два часа ночи, Сашка стоял у комнаты девчонок и слушал, как там внутри, за дверью, закипает истерика. Вначале истерика была только у будильника, спустя минуту у Фреды и Алисы и, наконец, даже у непрошибаемо спокойной Лены.
Закончилось все тем, что полусонную Рину, наскоро одев, вытолкнули в коридор и вслед запустили злосчастный мобильник.
– Напомни мне, чтобы я их отравила. В тетеньках мало доброты! – пожаловалась Рина и пошла по коридору.
Сашка догнал ее у окна.
– Ты в курсе, что у тебя на ноге нож? – поинтересовался он.
Рина остановилась и любознательно посмотрела на задравшиеся джинсы.
– Правда, что ли? Надо же! Нож!
– С ним же неудобно!
– Неудобно без него!
– Зачем он тебе?
– Людев в метре тыкать… – зевнула Рина.
Скоро ножу нашлось и иное применение. Окно не открывалось. Рина просунула лезвие в зазор и потянула ручку на себя. Древесина хлюпнула.
– Наверное, закрашено, – предположила Рина.
– Верхний шпингалет открыть забыли. Кузепыч нас убьет! – сказал Сашка.
Рина усмехнулась. Сегодня их за многое можно будет убить. Спрыгнув на шуршащие листья, по ночному парку они прокрались к пегасне.
– По-моему, идиотизм, что новичкам так долго запрещают полеты! Разогнал, порысил, галопнул, морду задрал, шенкель дал, и пег в воздухе, – горячо произнесла Рина и, спохватившись, добавила: – Как Яра вчера поднимала на крыло Эриха, не забыл?
Сашка небрежно кивнул. О том, что верхом он ездил всего раза четыре, причем на одрах, вроде Бинта или Фикуса, он предпочитал не распространяться. На начальной стадии любовь требует иллюзий. Она их трескает с супом и запивает мечтами.
– Мы на десять минут! – весело сказала Рина. – Поднимемся, сделаем пару кругов и назад! С территории ШНыра вылетать не будем. И подниматься высоко тоже. Ты ничем не рискуешь.
– Парашют в студию! – ворчливо сказал Сашка.
Рина пропустила его слова мимо ушей. Когда девушка ораторствует, слуховые центры у нее обычно блокируются. Безвылазно проторчав у пегов все лето, она поднабралась кое-какого опыта. За исключением опасного для новичков Арапа и грозной легенды пегасни – Зверя, Рина перебывала в седле у всех пегов ШНыра. Конечно, до старших шныров ей было далеко, но с некоторыми из средних она была почти на равных. Или ей самой так казалось.
И потому было дико обидно, что средних шныров пускают на пролетки и нырять, а ей даже на метр не позволено отделяться от земли. Поработал лошадь – бери тачку, вилы и вперед. Регулярный физический труд – лучший друг шныра.
Ворота пегасни были приоткрыты. Горели две лампы – одна дежурная, тусклая, а другая в деннике у Азы. Рина заглянула в денник. Ул спал в углу на одеяле, укрытый шныровской курткой. Рядом валялся измочаленный соломенный жгут. Видно, Ул тер бока и ноги кобылы, пока окончательно не выбился из сил.
– Бедная! – сказала Рина. – Лучшая кобыла во всем ШНыре! Средние шныры уже интриговали, кому достанутся ее жеребята. Самое обидное, что это даже не ведьмари.
– Не умрет? – спросил Сашка.
– Суповна говорит: надо ждать кризиса. Кобыла здоровая, может, и вытянет.
Рина принесла воды и, осторожно переступив через таз, в котором валялись шприцы и отбитые ампулы, губкой вытерла Азе глаза и ноздри. Кобыла попыталась укусить губку.
– Она, похоже, пить хочет! – ворчливо сказал Сашка.
Двумя руками он приподнял кобыле морду, а Рина подсунула под нее ведро. Это было дико неудобно. Ведро приходилось перекашивать. Вода расплескивалась. Все-таки Аза выпила треть.
– Дохлый номер! Проще было всунуть ей в горло шланг, – буркнул Сашка, устраивая голову кобылы на подстилке.
– Не передумал? Идем! – шепнула Рина.
Сашка выскользнул за ней. В соседнем деннике грохотал железом конкурент красавца Цезаря – гнедой жеребец Зверь. На Звере не ныряли – он был слишком непредсказуем. Денник Зверя был обшит изнутри металлическими листами, а со стороны двери даже и толстой резиной. Иначе нельзя: он рвал зубами и людей, и лошадей, бил и задом, и передом, а собак ненавидел исключительно – до лютости. Крупную овчарку, как-то прорвавшуюся в ШНыр, раскатал копытами по песку, продолжая топтать, даже когда осталась одна шкура.
Октавий обходил Зверя за два километра, а в пегасне, если видел, что его денник открыт, прятался в щель между кирпичных стенок – такую узкую, что туда и человеческая рука не пролезала.
Подпускал к себе Зверь единственного человека – даже не Кавалерию, а среднюю шнырку по прозвищу Штопочка. Не только подпускал, но и позволял делать с собой все, что угодно. Даже выдирать волоски на верхней губе. Эта Штопочка была непонятная девица. В свои девятнадцать выглядела на тридцать. Материлась как рядовой стройбата. Ходила в Копытово играть с мужиками в домино. Общалась только с Настой. О Звере не заботилась. Чистила его небрежно, никогда не притаскивала ему ничего вкусного и загоняла в пегасню, швыряя в него песком. Когда же, подражая ей, песком в Зверя однажды швырнул Вовчик, ему пришлось накладывать шесть швов.
– И как такая Штопочка оказалась в ШНыре? – спросила однажды Яра, наблюдая, как вопящая девица гоняется за Зверем с жердиной, а тот, угрожая, бьет по воздуху передними копытами.
– В ШНыр ведут разные пути. Никто никогда не знает какие. Точно так же разные пути ведут и из ШНыра. Так что главное тут – принимать все как есть и не лезть со своими суждениями, – ответила Кавалерия.
В своем ряду Икар спокойно грыз пластиковую бутылку – будто курил сигару. По соседству с ним в длинном денничке-вольере тусили жеребята, недавно отнятые от мамок. В проходе ошивался непривязанный ослик Фантом и совал морду: требовал ласки. Ночь – не ночь, ему все равно. Рина поспешно спрятала руки за спину.
– Сгинь, графоманская сила!
Фантом обиделся и ушел, двигая ушами.
– Тебе надо самого смирного. Кто у нас самый смирный из летающих? – Рина заглянула в амуничник. Сдернула с гвоздя уздечки, тяжелые седла тащил Сашка.
– Дельта? – неуверенно сказал Сашка.
– Дельту Кавалерия запрещает трогать до ноября. Она жеребая.
– Она же старушка! – поразился Сашка.
– Все вопросы к Цезарю… Давай тогда так: ты – Аскольда, я – Миниха. Аскольд еще трехлеток, а Миних – очень спокойный мерин.
Рина нырнула в денник к Миниху. Старый мерин с бело-желтой проточиной совался мордой в пустую кормушку, потом резко дергал морду на себя и слушал звук.
Сашка некоторое время понаблюдал, как Рина седлает Миниха, а потом потащился к Аскольду. Трехлеток Аскольд был плодом дельфийской кобылы Роксоланы – изящнейнего существа с огромными глазами, и тяжеловоза по кличке Паровоз, который использовался на подмосковном конном заводе для укрупнения поголовья рабочих лошадей. Шныр, упустивший кобылу, получил жуткий нагоняй и три месяца уныло выгребал навоз. Кавалерия и Кузепыч опасались, что жеребенок родится бескрылым, однако дельфийская кровь пересилила. Поначалу похожие на культяпки, крылья Аскольда быстро обросли перьями, и вскоре от их энергичного взмаха поднималась волна воздуха, открывающая ворота пегасни.
В остальном же это был вылитый папочка – медлительный, флегматичный, громадный как слон. Широченный круп. Хвост как веник. Мохнатые ноги с громадными копытами. Когда Аскольд в первый раз взлетел, посмотреть на это собрался весь ШНыр. Лучше всех коллективные ощущения выразил Кузепыч. «Только б это не рухнуло на крышу!» – сказал он.
Рина быстро оседлала Миниха и отправилась помогать Сашке. Забравшись с ногами на седло, Сашка подпрыгивал, пытаясь поймать морду Аскольда. Трехлетку седлаться не хотелось. Он злился и недовольно похрюкивал.
– Не суйся к пегу, когда он скалится! – предупредила Рина.
– Я думал, он улыбается, – оправдываясь, сказал Сашка.
– Сейчас я тебе улыбнусь!.. А ну прррими! – прикрикнула Рина на Аскольда, ловя его голову правой рукой в охват. – Бери уздечку! Расстегивай подбородный, трензель расправь! Куда в зубы суешь? Много лишних пальцев? Хорошо, что это Аскольд! Ты так Эриху сунь!
– Ты же суешь! – оправдываясь, сказал Сашка.
– Я нажимаю на беззубый край!.. – Рине приятно было покрикивать на Сашку, как на нее саму все лето покрикивали старшие и средние шныры.
Продолжая ворчать, она оседлала Аскольда и велела Сашке вывести его из пегасни.
Рядом с тяжеловозом-полукровкой старичок Миних казался летающим чучелом, но чучелом задиристым. На третьем разминочном круге подловатый дедушка воспользовался тем, что Рина отвлеклась, подкрался и тупыми зубами ухватил Аскольда за внутреннюю часть ляжки. Это было дико больно. Трехлеток решил, что его сжирают заживо. Мгновенно утратив мужество, он прижал уши и стал удирать.
Сашка, до этого сидевший на Аскольде уютно, как на диване, осознал, что началась выворачивающая внутренности тряска. Казалось, кто-то невидимый непрерывно кричит ему в уши: «ля-ля-ля-ля!» Он потерял вначале правое стремя, потом левое. Повис на поводьях, но это было все равно, что хватать за сцепку мчащуюся электричку.
Сашка, до этого сидевший на Аскольде уютно, как на диване, осознал, что началась выворачивающая внутренности тряска. Казалось, кто-то невидимый непрерывно кричит ему в уши: «ля-ля-ля-ля!» Он потерял вначале правое стремя, потом левое. Повис на поводьях, но это было все равно, что хватать за сцепку мчащуюся электричку.
Тихий и обычно всеми шугаемый Миних был крайне доволен, что ему удалось устрашить такого гиганта. Весь его мозг заполнила торжествующая мысль: «Раз от меня бегут, значит, я страшен!» Он заржал и помчался за Аскольдом.
Рина что-то кричала, но Сашка не слышал. Доскакав до края поля, Аскольд вломился грудью в заросли. Сквозь парк он продирался как взбесившийся носорог – снося все, что можно снести. Рине оставалось только направлять Миниха в проделанную Аскольдом брешь. Хотя умный мерин и без нее соображал, как пользоваться плодом чужих трудов.
Сашка обхватил шею трехлетка и уткнул лицо в гриву. Он спас глаза от веток, но окончательно утратил всякий контроль над конем. Минуту спустя разгоряченный Аскольд вылетел на поляну перед забором ШНыра. Метнулся в одну сторону, в другую. Начал останавливаться, но за его спиной уже пыхтел воинственный дедушка.
Тогда Аскольд помчался на забор, оттолкнулся и… неуклюже поднялся на крыло. Легкий, неуловимый толчок, и Сашка понял, что они больше не в ШНыре. И сразу дикая тряска прекратилась. Сашка неуверенно выпрямился, огляделся и смог вставить ноги в стремена.
* * *Лететь оказалось гораздо приятнее, чем скакать. Никакой тряски, все внутренности остаются на месте. Если бы не сильный ветер, бьющий в рот и мешающий дышать, было бы совсем хорошо.
Старичок мерин проветрился и больше не задирался. Сашку нагнала Рина. Ее лицо в лунном свете казалось белым и плоским. И абсолютно счастливым. Ее мечта сбылась: она летела, ощущая надежную упругость воздуха. Миних двигался против ветра так обманчиво легко, что Рина, не выдержав искушения, зачерпнула воздух ладонью. Вдруг и она тоже может летать? Мало ли.
Радость наполняла ее, как газ – воздушный шар. И была эта радость так велика, что Рина моментально забыла и бесконечную уборку, и заваливающуюся тачку с вихляющим колесом, и навоз, и то, что она целое лето жила без ноута, а все ее вещи запросто помещались в рюкзак.
Рина была убеждена, что летят они низко, хотя пересекавшие поле столбы казались не крупнее чайной ложки. Вдали огнями шевелился поселок, за ним – еще один, а совсем далеко ровным, исходящим от земли сиянием, золотилась Москва. Отсюда она казалась чем-то живым, вроде выброшенной на берег медузы. Со всех сторон к медузе сбегались нити серебристых дорог, посыпанных живыми светляками фар.
– Как ты? Справился? – крикнула она Сашке, ощущая, как ветер вталкивает слова обратно в рот.
Сашка ободряюще махнул рукой, показывая, что все в порядке. Над головой у него в белке туч плавала желтая яичница луны. Рина пальцем ткнула вверх, потом вниз и назад. Сашка догадался, что она предлагает подняться выше, сделать круг и вернуться в ШНыр.
Сашка кивнул. Застоявшиеся кони не прочь были размяться. Неопытный Аскольд поначалу стал рвать круто вверх, но выдохся и теперь послушно тащился за опытным лентяем Минихом. Миних набирал высоту постепенно. Берег силы.
Выше, еще выше. Романтика вымерзала. Вначале отказались слушаться пальцы рук, потом окоченели ноги. Лицо сковала стылая маска. Потные бока Миниха покрывал ледяной панцирь. Рина поняла, что у нее такие же волосы. Подняв руку, коснулась смерзшихся колючек. Теперь ей стало понятно, почему Яра перед нырками всегда одевается как полярник, даже летом, в жару.
Рваные тучи лежали слоями, как плоско подвешенные одеяла. Пробравшись сквозь очередную тучу, пахнущую мокрым ватником, они оказались на лунной поляне. Туча под ними была такой молочно-плотной, что у Рины исчез всякий страх высоты. Казалось, можно соскочить с седла и пробежаться. Она едва сдержалась, чтобы вправду этого не сделать.
Забыв и о времени, и о холоде, они мчались по лунной поляне. Кружили, разворачивались, окунали конские ноги в тучи. Сашка справлялся неплохо – лететь оказалось куда проще, чем скакать рысью или галопом. Точно плывешь в лодке, зачерпывающей воздух белыми веслами.
Стороннее движение царапнуло Сашке глаз. Со стороны луны на них падали две хорошо различимые точки. Еще две прилипли к небу чуть выше и казались вылетевшими пикселями. Эти, в отличие от первых, не приближались. Держали выгодную высоту между летящими пегами и оставшимся где-то далеко позади ШНыром.
«Вороны! Чего они тут делают, так высоко и ночью?» – весело подумал Сашка.
Рина оглянулась на него. Размахивая рукой, как мельница, он показывал вверх и скалился, довольный, как молодой лось. Рина задрала лицо. Секунду спустя Сашка увидел, как она заметалась, натягивая поводья.
Берсерки! До Рины запоздало дошло, какие они тупицы. В лунную ночь кружили по лугу, как два безумных мотылька. Разумеется, патрулирующие ведьмари заметили сверху крылья пегов.
Положение было скверное. К ШНыру не пробиться. Увлекшись, они отлетели слишком далеко. Единственный козырь пегов – скорость горизонтального полета – утрачен. Гиелы пикируют, используя естественный разгон. Повернуть? Но еще одна двойка – та самая прилипшая к небу рыбья чешуя – выжидает, готовая обрушиться, если они все-таки повернут пегов к ШНыру.
Через десять секунд их обстреляют из шнепперов. Потом гиелы пустят в ход ядовитые зубы и когти. Ну и завершит все удар легкого топорика на длинной рукояти.
Они безоружны. Нож Рины в счет явно не идет.
Рине захотелось громко заорать: «Это нечестно! Давайте переиграем!»
Черные точки уже не были точками. Рина различала зубцы поджатых крыльев и в разрыве зубцов – маленькие, точно сдвоенные с гиелой, головы берсерков. Пеги и сами чуяли врагов. Они ржали и, задирая морды, косились на черные силуэты.
Медлить было нельзя. Крикнув Сашке, чтобы он повторял все за ней, Рина бросила Миниха к земле. Мерин сложил крылья и пикировал почти отвесно. За ним авиабомбой падал откормленный потомок тяжеловоза. Сашка обеими руками отчаянно вцепился в седло. Не удержался и опрокинулся на шею пегу, запустив руки в гриву. Цепкий. Иначе, как с гривой, его теперь не оторвешь.
Ветер срывал Рину с седла. Она больше не управляла Минихом: какое там, только бы усидеть! Они врезались в тучу, потом еще в одну, после чего Рина внезапно увидела землю. Гораздо ближе, чем ожидала. Ни Москвы, ни ШНыра, ни огней – лишь что-то сероватое, однородное, с петляющей дорогой темной реки. Куда они залетели? Где Сашка? Где ШНыр? Где Москва?
Правее и выше Рина видела давящее черное пятно. Берсерк? Будь скорость чуть ниже – он обстрелял бы ее. Рина не оборачивалась – сорвет. Она и так держалась только потому, что падать с пега и падать вместе с пегом – примерно одно и то же.
Пятно продолжало увеличиваться. Одновременно с ним росла и земля. Рина скорее угадала, чем увидела, что гиелы стали замедляться и выходить из пике. Чего это они? Неужели решили оставить их в покое?
Рина по неопытности попыталась поставить Миниха на крыло, но умный пег не обратил на ее тырканья внимания. Опыт сотен поколений предков подсказывал, что из такого разгона выход только один – нырок. Крылья раскидывать нельзя: слишком поздно, вытер вывернет маховые перья.
Рине казалось, что и Миних и его крылья стали литыми, плотными, а земля, напротив, размылась как акварель.
– Я же не умею нырять! А-а-а-а!
Вытянув шею, Миних накрыл Рину куполом сложенных крыльев. Рина закрыла глаза и вжалась в конскую спину так, словно хотела спрятаться ему под кожу, забиться под ребра. Она ждала страшного удара и – больше смерти боялась боли.
В следующий миг что-то с силой толкнуло ее, будто она врезалась в воду. От неожиданности Рина открыла глаза. Мир, границы которого она только что пробила, отлетал от нее, вращаясь, как огромный мыльный пузырь.
Глава 16 ЗАПОЛНЕННЫЙ КОНТУР
Рина выпрямилась в седле и убедилась, что ее больше не срывает ветром. Миних летел мерно и спокойно. Только что он пронизал землю, как игла тюлевые шторы, но это его нисколько не удивляло. Вид у мерина был скучающий: куда с большим удовольствием он погремел бы кормушкой.
В вялом воздухе межмирья разливалась дряблость. Впереди проваливалась, вздувалась, бурлила накипь. В центре ее пробуравливал ураган. Именно туда Миних и направлялся. Даже вдали от накипи Рина ощущала вонь, которая с каждым взмахом крыльев становилась настойчивее. Задохнувшийся мертвый мир. А ведь когда-то, говорил Ул, он был прекрасен. Не так, как двушка, но точно лучше нашего.