Обогнув сосну с противоположной стороны, Сашка обнаружил, что стенки улья и его крыша покрыты густым ковром пчел. В центре живого ковра лежала крупная пчелиная матка, которую другие пчелы, переворачивая, куда-то волокли.
Когда к Сашке протиснулась Рина, пчелы столкнули матку с крыши. Теперь она лежала на земле. Временами то одна, то другая пчела делала круг и, не касаясь ее, взлетала.
Кавалерия опустилась рядом на колени и положила мертвую пчелиную матку на ладонь. Тронула пальцем. Пчела перевернулась с тем шуршащим звуком, с каким переворачивается давно мертвое высохшее насекомое, от которого осталась одна оболочка.
– Это конец ШНыра! – сказала Кавалерия.
Постепенно все разошлись. Остался улей и мертвая матка на траве. Пчелы к ней больше не подлетали. Изредка кто-нибудь из шныров подходил, смотрел и отходил с задумчивым лицом.
Мертвая пчела оказалась никому не нужной. Она лежала, застряв в траве, и муравьи оценивающе бегали вокруг, как принюхивающиеся собаки. Касались ее усиками. Сомневались. Нет, что-то не то! Отбегали. Но сразу появлялись другие, и все начиналось заново.
Вечером около улья снова появилась Рина. Наклонилась и, освободив из травы пчелу, спрятала ее в спичечный коробок. Потом пошла к ШНыру. Золотая пчела перекатывалась, стучала в коробке, как живая.
* * *Непонятно каким образом, но ведьмари узнали о гибели пчелиной матки в ту же ночь. Берсерки двойками подлетали к воротам ШНыра. Кричали. Трясли топорами. Горячили гиел. Бросали бутылки с зажигательной смесью. Бутылки разбивались о пустоту, осколками прыгали по чему-то невидимому. Воздух пылал, очерчивая купол незримой защиты.
Обычно один из берсерков оставался на земле, другой же набирал высоту и, рисуясь, начинал джигитовку. Нырял под шею гиелы. Направлял ее вверх и сразу вниз. Гиела кувыркалась через голову, как голубь-турман и сразу, разворачиваясь, ловила крыльями ветер.
Плеснув с крыльца кипяток, Суповна поставила ведро и вытерла фартуком руки. Пальцы красные, суставы перекорежены артритом. Разогнув спину, сощурилась на маленькие фигурки в небе. Гиела то ныряла к земле, то вывертывалась ужом. Суповна не выдержала, плюнула:
– Ишь как пляшет, глиста тошшая! Чисто бешеный!
– А чего они хотят? – спросила Рина. В тот день она была дежурной по кухне и вместе с Суповной выносила ведра.
– Ясно чего. Наших выманивают.
– А коктейль Молотова зачем?
– Бутылки это так, для шуму… Они защите не повредят.
– А наши почему не выходят?
Вроде Рина ничего не сказала, а Суповна комкает фартук. Спокойно доказывать что-то она не умеет.
– Тебе надо – ты и выходи! Где тут пегу скорость набрать? Даром лошадь угробишь! – орет она.
Рина прикусила язык. Знала же, что пеги хоть и летают быстрее гиел, и поднимаются выше, да только с маневренностью у них не блестяще. Слишком велики крылья.
– На Холме-то была? – наконец успокоилась Суповна.
– Да, – торопливо ответила Рина. – Один раз.
Холмом называли пологую возвышенность со стороны реки. На ней шныры хоронили пегов. Памятников не ставили. В траве поблескивали подковы. Со временем подковы переставали блестеть, покрывались ржавчиной и исчезали. На вершине холма – камень с выбитыми именами. Нижние уже вросли в землю.
Рина с Сашкой ползали вокруг камня на коленях, ковыряли мох, читали:
«Альбатросъ 04.07.1848 Портсигаръ 1916 Вьюга янв. 1971 Бабаран 1999
Ворон (идите вы нафиг со своими датами!!!) Задира 12.03.2001 – 29.10.2010»
Сухо блеснула и сразу погасла русалка на укороченной нерпи старого образца. В руках у Суповны появился мощный армейский бинокль.
– Держи!
Рина схватила бинокль. Берсерк – легкий, сухой, с обритой головой – метался в воздухе. Кричал, срывая горло. У земли разворачивал гиелу. Едва траву крыльями не срезал.
Бритый берсерк нырнул за деревья, и тотчас, как на резинке, вздернулся другой. Молодой, лицо безусое, восторженное. Прыгали сизые щеки. Оскорбительные слова выкрикивал задиристо, как петух. Свежая гиела кувыркалась, горячилась. Бочка, горка, змейка. Сухо потрескивал электрошок.
К первым двум спустился еще один, толстый и грузный. Неожиданно гиела молодого берсерка опустила морду и, кашляя шипением, прыгнула как кошка. Уши прижаты. Кадык прокатился как шар. На кого она зашипела? Кого атаковала?
Рина нетерпеливо крутит колесико бинокля. В окуляр прыгает трава, лезут ветки. Наконец попадает оскаленная морда гиелы. Толстый берсерк бьет ее током.
– Ишь, брухо наел! Чтоб тебя! – говорит Суповна и густо плюет с крыльца. Она так и говорит: «брухо». Толстый ли, худой – ей всякий берсерк плох.
Неожиданно наверху затряслась рама. В осколках стекла спрыгнул Сашка, вскочил и, прихрамывая, понесся через парк. Рина смотрела на него с удивлением.
Пробежав метров тридцать, Сашка обернулся и крикнул одно слово:
– …авр!
Рина запоздало поняла, на кого шипела гиела. Гавр, вечно голодный, долговязый, скучающий, сбегал из сарая и шатался вокруг ШНыра, жалобно поскуливая. Не понимал, что не пускает его к Рине – неисчерпаемому источнику нежности, дохлых кошек и куриных костей – всему, что олицетворяло для зверушки рай. Рина сунула бинокль мимо руки Суповны. Помчалась. На нее несся парк – размахивая ветвями, выскакивая деревьями.
– Куда, дурища? Топор в голову захотела? – кинула ей вслед Суповна.
Забор Сашка и Рина перемахнули одновременно. Две гиелы были в воздухе, одна на земле. Морды у всех повернуты в одну сторону – чего-то высматривают. А потом Рина увидела Гавра. Он высунулся из кустарника и издал резкий, зовущий звук, напоминавший скрежет ржавой двери. Сорвался и неуклюже, как сбитый ветром мокрый лист, перепорхнул метров на пятьдесят. И снова заскрипела ржавая дверь – Гавр окликал непонятных крылатых существ, будивших в нем противоречивые чувства.
Молодой берсерк вскинул шнеппер. Прицелился в Гавра. Рина одеревенела. Крик замерз в ней. Бритый берсерк толкнул молодого в плечо, мотнул головой. Тот неохотно опустил шнеппер. Рина поняла, что причина не в жалости. Гиела скроена прочно. Уложить ее из шнеппера одним выстрелом практически нереально. Куда вероятнее, что раненый Гавр с истошными воплями забьется в кустарник, где его не взять.
Гавр любознательно продолжал приближаться к странным и одновременно таким привлекательным зверям. Гиелы задирали морды, брызгали непереваренной пищей.
Бритый берсерк приподнял локоть и ладонью, почти не двигая рукой, развернул на колене топор.
– Гавр! – завопила Рина. – Гавр! Ко мне!
Гиеленок не послушался. Взрослые гиелы оказались интереснее Рины. Молодой берсерк нетерпеливо пальнул через плечо из шнеппера. В ответ Сашка схватил с земли камень и, усилив бросок львом, метнул. Камень врезался в сосну. Берсерк оглянулся на отбитый кусок коры и привычно зачерпнул ладонью топор.
От главных ворот, топая ножищами, неслись Макс и Ул. Выручать. У каждого в руках по тяжелому арбалету. Куда там шнепперы – такой просадит насквозь и всадника, и гиелу. Берсерки, оценив опасность, подняли гиел в воздух.
Бритый ведьмарь крикнул, возвращая напарника, метнувшегося к Сашке с топориком. Гавр обиженно заскрипел с земли: огорчался, что так и не сумел познакомиться. Молодой берсерк услышал этот скрип. Он ударил свою гиелу разрядом и сверху бросил на Гавра. Гиела пикировала, готовя зубы. Удар лапами, терзающий укус в горло – и все будет кончено.
Гавр снова заверещал, разевая пасть. Как-то особенно, призывно. Та гиела, что была под толстым берсерком, ослушалась всадника и развернулась в воздухе, мгновенно подломив крыло. Рину поразила стремительность, с которой это было проделано. В следующую секунду щелкнувшие зубы распороли атакующей гиеле кожистое крыло. Толстый захрипел, замахал руками.
Первая гиела ошалела от такой наглости – это был крупный самец, а атаковала его средних размеров разъяренная самка.
Благородство не входит в комплекс добродетелей гиел. Самец с разодранным крылом зашипел, переключился на нового врага, и клубок из двух сцепившихся гиел, визжащих, брызжущих мочой и отрыгивающих съеденную утром рыбу, закувыркался по воздуху в сторону Копытово. Толстяк сорвался с седла. Жабой упал в лес.
Перепуганный Гавр, в которого едва не врезались дерущиеся гиелы, трусливо удрал в лес, переходя с бега на короткие перелетки. Во время перелеток продолжал нелепо шевелить лапами – пытался бежать и по воздуху.
Гиелы рвали друг друга. Вылетевший из седла ведьмарь, хромая, подбежал к ним и, крича, несколько раз ударил топором свою взбунтовавшуюся гиелу. Потом повернулся, оглянулся и, пригнувшись, нырнул в лес. Выпущенный Улом болт вонзился в березу. Самец гиелы улетел, унося с собой всадника.
А Гавр все скрежетал в чаще. К Рине подбежал Сашка. Из его рук высыпались камни.
– Чего было-то? С какой радости они подрались? – спросил он с недоумением.
А Гавр все скрежетал в чаще. К Рине подбежал Сашка. Из его рук высыпались камни.
– Чего было-то? С какой радости они подрались? – спросил он с недоумением.
– Первая гиела хотела убить гиеленка. Другая его защитила! – ответила Рина.
– Почему?
– Не знаю.
– А я знаю. Наверное, это была его мать, – не задумываясь, брякнул Сашка.
Рина подбежала к гиеле, которую берсерк ударил топором. Она была еще теплой, но уже не двигалась. Рядом с опущенным арбалетом стоял Ул.
Из леса высунулась морда Гавра. Он подошел и, скуля, стал обнюхивать кровоточащие раны на шее у мертвой гиелы. Рина обняла его.
– Теперь ты сирота! – сказала она Гавру.
Он положил морду ей на колено.
* * *Следующие три дня были худшими в истории ШНыра. В понедельник Кавалерия целый день не выходила из кабинета, а вечером оседлала Цезаря и улетела. Весь вторник по ШНыру ходили противоречивые слухи. Вовчик уверял, что на днях всех их разошлют по домам. Гоша, одетый в маечку «Сгинь по-хорошему!», спорил, что спешки нет, закладки они могут брать, и ШНыр просуществует еще долго, поскольку осенний набор состоялся и до следующего года пчелы все равно никуда бы не вылетали.
Витяра крутился у улья, пытаясь заглянуть внутрь, но пчелы его прогоняли.
– От ты, Дуся! Да что ж вы! Я ж тока посмотреть хочу! – жалобно повторял он.
Платоша бродил пасмурный, раздражался по всякому ерундовому поводу. Глаза в синих ободах запали еще глубже. Окса ходила с красными глазами, но при любом намеке начинала орать, что это аллергия.
Пчелы, оставшиеся без матки, вели себя беспокойно. Сбившись в рой, слепо летали по парку, ударялись во влажные стволы. Оглушенный рой распадался и вновь собирался. Даже те пчелы, что нашли своих шныров, ползали по стеклу как ослепшие. Кружились на одном месте, жалили друг друга. Некоторые ухитрялись падать в тарелки, вяло барахтались. Ложками их вытаскивали на стол. Они чистили крылья.
Ночами над ШНыром плескали зарницы. Беззвучно били в горизонт, щупали землю. В воздухе висело ощущение дождя. Влажный туман лип к земле, скапливался в лощинах. Плохо, тревожно.
Но и это еще не все. В среду погиб один из средних шныров – Игорь. Рина и Сашка знали его мало. Он был замкнутый и молчаливый, внешне ничем не примечательный. Лет восемнадцати. Худой, нескладный, узкоплечий. Чистил пегов в конюшне, не увиливал ни от какой работы, любил одиночество, много гулял в парке. С товарищами был приветлив, но ни с кем особенно не сходился.
И именно потому, что никто – как оказывается – к Игорю не приглядывался, смерть его стала абсолютно неожиданной. Игорь нырял на Арапе, когда ведьмари как-то просчитали точку выхода из двушки и обстреляли его. Арапу пропахало круп. От боли он рванулся. Игорь не усидел в седле.
Рухнул он с высоты примерно шестого этажа. Высота для шныровской куртки не критическая, но Игорь упал на затылок. Все это произошло на глазах у Насты. Пока она снижалась и бежала к нему, сверху на гиеле спустился маленький, плотный, ловкий, как кошка, ведьмарь. Спрыгнул с седла, перевернул Игоря, обшарил карманы и взлетел прежде, чем Наста приблизилась на расстояние выстрела из шнеппера.
Арап вернулся в пегасню через несколько часов. Его рана была неопасной, но Арап боялся боли…
Хоронил Игоря весь ШНыр. Рина ожидала, что похороны будут особенными, шныровскими, и кладбище тоже особым, но ошиблась. Кладбище оказалось обычным, подмосковным, громадным, как полигон. Автобус «Ритуал» медленно двигался в пробке на выезде из города. Стояла непривычная для Москвы жара. Стекла не открывались. Средние шныры ухитрялись выскакивать из автобуса, покупали воду и пешочком догоняли на следующем перекрестке.
Отпевали в церкви из красного кирпича. Над кладбищем пролетали самолеты – рядом находился аэропорт «Домодедово». Заплаканные родственники, нелепая суета с бумажками у стеклянного окошка конторы, говорливый дядя, который в автобусе еще ухитрился помянуть племянника и теперь ко всем приставал. Кузепыч походил на краба больше обычного, а Кавалерия не снимала темных очков. В сером платье, в черном платке, небольшого роста, она не выделялась в толпе окружавших могилу женщин. Октавий был оставлен в ШНыре.
Единственным отличием, сильно удивившим тех, кто стоял у гроба, стало неожиданное появление рядом с могилой вороного жеребца с белым фонарем на лбу. Жеребец был покрыт попоной, но даже под попоной бросалось в глаза, что на спине у него что-то топорщится. Жеребец нюхал разрытую землю и, казалось, не понимал, что он тут делает. Потом стал щипать траву, растущую в ограде соседних могил.
– Я долго думал, как такое могло случиться. И все у меня что-то не складывалось. Не должен был он разбиться. Теперь я понял: он выпустил повод сам! – внезапно сказал Ул.
– Откуда ты знаешь? – спросила Рина.
– Игорь очень любил пегов. Когда шныр, вылетая из седла, удерживает повод, сам он обычно не страдает. Но пег всегда сплечивается. Калечится, короче…
Возвращались в том же автобусе. Рядом с Риной и Сашкой сидела Окса. Она испытывала явное облегчение, что рядом больше нет гроба, и весело щебетала.
– Хороший был парень. Миражист, – сказала Окса.
– Кто-кто? – переспросила Рина.
– А ты не знаешь? Миражисты, они… м-м-м… ну как объяснить? Вот ты живешь, разговариваешь, ходишь по улицам. Все внешне обычно. Вроде договариваешься с девчонкой из параллельной группы, чтобы не писать бомбы по экономике, а тебе кажется, что ты ухаживаешь за французской принцессой. Или тащишь из магазина картошку – и думаешь, что это мешок с пиастрами. Или дерешься с парнем, подперев шваброй дверь раздевалки, а на самом деле – это крейсер «Варяг» дает последний бой. Короче, вместо своей жизни проживаешь другую. Более-менее параллельную. А то и десять жизней. Уловила?
Рина вспомнила о своем маркизе Дю Граце и пожалела, что не узнала Игоря раньше.
– А миражист – это нормально? – осторожно спросила она.
– Не знаю. Но он им был, – ответила Окса.
Автобус «Ритуал» доставил их в Копытово. Здесь развернулся и уехал, подпрыгивая на колдобинах плохой дороги. До ШНыра добирались пешком. Местные смотрели на них с недоумением, принимая, как видно, за дачников.
В ШНыре все еще немного посидели в столовой. Рина ожидала от Кавалерии или Кузепыча речи о том, какой замечательный был Игорь, как плохо лишаться товарища и как они теперь должны мстить за него ведьмарям, но речей никто не произносил. Вскоре все разошлись по комнатам.
Поднялась в комнату и Наста. Ее соседки быстро улеглись спать, Насте же было одиноко, тоскливо. Она попыталась тайком закурить, но на нее стали кричать. Прогнали в коридор. Наста пошла на лестницу, села в углу на корточки и стала выдыхать дым между коленей.
Насту кусало ее прошлое. Отчего-то вспомнилась ее школьная подруга. Как они поссорились, и та стала орать и требовать деньги за все годы дружбы: за кафе, за помощь на контрольных, за потерянное время, за подарки ко дню рождения. Наста швырнула в нее кошельком. Подруга схватила открывшийся кошелек, тщательно считала, сбивалась, снова считала, ссыпала мелочь в карман, расправляла мятые десятки. Губы у нее прыгали, она снова орала и плакала. Деньги были ей совсем не нужны.
Наста все курила. Потом корыстная подруга ушла куда-то со своей денежно-вещевой дружбой, а ее место занял красавец Евгений. Он улыбался и протягивал к ней руки.
Мысли о Евгении причиняли боль и усиливали тревогу. Наста вытеснила их другими, более свежими. Перед глазами у нее возникло, как ведьмарь обшаривал Игорю карманы, как деловитым движением ножа перерезав шнурки, сдернул с руки нерпь. Почему Игорь проходил болото так медленно? Какую закладку забрали ведьмари?
Докурив, Наста затолкала окурок в щель между подоконником и стеной, протолкнула его мизинцем и отправилась в пегасню. Ей нравилось слушать, как пеги фыркают в темноте и толкают мордами разболтанные двери денников.
Она еще не вышла из ШНыра, когда внезапно кто-то позвонил по телефону. Номер был ей неизвестен.
– Алло! – сказала он нервно. – Алло! Кто это?
Никто не ответил. Наста отключилась. Через минуту позвонили снова. С того же номера. На секунду мелькнула мысль, что это Игорь с того света.
– Да! Кто это?
И снова не отвечали. Она слышала шум, звяканье посуды, смех, людские голоса и догадалась, что кто-то не поставил телефон на блок и теперь аппарат вызывает ее сам, от случайных прикосновений к кнопкам. На этот раз Наста не стала нажимать отбой. Просто села на холодную ступеньку и слушала чужую жизнь, не имеющую к ней никакого отношения.