— Скажи, что любишь, — прошептал он.
— Я в тебя влюблена.
— О нет. Это не одно и то же.
Она засомневалась:
— Я еще никогда не произносила этих слов.
— Ну пожалуйста, скажи.
Она вспыхнула румянцем закатного цвета.
— На моей вечеринке, — прошептала она. — Ночью это проще.
Перед расставанием она сказала из окна своего автомобиля:
— А вот и предлог для моего появления. Дядя не смог снять клуб на четверг, поэтому вечеринка будет в субботу вечером, на обычной танцульке.
Бэзил в задумчивости поднимался по лестнице: Рода Синклер тоже заказала ужин в Колледж-клубе, и аккурат на то же самое время.
VI
Вопрос был поставлен ребром. Миссис Райли молча выслушала его робкие оправдания, а потом сказала:
— Рода пригласила тебя первой, а кроме того, у нее и так уже на одну девочку больше. Я, конечно, не знаю, как Рода отнесется к тому, что ты ее подведешь, но хорошо знаю, как отнеслась бы к этому я сама.
А наутро его двоюродный дед, проходя через складское помещение, остановился и спросил:
— Какая-то путаница с вечеринками?
Бэзил пустился в объяснения, но мистер Райли перебил:
— Не понимаю, зачем так обижать девочку. Советую как следует подумать.
Бэзил и без того терялся в раздумьях; субботний день близился к вечеру, его ждали и тут и там, а он не знал, что делать.
До Йеля оставался еще месяц, а до отъезда Эрмини Биббл — не связанной словом, неубежденной, обиженной, потерянной навсегда — только четыре дня. У Бэзила, слегка задержавшегося в отрочестве, дальновидность сменялась нетерпением, для которого будущее измеряется одним днем. Сияние Йеля меркло рядом с посулами того несравненного часа.
А по другую руку чахлым призраком маячил университет штата, где из одних ворот в другие сновали тени, которые при ближайшем рассмотрении оказывались ветеринарами, японцами и девушками. В пять часов, презирая себя за малодушие, Бэзил набрал номер и попросил горничную Кампфов передать, что он заболел и сегодня прийти не сможет. Но и с занудливыми изгоями своего поколения он тоже сидеть не собирался: заболел так заболел. Семейству Райли не в чем будет его упрекнуть.
Трубку взяла Рода, и Бэзил старательно изобразил хриплый полушепот.
— Рода, я заболел. Лежу в постели, — слабо пробормотал он и добавил: — Хорошо еще, что телефон у меня в комнате, — по крайней мере, могу позвонить.
— Хочешь сказать, ты сегодня не появишься? — В ее голосе звенела злость и обида.
— Я заболел, не встаю с постели, — упрямо повторил он. — У меня озноб, ломота во всем теле… и насморк.
— Может, все-таки придешь? — В ее голосе больной не услышал ни тени сочувствия. — Ты обещал. Иначе будет на две девочки больше.
— Я пришлю кого-нибудь вместо себя, — сказал он в отчаянии. Взгляд сквозь оконное стекло заметался по улице и уперся в дом напротив. — Пришлю Эдди Пармели.
Рода задумалась. Как видно, ей чудился подвох.
— Уж не намылился ли ты на другую вечеринку?
— Нет, что ты. Я всех предупредил, что расхворался. Рода опять призадумалась. У Эдди Пармели был на нее зуб.
— Я все устрою, — пообещал Бэзил. — Придет, куда он денется? Ему сегодня все равно нечем заняться.
Через пару минут он уже бежал через дорогу. Дверь открыл сам Эдди, завязывавший на шее галстук-бабочку. Бэзил скупо, с оглядкой обрисовал ситуацию. Не согласится ли Эдди пойти вместо него?
— Извини, старина, сегодня никак. У меня реальное свидание с девушкой.
— Ты внакладе не останешься, Эдди, — беспечно посулил Бэзил. — Я бы тебе заплатил — долларов пять.
Эдди пораскинул мозгами. В глазах мелькнула слабина, но все же он покачал головой:
— Оно того не стоит, Бэзил. У меня сегодня такой вариант — ты бы видел.
— Встретишься с ней попозже. На эту вечеринку тебя… то есть меня… потому зазывают, что там девчонок больше, чем парней… Послушай, Эдди, я тебе десять долларов дам.
Эдди похлопал его по плечу:
— Так и быть, старина, чет не сделаешь ради лучшего друга. Где деньги?
У Эдди в ладони растворилась недельная зарплата с привеском, но Бэзил, переходя дорогу, чувствовал пустоту иного рода — пустоту надвигающегося вечера. Примерно через час лимузин Кампфов притормозит у Озерного клуба, и… снова и снова его воображение неловко спотыкалось об эту картину, не в силах идти дальше.
В отчаянии он бродил из одной темной комнаты в другую. Мать отпустила горничную, а сама пошла ужинать к деду, и Бэзил вдруг надумал позвать какого-нибудь разбитного парня, вроде Элвуда Лиминга, в ресторан «Карлинг» — пить виски, вино и пиво. Может статься, возвращаясь домой после вечеринки на озере, Минни заметит его среди самых завзятых кутил и все поймет.
— Поеду к «Максиму», — отчаянно пробормотал он сам себе; а потом в досаде бросил: — Пропади он пропадом, этот «Максим».
Сидя в гостиной, он смотрел, как над забором дома Линдсеев на улице Мак-Каббен всплывает бледная луна. Компания молодых ребят спешила на троллейбус, идущий в сторону «Комо-парка». Их тусклое существование было достойно жалости: они ведь не будут сегодня вечером танцевать с Минни в Озерном клубе.
Восемь тридцать: она уже там. Девять: в преддверии перемены блюд они отплясывают под «Занозу в моем сердце»[41] или танцуют касл-уок, который Энди Локхарт привез из Йеля.
В десять он услышал, как вошла мать и почти одновременно зазвонил телефон. От скуки он прислушался — и вдруг резко выпрямился на стуле.
— Алло, да-да… Здравствуйте, миссис Райли… Понимаю… Ах вот оно что… Так… Вы уверены, что не хотите поговорить с Бэзилом?.. Откровенно говоря, миссис Райли, я в такие дела не вникаю.
Бэзил вскочил и шагнул к дверям; в тонком голосе матери послышались металлические нотки:
— Меня не было дома; понятия не имею, кого он обещал прислать.
Значит, Эдди Пармели так никуда и не пошел — это была катастрофа.
— …Конечно нет. Это, видимо, какая-то ошибка. Не думаю, что Бэзил мог так поступить; вообще я сомневаюсь, что он владеет японским.
У Бэзила помутилось в голове. Он чуть не кинулся через дорогу, чтобы поквитаться с Эдди Пармели. Но тут он услышал в голосе матери неприкрытое раздражение:
— Хорошо, миссис Райли. Так и передам. Но я не стану обсуждать с вами его поступление в Йель. Так или иначе, он обойдется без посторонней помощи…
Его уволили, и мать пыталась стойко принять эту весть. Но она продолжила, немного повысив голос:
— Возможно, дяде Бену интересно будет узнать, что сегодня вечером мы продали компании «Юнион-депо» корпус на Третьей улице за четыреста тысяч долларов.
VII
Господин Уцуномия освоился как нельзя лучше. За все шесть месяцев, проведенные в Америке, он впервые оказался в теплой компании. Сначала он намучился, пытаясь объяснить хозяйке вечера, какими судьбами оказался у нее за столом, но Эдди Пармели внушил ему, что в Америке такие замены — дело житейское, и теперь он прилежно изучал и этот, и многие другие американские обычаи.
Танцевать он не умел, а потому сидел с пожилой хозяйкой, пока обе хозяйки — пожилая и молодая — не уехали домой сразу после ужина, причем в некотором возбуждении. А господин Уцуномия не уехал. Он прогуливался и наблюдал. Одиночество его не тяготило: он привык.
Около одиннадцати он, сидя на веранде, для виду затягивался сигаретой — чего, кстати, терпеть не мог — и пускал дым в сторону города, а сам прислушивался к беседе, что велась прямо у него за спиной. Беседа, длившаяся уже минут тридцать, его порядком озадачила, потому что в ней, как он понял, было сделано предложение, на которое не последовал отказ. Однако же, если глаза его не обманывали, собеседники находились еще в том возрасте, который американцы не ассоциируют с такими серьезными вопросами. Впрочем, еще более озадачила его другая деталь: если кто-то заменяет собой отсутствующего гостя, то само собой разумеется, что отсутствующего гостя не должно быть среди присутствующих; тем не менее он был почти уверен, что молодой человек, сделавший предложение руки и сердца, — это не кто иной, как мистер Бэзил Ли. Вмешаться прямо сейчас не позволяли приличия, но можно было бы деликатно попросить его пролить свет на эту загадку осенью, когда начнутся занятия в университете штата.
Бэзил и Клеопатра
I
Любое место, где появлялась она, становилось для Бэзила волшебным и прекрасным, но сам он мыслил не так. Он считал, что местность эта притягательна в своей сути, и самую заурядную улочку или даже название какого-нибудь города еще долгое время окружал необыкновенный ореол, долгий звук, на который его душевные струны живо откликались восторгом. Ее присутствие захватывало его целиком, а все, что было вокруг, меркло; когда она уходила, эти места не пустели, а, скорее, манили поискать ее в призрачных, неведомых ему покоях и садах.
В этот раз он, как всегда, видел только выражение лица и милые губы, которые передавали любое искреннее или притворное чувство… о, эти бесценные губы… и всю ее целиком: свежесть персика и зрелость шестнадцатилетия. Он почти не замечал, что творится на железнодорожном перроне, и совершенно упустил из виду тот миг, когда она, посмотрев через плечо, влюбилась. Устремившись вместе с остальными к автомобильной стоянке, она уже повела себя с расчетом на этого незнакомца, даром что голосок ее звучал для Бэзила и шли они рука об руку.
Случись Бэзилу заметить этого молодого человека, сошедшего с поезда, он бы ему только посочувствовал, как сочувствовал случайным попутчикам и тем несчастным, что населяли деревушки вдоль железной дороги: им не светило через две недели поступить в Йель, равно как и провести три дня в одном городе с мисс Эрмини Гилберт Лабуисс Биббл. Птицы невысокого полета — было в них что-то дремучее и безнадежное.
Бэзил приехал сюда погостить из-за того, что сюда собиралась Эрмини Биббл.
Месяц назад, в печальный канун своего отъезда из его родного города на Среднем Западе, она говорила с самым пылким обещанием в голосе, какого только можно было от нее ожидать:
— Если у тебя в Мобиле есть знакомые ребята, пусть кто-нибудь из них тебя пригласит на то время, когда я там окажусь, хорошо?
Он воспользовался этой идеей. И вот сейчас, когда его со всех сторон обволакивал мягкий, незнакомый южный город, ему от волнения показалось, что автомобиль Толстого Гаспара уже выехал со стоянки, как только они устроились на сиденье.
Поэтому голос, раздавшийся с тротуара, был для него полной неожиданностью:
— Привет, Бесси-Белль. Привет, Уильям. Как поживаете?
Незнакомец, рослый и худощавый, был примерно на год старше Бэзила. Одетый в белый полотняный костюм и шляпу-панаму, он сверкал неистовым, неукротимым взглядом южанина.
— Кого я вижу: Малыш Лемойн! — воскликнула мисс Чивер. — Когда ты успел вернуться?
— Только что, Бесси-Белль. Вижу — ты такая из себя красивая, вот и решил подойти, разглядеть получше.
Его представили Минни и Бэзилу.
— Тебя подбросить, Малыш? — предложил Толстый, в родных пенатах — Уильям.
— Прямо не знаю… — заколебался Малыш. — Спасибо, конечно, но за мной должны приехать.
— Да ладно, запрыгивай.
Лемойн бросил сумку поверх саквояжа Бэзила и с куртуазной обходительностью втиснулся на заднее сиденье. Бэзил перехватил взгляд Минни; та мимолетно улыбнулась, словно говоря: «Принесла нелегкая; хорошо еще, что ненадолго».
— Вы, часом, не из Нового Орлеана, мисс Биббл? — поинтересовался Лемойн.
— Точно.
— Я, знаете ли, только что оттуда: мне сказали, что их знаменитая красавица сейчас отбыла в наши края, а потому ее поклонники один за другим стреляются прямо на улицах. Это чистая правда. Там ни пройти ни проехать: я сам помогал разгребать завалы.
«Слева, очевидно, бухта Мобил[42], — думал Бэзил, — морской порт»; в небе светила южная луна, по воздуху плыли песни темнокожих докеров. Дома по обеим сторонам улицы слегка выцвели под щитами гордых лоз; на этих балконах некогда белели кринолины, а в запущенных ныне садах по ночам стонали гитары.
Стояла теплынь; в каждом голосе сквозила уверенность, что времени еще предостаточно, чтобы сказать все; даже голос Минни, откликавшийся на треп молодого незнакомца с нелепым прозвищем, сделался тягуче-ленивым; никогда прежде Бэзил не усматривал в ней уроженку Юга. Автомобиль притормозил у больших кованых ворот, за которыми сквозь пышную листву мигали огни выкрашенного в желтый цвет дома. Лемойн вышел.
— От души надеюсь, что вам обеим у нас понравится. С вашего разрешения, очень скоро объявлюсь и поспособствую вашему досугу. — Он церемонно взмахнул панамой. — Засим откланиваюсь.
Когда они отъехали от тротуара, Бесси-Белль с улыбкой повернулась к Минни:
Ну, что я тебе говорила?
— Я еще на перроне его опознала, до того как он подошел, — сказала Минни. — Как почувствовала, что это он.
— Тебе, наверное, бросилось в глаза, какой он эффектный?
— Да, я заметила, он божественно хорош, — ответила Минни.
— Он, конечно, всегда общался с теми, кто постарше.
Бэзил счел, что обсуждение излишне затянулось. Какой-то местный парень, южанин, да тем более якшается со старшими, — его существованию уделялось неоправданно большое внимание.
Но Минни уже переключилась на него.
— Бэзил, — она кокетливо поерзала и сложила руки; от этого покорного, выжидательного жеста у Бэзила всегда замирало сердце, — обожаю твои письма.
— Могла бы хоть раз ответить.
— У меня не было ни минутки, Бэзил. Мне нужно было побывать в Чикаго, потом в Нэшвилле. Я даже не заехала домой. — Она понизила голос. — Папа с мамой разводятся, Бэзил. Представляешь, какой кошмар?
Он был поражен, а в следующее мгновение соотнес эту новость с Минни и проникся острым сочувствием; мысль о разводе соединилась в его сознании с ее романтическим образом и навеки утратила свой трагизм.
— Потому я и не писала. Но все время думала о тебе. Ты мой самый надежный друг, Бэзил. Ты всегда меня понимаешь.
В Сент-Поле они расстались совсем на другой ноте. Тут у Бэзила слетела с языка гадкая сплетня, которую он вовсе даже не намеревался упоминать.
— Кто такой этот Бейли, с которым ты познакомилась в Лейк-Форесте? — небрежно поинтересовался он.
— Базз Бейли! — Ее большие глаза распахнулись от удивления. — Необыкновенно привлекателен, божественно танцует, но мы с ним просто друзья. — Она нахмурилась. — Не иначе как Конни Дэвис распускает слухи в Сент-Поле. Честное слово, меня уже доконали девчонки которые от зависти и безделья перемывают косточки тем кто не привык скучать.
Теперь он уже не сомневался, что в Лейк-Форесте нечто произошло, но ничем не выдал свою внезапную боль.
— С тобой приятно поговорить. — Она вдруг заулыбалась. — Думаю, всем известна ваша любвеобильность, мистер Бэзил Дюк Ли.
Обычно такой намек считается комплиментом, но эта легкость, граничащая с равнодушием, только усилила его тревогу — и тут взорвалась бомба.
— Не беспокойся насчет Базза Бейли. Мое сердце в настоящее время целиком и полностью свободно.
Не успел он постичь всю неохватность этого заявления, как они остановились у дома Бесси-Белль Чивер, и девушки взбежали на крыльцо, крикнув напоследок:
— Сегодня еще увидимся!
Бэзил машинально перебрался вперед.
— Ты планируешь выступить за команду первокурсников, Бэзил? — спросил Уильям.
— Что? Да, естественно. Если досдам два хвоста. — Но в душе у него не было никаких «если»: в этом заключалась мечта его жизни.
— В команду первокурсников ты пройдешь автоматом. Кстати, этот Малыш Лемойн, с которым ты сейчас познакомился, осенью поступает в Принстон. А до этого играл за Военный институт Виргинии.
— Откуда у него это дурацкое прозвище?
— Да его в семье так называли, вот и приросло. — Помолчав, он добавил: — Он их пригласил сегодня на танцы в загородный клуб.
— Когда он успел? — возмутился Бэзил.
— Да сразу. Они же при тебе столковались. Я только собирался их пригласить, только разговор к этому подвел, а этот меня опередил. — Он вздохнул, виня только себя. — Ладно, все равно там увидимся.
— Естественно, какая разница? — сказал Бэзил.
Но не ошибся ли Толстый? Ведь Минни должна была ответить: «Бэзил ради меня приехал в такую даль, я просто обязана провести с ним первый вечер».
Что же произошло? Всего лишь месяц назад, в полутемном, шумном здании вокзала «Юнион-стейшн» в Сент-Поле, под прикрытием багажной платформы Бэзил поцеловал Минни, а ее взгляд сказал: «Еще». И до последнего момента, пока ее вагонное окошко не скрыли клубы пара, она принадлежала ему — такие вещи не нуждаются в словах, они и без того понятны. Бэзил пришел в замешательство. Это было так непохоже на Минни: да, она пользовалась оглушительным успехом, но всегда отличалась добротой. Бэзил стал припоминать, не обидел ли ее ненароком в своих письмах, а затем покопался в себе, пытаясь обнаружить новые недостатки. Видимо, что-то не задалось с самого утра. Приподнятое настроение, в котором он сюда приехал, сошло на нет.
Но во второй половине дня на теннисном корте Минни опять стала прежней: она восхищалась его ударами, а один раз, когда они оба оказались у сетки, внезапно погладила его по руке. Однако после игры, когда они пили лимонад на широкой, прохладной веранде дома Чиверов, ему почему-то не удалось ни минуты побыть с нею наедине. А когда они возвращались с корта, неужели Минни специально села впереди, рядом с Толстяком? Ведь летом она всегда находила возможность остаться с ним вдвоем — создавала ее буквально из ничего. Переодеваясь, чтобы ехать на танцы в загородный клуб, он терзался смутным предчувствием катастрофы.