Дима слез со стола, открыл ноутбук и вынул диск из конверта. Осмотрел рабочую часть. Собственное искаженное отражение напрягало, поэтому он тут же перевернул диск. Он увидел самое главное: диск не поцарапан и готов к использованию. Он вставил его в DVD-привод, подождал, когда появится окошко с выбором возможных действий. Он выбрал «открыть папку». В папке были только файлы AVI. Он клацнул по первому. Камера снимала комнату, в которой он жил сейчас. За кадром он слышал голос Веры. Скорее всего, она же и снимала.
– Здесь мы поставим кроватку, – комментировала девушка, снимая тот или иной угол практически не изменившегося помещения. – Слышишь, сынок? – Она переместила объектив на свой живот. – Здесь мы будем жить с папой.
Живот был плоским, но наверняка девушка говорила правду. Она беременна. Она была беременна от этого монстра. Дима просмотрел еще несколько короткометражек. Все об одном и том же. Вера рассказывала, как они заживут счастливой семьей, где поставят детскую кроватку, где пеленальный стол, а где телевизор. Самое странное, что самого виновника она сняла только один раз. Кадры с Андреем были захвачены издали. По сути, Дима даже не был уверен, что это он. Но слова Веры «А вот и наш папа» заставили поверить его в то, что это все-таки Андрей. Да и было что-то знакомое в походке, в жестах вошедшего в сарай человека.
Странное дело. Странное? Ужасное! Они убили двух человек. Веру и ее еще не родившегося ребенка. Очень не похоже на Андрея. Это что может твориться в голове, чтобы человек начал убивать? Тем более он не мог этого сделать, зная, что девушка беременна. Понятно, конечно, что убивал этот полудурок Сашка. Крестный отец (в прямом и переносном смысле) Семен прикрывал своего выпердыша. Ну а доблестный блюститель порядка Стасыч помогал скрыть это преступление. Но для чего все это? Мог ли на них повлиять Куликов? Или он был случайной причиной, то есть любовником, из-за которого ревнивый муж убил неверную жену? Непонятно. Вот это он выяснит, как только Андрей появится здесь.
* * *Роман был практически готов. Это был первый случай в его писательской карьере, когда он так быстро разобрался с романом. И это несмотря на то, что после некоторых открытий в этом злосчастном доме он долго не мог сосредоточиться на истории. Сейчас его не покидали мысли о съемках Веры. Значит, у них было все оговорено, значит, Андрей знал о ребенке. Все эти факты говорили только об одном. Он собирался уйти из семьи. Пусть Дима недолюбливал Свету – жену Андрея, но она была его второй половинкой, и уйти от нее означало предать ее. Предать ее! Дима ненавидел предательство. Может, в этом как раз и кроется секрет? Девушка предлагает ему поставить кроватку туда, а телевизор сюда. Он кивает, соглашается, потому что если нет, то она все расскажет Светке. Ты рассказал ей о нас? Он не рассказал. Андрей не хотел бросать Светку. Не хотел, поэтому и убил Веру. Черт бы побрал этого Куликова! У Димы раздвоилось мнение. С одной стороны, он уважал Андрея за нежелание расставаться с женой, а с другой – ненавидел за убийство человека. Человека, который просто хотел создать свою семью. В общем, Дима уважал и презирал друга одновременно.
Он вспомнил о том, что заперт, только когда дверь скрипнула и открылась. Дима не выказал никакой радости, хотя внутри ликовал. Он спокойно дописал предложение, поставил точку и сохранил текст. И только после этого встал и, будто ничего не произошло, направился к двери. С каждой ступенькой под ногой ему становилось все труднее сдерживать себя, чтобы не побежать. Он благополучно миновал последнюю ступень и наконец-то вздохнул полной грудью. Пока он поднимался, мысль, что это ловушка, что дверь вот-вот закроется, не покидала его. Но все обошлось. Его настроение омрачилось, когда он вспомнил о видении смерти жены. Он так ничего и не предпринял. А что он мог? Ни нового номера телефона, ни адреса Лены у него не было. В общем-то, кроме видений и желания помочь, у него не было ничего. Оставалось ждать Куликова. Только теперь, после того как открылись некоторые факты причастности Андрея к зверству, произошедшему здесь, Дима не был уверен, что Куликов захочет с ним встречаться. Но об этом он узнает не раньше чем завтра.
Дима прошелся по двору. Делать ничего не хотелось. Он поднял яблоко и уселся под деревом. Мысли путались, обгоняли друг друга. Казалось бы, вполне логичные выводы давались с таким трудом, что голова пухла. То, что его друг оказался двуличной тварью, не поддавалось никакой логике. Друг предал не только Свету, но и его – Диму.
* * *Он увидел Петра Станиславовича, только когда тот присел рядом. Дима не испугался и не удивился. Он откусил от яблока и с набитым ртом спросил:
– Чем обязан?
– Подозрительна мне твоя личность, писатель. – Петр сложил руки на папке.
– Что так? Не поздновато спохватился?
– Ничего. Всему свое время. – Петр, не переставая, сверлил взглядом Диму. – Ты вчера был у Семена Макаровича?
Сука! Откуда он узнал.
– Да. Это тебе опять серьезные люди шепнули? – Дима доел яблоко и отбросил огрызок к сараю.
Петр кивнул. Не то соглашаясь с какими-то своими мыслями, не то отвечая на его вопрос.
– Я бы хотел осмотреть сарай, – сказал участковый и встал.
– Судя по всему, об ордере речи идти не может?
– Юморист, да?
– Что-то типа того, – улыбнулся Дима и тоже встал. – Могу я все-таки узнать, что мы ищем? Расчлененные тела? Наркоту? Оружие?
– Я, как найду, тебе обязательно скажу.
– Ну, тогда пошли искать?
Диму теперь не пугало, что ему подкинут какую-нибудь хрень лет на пять строгача. Он был уверен, что эта троица, эти три обезьяны боятся его как огня. Именно поэтому один сбежал, второй рыдает над фотографиями, а третий пытается что-то найти на него. Хотя не совсем понятно, что ему мешает подбросить неучтенный пистолет или изъятую у барыг шалу. Не буди лихо, пока оно тихо. Ведь, если на то пошло, Дима ничего еще не предпринял. Он просто их подозревал в причастности к трагедии, произошедшей здесь пару лет назад. Просто подозревал. А они, в свою очередь, в лице участкового проверяли, что он знает и на что готов. Дима и сам толком не разобрался, что знает. А уж на что готов, тут и вовсе говорить рано. Единственное, на что он был готов, так это дождаться Андрея и выслушать его версию.
– Ты знаешь, я поражен твоей наглостью, – начал участковый, когда они вошли в сарай, и тут же осекся. Дима понял, что привлекло внимание Стасыча.
– Неужели я нарушил закон? – съязвил Сысоев.
– Хватит паясничать! – Петр зло посмотрел на Диму. – Я сюда не шутки шутить пришел.
Дмитрий поднял перед собой ладонь и показал, что закрыл рот на замок.
– Клоун! – огрызнулся Петр и пошел к подвалу.
Дима последовал за ним. Для себя там ничего нового он мог и не встретить, но вот для блюстителя и орфографический словарь мог показаться предметом с другой планеты. Дима переживал за психику стража. Если на него так нервозно подействовала дверь в полу, трудно сказать, что с ним может случиться, когда он увидит диван в подвале или письменный стол.
Но тут пришло время удивляться Диме. Петр Станиславович подошел к столу, положил папку на закрытый ноутбук, прошелся около дивана, будто выбирая местечко поудобнее, и сел. Он вел себя так, будто этот визит в комнату под слоем земли был не первый.
– Вы здесь бывали? – набравшись наглости, спросил Сысоев. Собственно говоря, никакой наглости он не набирался, слова сами вылетали из него.
– Чем ты занимаешься здесь? – Петр намеренно пропустил вопрос мимо ушей. У него накопились свои.
– Месье Мегрэ в растерянности? Где же ваш дедуктивный метод, сыщик?
– Чем… ты… здесь… занимаешься?!
Пауза после каждого слова, произнесенного милиционером, означала значимость вопроса. Он очень хотел получить на него ответ.
Дима подошел к стеллажу, вынул первую попавшуюся книгу и показал Петру. Ею оказалось «Слово живое и мертвое».
– Книги сплошь о литературе. – Он поставил книгу назад, подошел к столу, откинул папку и показал на ноутбук: – На этом не только порно смотрят, но и печатают. Стол, стул… Тут, я думаю, объяснять не надо.
– Закончил, писака?
– Думаю, да. – Дима кривлялся. Он даже себе был противен, но ничего с этим поделать не мог. Мимика, жестикуляции, даже, черт возьми, язык получали приказы не от его мозга. Потому что он даже не успевал сообразить, когда произносил или делал что-то, чего не хотел.
– А теперь послушай меня. Я не знаю, кто ты. И мне, прямо сказать, начхать и размазать на это. Может быть, там, в своем гребаном мирке, ты какой-нибудь небесный житель, божок таких же шарахнутых типов. Заметь, я допускаю подобное. Но! – Петр поднял указательный палец, привлекая внимание. – У нас тут свои боги. Понимаешь? Мы поклоняемся другим. Вбей это себе в свою святейшую голову. Тебя любят не везде. И не всюду тебе будут прощаться твои закидоны.
– Что-то случилось? – Дима попытался выказать свое участие, но его снова подвела мимика.
– Ах ты, сука! – Петр соскочил с дивана, выхватил пистолет и направил его на Сысоева. – Что случилось?! Ты, сука, спрашиваешь, что случилось?!
Дима не стал рисковать здоровьем и просто молча смотрел на обезумевшего мента.
– Я скажу, что случилось! Ты приехал! Вот что случилось! До этого, твою мать, здесь мухи не трахались без моего пригляду! А сейчас что?! Сейчас два похищения за два дня! Не хреново, да?!
– Ниче так. – Опять слова выскочили раньше, чем Дима успел включить фильтр цензуры. Он боялся, что участковый в таком состоянии может выстрелить. Но, похоже, обошлось. Петр опустил пистолет и сел на диван.
– Я не знаю, кто ты… – прошептал милиционер.
Непонимание, неумение объяснить некоторые вещи порой могут свести с ума. Дима подозревал, что с Петром происходит что-то подобное. Участковый убрал пистолет в кобуру и встал.
– Аверченко мог податься в город, а вот Семен не мог. Он не мог оставить открытым магазин и уйти пешком. Понимаешь?
Дима ни черта не понимал. Единственное, что он смог уловить, так это то, что деревенский дон Карлеоне исчез, испарился.
Петр подошел к лестнице и посмотрел на Диму. Пристально. Сысоев подумал, что он видит даже камни в его желчном пузыре.
– Я не знаю, кто ты, но если выяснится, что к пропаже причастен ты, то я тебя с дерьмом смешаю.
В этот раз ни мимика, ни жестикуляция Диму не подвели. Он стоял как вкопанный.
Глава 11
Дима очень надеялся, что угрозы участкового были не более чем блефом. А пропажа Семена и его сына (сейчас он был уверен в их родстве еще больше) – это простое бегство от правосудия. Иначе что ему помешало предъявить обвинение Дмитрию, в конце концов? Все так, но был один вопрос: почему не побежал Петр или почему они не взяли его с собой? Тут одним дедуктивным методом не обойтись. Нужны улики, а еще лучше – допрос с пристрастием, с применением подручных средств. Он очень хотел помучить каждого из этой троицы. Или четверки? Была ли четвертая обезьяна? О наличии четвертой даже в японском фольклоре знают немногие. Сидзару – не совершаю зла. Обезьяна, прикрывающая руками промежность. Очень символично. Андрей своим членом совершил зло, Аверченко услышал, Семен увидел, а Петр сказал. Глупость. Бред. Может, между Андреем, Сашкой и Семеном кое-что и произошло, но Стасыч был нем как рыба. Вот для него пытки и нужны.
Итак, что мы имеем? Андрей знакомится в летнем кафе в Москве с Верой, дарит ей браслет. Потом приезжает в деревню, снимает летний домик и… Его легкий флирт превращается в настоящий роман со всеми отягчающими. Беременность Веры и желание (надо признать, вполне естественное) создать семью с отцом ребенка. Вот только это желание, судя по всему, было не обоюдным. Андрей наверняка не хотел менять все вот так, кардинально. Но почему бы не бросить Веру? Просто взять и уйти. Но тут не так все просто. Вера взялась за дело серьезно. Дорогой, ты рассказал ей о нас? Она уже знала номер телефона жены Андрея и припугнула так, вскользь, что расскажет все Свете, а самое главное, что у нее есть видеозапись. Вот тут-то она и подписала себе смертный приговор. Нет, скорее всего, Андрей не хотел ее убивать. Так уж вышло. Он хотел просто забрать диск и заставить замолчать вздорную девицу. Но беда в том, что Андрей не мог напугать даже ребенка. Вот тут на арену и выходит Семен Макарович. Каким образом столичный мажор подгибает под себя местного авторитета, оставалось только догадываться. Но Дима предполагал, что это как-то связано с былыми делами дона Цапка. Отношения Семена с двоюродной сестрой? Может быть. Убийство Веры-старшей? А почему бы и нет? Семен мог, а Андрей об этом узнал. Вот он и попросил успокоить племянницу и вернуть ему диск. Семен, в свою очередь, посылает к Вере Сашку. Что произошло потом? Сашка, может, и знал, но как-то неожиданно пропал, поэтому теперь спросить об этом затруднительно. Свихнулся ли он тогда от ревности, или она не захотела отдавать диск, а может, и то, и другое? Аверченко убивает девушку, о чем спешит сообщить своему покровителю или просто папе. Крестному. Семен Макарович призывает на помощь старого друга, бывшего свидетелем многочисленных противозаконных деяний, Стасыча. Втроем они обстряпывают это дело как самоубийство гулящей девки. Так-то! Месье Мегрэ снова в деле!
– Тебе бы детективы писать, писун.
Дима резко обернулся. На последней ступеньке сидел Аслан. Его распухшая шея, казалось, вот-вот лопнет.
* * *Петр уже дошел до собственной калитки, когда вспомнил о папке. Она осталась лежать на столе писателя. Черт! Как не хотелось возвращаться! Лежали бы там те же самые бумаги, что и вчера, например, он бы до завтра о ней и не вспомнил. А так там сорок пять тысяч рублей. Девять пятитысячных купюр. Вклад трех земледельцев в их с Семеном лояльное отношение к их бизнесу. Семену, как он понял, теперь уж все равно. Не дай бог, конечно, но не мог он уйти вот так вот, в ночь, никому ничего не сказав. Петру с трудом верилось, что это нервное создание, именующее себя писателем, могло убить человека. Разве что в собственной фантазии.
Петр Станиславович дружил с Семеном Макаровичем с тех пор, когда их еще все в округе звали Петя и Сема. Они были как братья. Когда одному брату плохо, второму тоже. Сейчас Петр просто чувствовал, что Семена нет в живых. И виноват в этот писака. Он слишком слаб, нервозен, и глазки у него бегают, как тараканы, но это не делало из него ни убийцу, ни жертву. Вообще, про таких говорят: ни рыба ни мясо. Что-то было в нем, конечно. Но это так, пыль. Что-то же его подталкивало лезть в это дело. Упертость? Воля к победе? Какой победе?! Ему дали понять, чтобы не совался. Иначе смерть. Так он не только не прекратил разнюхивать, он еще и Сашку похитил. Да нет! Семен под сто килограммов, и Сашка лось здоровый. А писака и росточком не удался, и телосложением ближе к бабскому. Нет. Может, у него помощник завелся? Или вообще это не он? Просто совпало так. Были у Петра Станиславовича кое-какие соображения. Жил у них тут один залетный, собственно, после него и начался этот сыр-бор. Петр не видел его ни разу, он тогда работал в Балашихе. Вот этот самый ублюдок и втянул Сашку с Семеном в эту хрень. Он, конечно, не просил убивать Верку. Ему нужен был какой-то диск. Семен послал этого ушлепка, а тот разошелся. Вместо диска взял ее. Насильно, разумеется. Такие, как Аверченко, просить не могут. И, видать, переусердствовал. Семен позвонил Петру что-то около полуночи. Петр особо не расспрашивал, что да как. Он считал, что чужие тайны ему ни к чему. По причине неудобного их хранения. Свои-то не всегда… А чужие и подавно. За годы службы Петр научился держать язык за зубами. Чем меньше человек говорит, тем больше шанс не сболтнуть чего-нибудь лишнего. Он крепко вбил себе в голову одну пословицу, услышанную в каком-то фильме: «Рыбу убивает открытый рот». Так-то. И не только рыбу. Поэтому, чтобы не разделить ее участи, нужно держать рот закрытым. Он его держал закрытым и когда Семен убил Веру, и когда Сашка убил другую Веру. У них что это? Цикличность? Он держал рот на замке, когда хотелось всем рассказать, что Сашка сын Верки и Семена. Тяжело было, но он справился.
Петр за размышлениями не заметил, как подошел к магазину. Свет уже не горел, но в помещении кто-то был. Бледное лицо выплыло из темноты и тут же скрылось. В призраков Петр не верил. А вот в грабителей поверить пришлось. Самому сталкиваться доводилось. Он достал пистолет и бесшумно вошел в магазин. Как только он ступил на порог, колокольчик над головой предательски звякнул. И в этот же момент раздался знакомый скрип. С кресла-качалки кто-то встал. Петр напрягся и выставил перед собой пистолет. В дальней комнате, где продавались по большей части хозяйственные товары, кое-какая мебель и инструмент, что-то происходило. Грабитель или грабители, услышав, что в магазин кто-то вошел, вместо того чтобы притаиться, начали проявлять активность. Они метались по комнатке, гремели инструментом и ведрами, пересыпали гвозди из ящика в ящик. Какие-то странные преступники! Когда из хоззала раздался смех, Петр Станиславович понял: там психи.
– Эй, придурки, выходите по одному! – выкрикнул Стасыч и приготовился увидеть рожи сумасшедших. – С поднятыми клешнями! – добавил он тут же, почувствовав себя если не Жегловым, то Шараповым уж точно. А на самом деле он очень боялся. Рука с пистолетом тряслась. Совсем немного, и в темноте заметить это сложно, но он попытался взять себя в руки. Получалось очень плохо. Петр прошел мимо прилавка. И тут смех раздался где-то за спиной. Стасыч резко развернулся. Перед ним стояла Вера с вывернутой челюстью.
– Что это? – зачем-то спросил Петр.
Вера в ответ рассмеялась и показала куда-то за его спину. Он медленно (ох как не хотелось подставлять ей спину!) развернулся. Вера, та, младшая, которую он сам… Когда Семен позвонил и рассказал, что случилось, Петр, пока доехал, придумал сценарий самоубийства Веры. Он заставил Аверченко оттащить труп девушки в сарай, потом взял серп и вспорол ей брюшину, как дохлой рыбине. Сейчас девушка стояла, широко расставив ноги. Живот был цел, но из промежности свисала пуповина, на конце которой был младенец. Петр Станиславович смотрел на чудовищ с открытым ртом.