Несмотря на собственный ор, он просыпался долго и с трудом. Вырвавшись из сна окончательно, он понял, что сидит в глубоком кресле в сарае и рука все еще болит. Одна из полок упала ночью на нее. Ладонь распухла, но переломов, похоже, не было. По крайней мере, открытых.
Дима вылез из кресла, посмотрел туда, где в его сне стоял Аслан с вывинченной головой. Черт! Только из-за вывернутой шеи можно было понять, что это сон. Но он ни черта не понял. Он продолжал спать, даже когда сучья полка врезалась в его руку. Только собственный крик сантиметр за сантиметром вытягивал его из этого гнойного болота кошмарных снов. Сны, похожие на бред. С ним такое было впервые. Проснуться и оказаться во сне. Дважды. Или трижды?
«А ты уверен, что ты сейчас не спишь?»
Он не был уверен. Теперь он ни в чем не был уверен. Дима посмотрел на распухшую руку. Поднял ее и резко опустил на подлокотник. Сначала руку будто сплющило, затем разорвало в клочья.
– Сука-а-а!!!
Он схватился за руку, ожидая, что осколки костей, торчащие, словно шипы дикой розы, вопьются в ладонь. Но предплечье было чистым. Оно пульсировало болью, но было чистым. Дима осмотрел помещение, в котором он проснулся (после такого наверняка). Это был все тот же сарай. Он сидел в кресле, а рядом валялась полка. Теперь можно было не бояться столкнуться с безголовым отцом, изуродованной женой и мордожопым Асланом.
Дима встал, прижал опухшую руку к груди, словно младенца, и пошел к выходу.
* * *Сысоев перевязал руку. Боль немного утихла. Если бы не последняя его выходка с проверкой на сон, то сейчас бы он чувствовал себя куда как лучше. Но он же легких путей не ищет. Ему даже сны трехэтажные снятся. Дима подошел к окну. Рассвет упрямо наступал, разбавляя тьму светом. Сысоеву нравилось наблюдать за борьбой ночи и дня. Темнота неохотно оставляла свои позиции, но свет всегда выходил победителем. То, что ночью казалось кошмаром, сейчас вспоминалось не более чем неприятный сон.
– Куда ночь, туда и сон, – произнес Дима.
Так его учила мама. Тогда, после гибели папы, после аварии, перевернувшей всю его жизнь, ему снились кошмары. Он вскакивал в холодном поту. Мама подходила и, взяв его за руку, что-то нежно рассказывала. На рассвете она подводила его к окну и говорила:
– Видишь, как ночь убегает от дня?
Он видел. Он действительно видел, как черные тени уползали в щели и трещины.
– Ты хочешь, чтобы плохие сны так же бежали?
Он хотел. Он очень хотел.
– Скажи: куда ночь, туда и сон.
И он говорил. И ему на самом деле становилось лучше.
Теперь-то он знал, что это происходило скорее из-за наступления утра, но тем не менее сейчас эта фраза могла быть нелишней.
– Куда ночь, туда и сон, – проговорил он еще раз и пошел к столу.
С такими делами он не доберется до романа. А работать надо. Тем более что аванс был принят с благодарностью и почему-то уже подходил к концу. Ему обязательно будут нужны деньги, а он предъявил только название «Дверь в полу». Три чертовых слова так врезались в голову, что во сне он представлял реально дверь, ведущую в подвал.
Он открыл ноутбук. По-хорошему сейчас бы искупаться, немного выпить и еще поспать. Но это еще один шаг назад в работе над текстом. Открыл папку с черновиком, потом файл. Дима не верил своим глазам. Кроме Дверь в полу, на белом листе ничего не было. Он хорошо помнил каждое слово, написанное вчера, перед тем как его соседка устроила оргию за стеной. Каждое гребаное слово, приколоченное к листу, испарилось. Еще чуть-чуть, и он к этому привыкнет. А вот как быть с Андреем? Он же давал ему деньги под некоторые обязательства, которые Дима никак не может выполнить. И если уже переданный аванс Куликов может ему и простить, то новые вложения под обещание прекрасного романа ужасов будут вряд ли.
Сысоеву меньше всего хотелось каждый день печатать фактически одно и то же. Новый текст может получиться лучше, но в равной степени он может стать и хуже. Дима сел, выдохнул и напечатал:
Каждому человеку…
Посмотрел. Вроде бы неплохо.
Каждому человеку с ранних лет интересно заглянуть за закрытую дверь…
Глава 4
Дима проработал часов пять. Без отрыва от производства. Однажды он встал, чтобы попить и набрать в стакан воды. Он бы и не остановился, если бы не поврежденная рука. Она пульсировала болью. Удивительно, но есть он не хотел совсем. Похмелья тоже не было. Так что причина остановки была исключительно в уставшей руке.
Дима сохранил файл. Закрыл. Открыл его вновь. Все было на месте. На всякий случай скопировал в «Мои документы», на «Рабочий стол» и на флэш-карту. Потом безопасно извлек флэшку и выключил ноутбук. Все. Вот теперь он почувствовал, что и ему нужен отдых. Возможно, даже с возлияниями внутрь. Даже очень возможно.
Он встал, подошел к телевизору и включил его. Потом пошел к холодильнику. Пока он был полон пива, он не мог не радовать Сысоева. Но сегодня этот предмет мебели немного разочаровал. На полке в дверце стояли три бутылки «Жигулевского». Для начала вполне неплохо, но потом все равно надо будет сходить в местный супермаркет. И, возможно, сегодня Дима не откажется от записи в тетрадку Семена Макаровича. И это произойдет, пожалуй, не из вежливости, а от безысходности. Деньги у него могут появиться, только когда Куликов будет уверен, что Дима не провалит намеченное.
Дима достал бутылку и приложил ко лбу. Мозг работал нехотя. Он лежал в его черепной коробке, словно горячая манная каша в горшке. Жар от каши-мозга обдавал кожу лица. Дима даже подумал, что у него поднялась температура. От прохлады бутылки легче не стало. Каша не остыла. Поэтому следующее решение было единственным правильным. Он открыл бутылку и жадно присосался к ней.
Твои соски…
Он действительно походил на беспомощного младенца, припавшего к бутылочке с соской. Обидно, что это уже заметил друг. И это значило только одно. Алкоголь становился его образом жизни. К черту психологов! Да здравствует алкоголь! Он помогает практически сразу и к тому же дешевле. Год назад или два Андрей буквально силой затащил его к шарлатану-психологу. Если водка бывает самопальная, то и психологи могут никуда не годиться. Купленный диплом и все такое. И шанс нарваться на подделку среди них больше, чем захворать на следующий день от чрезмерного употребления некачественного алкоголя.
Дима допил пиво, отрыгнул и вернулся к холодильнику. Пустую бутылку поставил рядом, открыл дверцу и достал новую. Открыл и отпил. Теперь немного, чтобы насладиться напитком. Каша в голове более или менее начала формироваться в мозг с извилинами и мыслями. Жар тоже отступил, будто он после парилки окунулся в ледяную прорубь. Чувство бодрости, готовности браться за все появилось внезапно, и, пока оно не ушло, Дима пошел к рабочему столу. Пока система загружалась, он допил пиво и поспешил за последней. Вся его готовность работать сошла на нет, когда файла с романом не оказалось ни на «Рабочем столе», ни в «Моих документах». Точнее, файл был, но он был пуст, как и пять часов назад. Диму снова бросило в жар. Он в три глотка допил пиво и вставил флэшку в USB-разъем только для того, чтобы убедиться, что «Дверь в полу» – это единственные слова, которые написаны им со времени приезда сюда.
* * *В такие моменты ему нужно было общение. К черту психологов! Ему нужен был живой человек, который будет слушать его просто так, не поглядывая на часы с мыслью о деньгах. Ему нужна была Вера.
«Стоп! Тебе точно общение нужно?»
Да, действительно, она привлекала его как приятный собеседник в самую последнюю очередь.
«Вот так-то, дружок. К чертям болтовню! Да здравствует хороший трах!»
От подобных мыслей ему стало стыдно. Нет, с Верой он не сможет разговаривать, чтобы не посмотреть на ее красивую грудь. Тут нужен кто-то… Стасыч? Нет, только не он. Неприятный человек, да еще и при исполнении.
«На моем участке должен быть порядок», – вспомнил Сысоев его гнусавый, будто на носу прикреплена прищепка, голос.
Выбор пал на Семена Макаровича. С этим человеком приятно общаться даже на трезвую голову, а под сто граммов сам бог велел. Дима выключил ноутбук. Он уже на полном серьезе подумывал купить печатную машинку. Но это завтра, а сегодня общение. И непременно с Семеном Макаровичем.
Дима вышел из дома и, не взглянув ни на пристройку, ни на сарай, зашагал к калитке. Ему не давало покоя уже третье исчезновение текста. Вполне возможно наличие какого-то вируса. В том, что найдет здесь приличного мастера, он сомневался. Хотя спросить не мешало бы. А что делать сегодня, например, вечером? Можно начать писать в блокнотиках. Это немного напрягало, но все же. Напрягал последующий процесс перевода текста в электронный вид. Дима всегда считал это двойной работой. Ну, раз надо, значит, надо.
Дима миновал мост. Лягушки поприветствовали его из камыша. Что-то громко плюхнулось в черную жижу, и кваканье только усилилось. В голове начали раздаваться какие-то звуки. Хлопанье дверей, скрежет металла, взрывы, женский смех, а потом и крик. И еще:
Дима миновал мост. Лягушки поприветствовали его из камыша. Что-то громко плюхнулось в черную жижу, и кваканье только усилилось. В голове начали раздаваться какие-то звуки. Хлопанье дверей, скрежет металла, взрывы, женский смех, а потом и крик. И еще:
Мамочка, еще, давай, еще, ой, мамочка, как хорошо!
Эти стоны грязной женщины заглушали хор лягушек. Дима схватился за голову и побежал к магазину. Хорошо, что у здания не оказалось местных забулдыг, а то бы он не сдержался и сломал нос спортсмену. Он открыл дверь. Со звоном колокольчика шум в голове стих. Дима облегченно вздохнул и подошел к прилавку. Розовощекий малый (Никита, кажется) стоял у одной из полок с банкой кофе.
– Чего желаете?
Эта фраза поразила Дмитрия больше, чем стук дверей в голове. Он мог ждать чего угодно от продавца сельского магазина (обвеса, обсчета, хамства и грубости), но вежливость его просто сбила с толку. Если там, в Москве, Сысоев отмахивался от продавцов-консультантов с искусственными улыбками, как от назойливых мух, то здесь это порадовало его. Он улыбнулся в ответ и спросил:
– А где батька твой?
– Па-а-ап!
Внезапный вскрик пацана ошарашил еще больше, чем проявление вежливости там, где ее не ожидаешь. Но Дима, не переставая глупо улыбаться, смотрел на Никиту.
После третьего «па-а-ап» из подсобки выглянула поношенная копия Никиты.
– Чего тебя прорвало? – спросил не очень доброжелательно папа своего отпрыска, но потом, увидев клиента, расплылся в улыбке.
Сысоеву даже показалось, что щеки мужчины стали багровыми.
– А-а, Дима!
Семен Макарович все-таки вынес свое тело к прилавку и протянул потную ладошку Дмитрию. Сысоев пожал ему руку, едва подавив желание тут же вытереть ее.
– Чем я могу вам помочь, Дима?
– Бутылку водки и…
– И?
Дима не знал, как попросить Семена составить ему компанию.
– Это…
Что с тобой, Сысоев? Ты же писатель! Рассказчик! Вот и расскажи ему, как тебе хреново, что снится всякое дерьмо, что ты перепутал сон с явью и что для того, чтобы прийти в норму, расхерачил руку о подлокотник кресла. Ах да, расскажи ему, что твоя жена блядь и гребаный черновик ежедневно самоустраняется. Тут бутылкой не обойдется.
– Две бутылки и…
Смелее, Дима!
– Семен Макарович, не составите мне компанию?
– А почему бы и нет?
* * *Они сели в подсобке на почти такую же мебель, как и та, что в зале. Семен принес тарелку с корнишонами и пакет яблочного сока. Дима налил по рюмкам. Руки тряслись. Правая, казалось, не болела, но тряслась сильнее левой. Теперь без бинтов она вроде бы даже стала поменьше.
– Ну, за что выпьем? – спросил Семен.
– Давай за тебя, – предложил Дима, стукнул своей рюмкой о рюмку Семена, к которой тот так и не притронулся, и выпил.
– Видно, дело плохо, – произнес хозяин магазина, взял стопку и пригубил.
Дима закинул в рот огурец размером со стручок гороха. Прожевал и неохотно кивнул:
– Да, не сладко.
– Расскажешь? – участливо спросил Семен.
И Дима понял, что расскажет ему все или почти все.
– Я не знаю, с чего мне начать, – виновато улыбнулся Дмитрий.
– Попробуй сначала, сынок, – ласково, по-отечески, произнес Семен.
Нет, он определенно расскажет ему все.
– Я думаю, началось все в моем детстве, в день, когда я стал взрослым.
* * *Дима пошатнулся, схватился за прилавок – координация была утеряна с последней рюмкой, выпрямился и улыбнулся. Пьяный взгляд поискал красное лицо собутыльника, но так и не нашел. Поэтому Дима, ни к кому конкретно не обращаясь, произнес:
– Спасибо.
– Не за что, – подал голос хозяин магазина.
Дима не стал упускать такую возможность поймать говорящего в поле зрения. Он едва не выкрикнул: «А, вот ты где!» Снова пошатнулся и ввалился в потные объятия Семена.
– Дима, может, вас проводить? Что-то вы выглядите уставшим.
– Все нормально. Я это… ты… вы… А можно под запись?
– Дима, я же сказал, что вы можете не беспокоиться. Сегодняшняя выпивка за мой счет.
– М-м-м, – Дима растянул в улыбке губы. – Тогда завтра буду платить я.
– Хорошо. Только позвольте вас проводит Никита.
Дима пожал плечами и наконец-то отлепился от Семена.
– Тогда вперед! – Дима махнул рукой и на удивление прямо пошел к двери.
– Никитка, проводи, – сказал Семен Макарович и подал пакет с четырьмя бутылками пива. – Ох, завтра и плохо ему будет!..
Но Диме плохо стало прямо сейчас. Он едва успел добежать до угла магазина, и его вывернуло наизнанку. Несмотря на все заверения знатоков питейного дела, что после рвоты становится лучше, это ни хрена не сработало. Дима с досады ударил в кирпичную стену и взвыл. Он совсем забыл о руке. Боль пульсировала и разливалась до плеча.
– Вам помочь? – к нему подошел Никита.
– Ага, застрели меня, – пробурчал Дима, и тут же его вырвало.
– Чего? – не понял краснощекий. Но ближе подходить не стал, ему самому стало муторно.
Дима выпрямился, прорычал, отер рукавом рот и пошел к мосту. Никита, позвякивая бутылками в пакете, поплелся за ним.
* * *Он сначала не понял, что его разбудило. Звук? Кошмар? Дима лежал с закрытыми глазами, боясь пошевелиться. В детстве, проснувшись от кошмарного сна, он точно так же лежал, прислушиваясь к тишине. Конечно же, он прислушивался не к самой тишине, а к тому, что она скрывала. А то, что скрывается, не может быть настроено на позитив. Дима ни сейчас, ни тогда не мог себе представить хоть кого-нибудь с букетом или подарком в руке. А вот с огромным мясницким ножом или окровавленными клыками и когтями – запросто.
Сердце успокоилось и четко отбивало ритм. Дима открыл глаза и увидел черный силуэт на фоне окна. Потом черная фигура дернулась и побежала к двери. Дима, несмотря на страх, сковавший его члены, вскочил и на негнущихся ногах побежал следом. Он даже выбежал на крыльцо. Осмотрел двор и понял, что, кроме как в сарай, воришке деться было некуда. В том, что к нему забрался вор, Дима был уверен. Местные узнали, что у них поселился столичный писатель, вот и влезли.
Дима потоптался на месте (это становилось чем-то вроде ритуала), зашел в дом, взял железный совок с длинной ручкой и медленно пошел к сараю. Он не боялся воришек, он боялся двери в полу, а точнее, тех, кто за ней прячется.
Он подошел к двери и заглянул в щель. Чувство дежавю не покидало его ни на минуту. Будто герой «Дня сурка», он переживал все не первый раз. И тут только на пороге сарая с гребаной дверью в полу Дима сообразил. Это чертов сон! Сон, снившийся ему каждую ночь с момента приезда сюда. Надо просыпаться.
Дима переложил совок в левую руку и посмотрел на правую. Она еще не отошла от прошлого пробуждения. Он замахнулся. Что-то его останавливало. Что-то было не так в его сне. Резкий крик заставил его подпрыгнуть и выронить совок. Дима не сразу понял, что кричат в его комнате. Он метнулся сначала к дому, потом к сараю. Он заметил, что дверь в полу пропала. Хороший знак. Значит, он все-таки проснулся. От крика. Он был настоящим! Наяву!
Крик раздался вновь, подтверждая свою реальность. Сысоев схватил совок и побежал к своему домику. Дверь его половины была распахнута. Может, он забыл закрыть, а может, воры… Точно, они его выманили, чтобы спокойно вынести вещи. Стоп! А что у тебя выносить-то? Ноутбук, пожирающий твои никчемные тексты? Да и черт бы с ним! Может, не лезть на рожон? Пусть берут, что хотят, и убираются.
– Помогите!
Дима встрепенулся. Какого черта? Это женщина.
Он в три прыжка преодолел расстояние от дорожки до двери комнаты. Он не скрывался, а, наоборот, старался шуметь. Дима наивно рассчитывал, что его появление (шумное появление) напугает гоп-компанию, и они разбегутся. Но только когда он ударил совком о стену у входа, он сообразил, что не настолько грозен, чтобы напугать ночных визитеров. Дима уже пожалел, что колотил совком по стенам. Люди, три силуэта, склонились над кем-то, лежащим на полу. Он ударил в стену еще раз. Скорее рефлекторно, чем осознанно. Ударил и вздрогнул. На его счастье или на беду, его никто не услышал. Три силуэта продолжали измываться на лежащим.
– Эй! – крикнул Дима. Голос прозвучал настолько хрипло, что Сысоев сомневался, услышали ли его.
Следующие движения одного из его «гостей» говорили о недвусмысленном желании. Ублюдок снял штаны и навалился на лежащего, двое других навалились на обездвиженное тело. Кем бы ни был поверженный, его бесцеремонно собирались… трахнуть? Крик, спущенные штаны… Затуманенный разум выдавал только одну четкую картинку. В его доме собирались кого-то изнасиловать. Предательская мысль посетила его голову. Смыться, пока его не заметили. Ведь они сделают свое дело и уйдут. А если нет?
– Эй, а ну слезь с нее! – Дима замахнулся совком и пошел на насильников.
* * *Он проснулся. Быстро, будто и не спал, закрыл на минутку глаза, а теперь открыл их. Дима встал, посмотрел в угол, где… Насильники! Он в предрассветных сумерках видел, что комната пуста. Убежали? Нет! Нет, черт возьми! Это сон. Он вспомнил, что побежал на ублюдков и кто-то его ударил. Совок упал, и он проснулся. Увидел ли он лица нападавших или жертвы, Дима не помнил. На самом деле он вообще ни хрена не помнил, кроме того, что у него в комнате совершалось преступление и ему же дали по «соплям». Черт бы с ним самим, но он ничего не помнил из вчерашнего вечера. Последним более или менее четким воспоминанием было то, что они с Семеном усаживаются в плетеные кресла. Потом все словно в пелене, причем такой густой, что, если бы насильником был он… Нет!