-- Выгружаем, -- приказал тот, который сканировал платформу на загрязнение. Он был полностью лыс и выглядел самым старым из всех, лет под пятьдесят. Их главный? На плечах у каждого блестели различные по величине и цвету полосы, но в званиях я не разбиралась, поэтому решила для себя, что именно он командует группой.
В вагоне находилось, по меньшей мере, полсотни ящиков. Я представила, как буду топтаться и дожидаться, когда эти то ли рабочие, то ли солдаты соизволят побеседовать со мной... Безрадостная картинка. Поэтому подкралась к ближайшему, высокому и худому, как палка, и постучала ему по спине.
-- Извините! -- прокашлялась.
Солдат обернулся, осмотрел меня от стоп и до макушки. Я сумела его удивить: светлые глаза расширились, а брови выгнулись.
-- Ты что тут делаешь?! -- не по-мужски пискляво вопросил он.
На нас обернулись остальные. Реакция выдалась похожей: шок, помешанный с недоверием. Они что, девушек не встречали? Того и гляди, пальцем ткнут, чтобы убедиться -- не призрак ли. Подмывало взвыть для красочности, но я поборола ребячество. Не та ситуация.
-- Меня направили к вам... Точнее -- на седьмой участок. В качестве врача-ученого.
-- Назовись! -- рявкнул главный. Безропотно ответила. Мужчина сверился с планшетом и кивнул, почесав затылок. -- И впрямь. Назначена сюда. Семнадцать лет, слыхали, мужики? Правительство умеет подбирать пушечное мясо. Помоложе да посочнее, -- и под общий хохот подытожил: -- Переночуешь в лагере, завтра направим в лабораторию. Эй, Фил, проводи её.
Он обратился к худощавому парню. Тот, вздохнув, попросил следовать за ним. В голосе звучала скорее мольба, нежели требование. А выражение лица кислое, безрадостное. Будто разгружать вагоны -- работа мечты, от которой его отлучили.
Мы вышли через стеклянные двери к пустынной улице. В центре -- буква "С" на гранитном постаменте. И опоясывающая тот надпись: "За Единство! За справедливость! За единство!" Неподстриженные кустарники, выключенный фонтан в виде массивного шара. Ничего особенного, похожие площади есть во всех без исключения городах; разве что живые и ухоженные. А вот впереди, метрах в трехстах от меня, кое-что новенькое -- ряды колючей проволоки шириной метра в три, растянутые по всем пределам видимости. Как в фильмах про тюрьмы. Отличное обращение с зараженными: огородили, словно зверье. За проволокой -- дома, как родные, из Со-Ны, но почему-то отталкивающие, мрачные, без света ламп. И ни одного человека на улицах. Я поежилась.
Противогаз Фил обратно не надел, и это вызвало сомнения.
-- Простите? -- окликнула его, идущего чуть быстрее меня. -- Раз вы так боитесь заражения, не разумнее было бы носить защитную маску постоянно?
Он фыркнул.
-- Мы не мора боимся -- тот по воздуху не передается, -- а испарений от монорельса. Сюда катается древняя дрянь, заправленная всякими вредными отходами. Наши парочку раз выбежали без противогаза, а потом все волосы повыпадали... Командира видала? Он раньше стригся каждый месяц.
Я машинально дотронулась до хвостика.
-- А ты, -- Фил говорил без одобрения, -- какой же из тебя врач, ты о болезни меньше нашего знаешь.
-- Обычный, -- огрызнулась.
-- Ага, семнадцатилетний, -- он гоготнул и пошел по дорожке, мимо пустующих скамеек и заросших сорняками лужаек, на запад от площади.
Я на выпад не ответила, только насупилась. И под дождевыми каплями, колотящими по лбу, направилась следом.
Ботинки тонули в грязных лужах. Фил выбирал, наверное, самый гадкий путь: с кочками и ямами. Ремень сумки натер плечо. Я не поспевала за провожатым и задыхалась, грудь сдавливало от боли. Но вскоре сквозь вечерний туман, размазанный ливнем, прорисовался лагерь. Полуобустроенный, несуразный. Половина длинных сооружений и вовсе была наспех сколочена из листов железа; другая -- вагончики на колесах. Окружающие его забор низенький, ворота кособокие. И это жилище военных?
Нас встретило двое караульных. Они, стоя по обе стороны ворот, увлеченно переругивались.
-- Сам ты продул, -- обиженно заявлял левый. -- Нечего мухлевать.
-- Я мухлюю?! -- правый глотал окончания от возмущения. -- Да это ты косоглазый, за картой не следишь.
Увидев нас, они застыли по струнке и зачем-то отдали честь, хотя, как по мне, Фил на высокие звания не тянул. Или честь положено отдавать всегда и всем? А считается ли неприличием обыкновенное "здравствуйте"? В любом случае, их перебранка на посту не добавила гордости и уважения к военным. Несерьезно это: за колючей проволокой гибнут от мора люди, а они ругаются из-за игр.
Мой провожатый остановился, едва переступил вход в лагерь.
-- Ну и куда тебя девать? -- полюбопытствовал он. -- Приказ был доставить. Я доставил?
-- Доставил, -- подтвердила я.
-- Тогда удачи, доктор.
Отсалютовал и спешно завернул за ближайший угол. Я не успела даже рта открыть для праведного гнева. Перспектива вырисовывалась мрачная: мерзнуть под дождем с оттягивающей плечо сумкой и промокшими ногами.
Повезло. Очевидно, караульные сообщили обо мне по передатчику, потому что из дома-вагончика степенно вышел седовласый мужчина. Пузатый и коротконогий, с тонкой бородкой, но ощущалось в нем нечто такое, из-за чего хотелось затаить дыхание и подобострастно кивать. Я машинально выпрямилась.
-- Здравия желаю, -- поприветствовал он и с ходу преступил к разъяснению: -- Доктор, вы -- персона неожиданная и, скажу прямо, обременительная для нас. Ваше присутствие несет дополнительные проблемы. Тем не менее, сегодня вы останетесь в лагере, завтра же вас отправят на участок. Свободной койки не обещаю, но тарелку похлебки -- обязательно.
Его тон не предвещал хорошего. Словно военный мечтал избавиться от меня, поскорее спровадить в зараженный город. Его милый, даже смешной вид не вязался с ледяными интонациями, жалящим взглядом и поджатыми губами.
-- Спасибо, но... -- я замялась. Вопросов скопилось слишком много; с какого бы начать. -- Я совершенно не представляю, что должна предпринять, когда прибуду в лабораторию. Куда идти, чего ждать? Мне обещали объяснить...
-- Объяснить? -- переспросил он, покрутив бородку. -- Обратитесь к любому.
-- А вы?
-- А я -- не любой, -- гаркнул и, попрощавшись, ушел.
Спорить было бесполезно, да и ни к чему. Рановато я назвала встречу с ним везением. Ничего не изменилось, разве что мне пообещали жилье и ужин. Я покорно побрела вдоль бараков, выискивая другого, более благожелательного солдата. Можно было обратиться к караульным, но они не вселяли доверия, тем более -- уселись за новую партию.
Не без труда я добралась до явно жилого помещения. Изнутри доносились мужские голоса. Я опасливо приоткрыла дверь и заглянула в образовавшуюся створку. Не спальня, скорее "комната отдыха", если в подобных лагерях существуют такие. Стол, стулья, и шестеро человек. Двое борются на руках, остальные окружают их, улюлюкают и выкрикивают имена соперников, напоминают о каких-то ставках.
Я стряхнула капли воды и деликатно постучалась. И опять взгляды, кричащие: "Откуда она здесь?!" Да-да, женщины в лагере -- новинка. Это и коту понятно. Но столько внимания у меня не было за все семнадцать лет жизни. Точно диковинное животное в зоопарке.
-- Извините, что отвлекаю. Я приглашенный врач... И вынуждена до завтрашнего дня жить с вами. Но мне не объяснили, где можно разместиться, -- протараторила, закрыв дверь за собой, чтоб не оставалось пути к отступлению. Следом скинула с сумку, выпрямилась до хруста позвонков.
Один солдат благосклонно кивнул, другой почесал подбородок.
-- Ларка?! -- то ли с удивлением, то ли с недоверием воскликнул кто-то.
В сердце застучало. Вдруг это Ник?! Голос отдаленно знакомый, словно откуда-то из прошлого. Картавое "Ла-ака". Нет, оно принадлежало не Нику. Я отыскала говорящего взглядом и на мгновение онемела.
Одним из борющихся военных был Грин. Коротко стриженный, возмужавший и... обалдевший. Густые брови вздернуты, глаза навыкате. Смешной. Как же он вымахал за годы расставания! Сейчас я едва доставала ему до подбородка, и то -- на цыпочках.
Я подлетела к нему и вжалась в рубашку. Мокрая одежда хлюпнула. Грин, отпустив руку соперника, неуверенно приобнял меня за талию.
-- Вот кого не ожидал увидеть, -- с сомнением начал он, но его перебили остальные.
Разнеслось многоголосое:
-- Вы знакомы?
-- Грин, ты её знаешь?
-- А почему нас не обнимаешь, красавица?
Я заалела, отстранилась. Друг освободил стул и усадил меня туда, шикнул на переговаривающихся товарищей; те не замолкли, но шуточки отпускали тише. Ошеломление сменилось суровостью в интонациях. Грин кратко рассказал, что мы дружили в подростковые годы, а после вопросил со строгостью:
-- Что ты тут делаешь?
Стоило бы рассказать о Нике и его распределении в Косс, но тогда перед чужими людьми раскрылось бы слишком много карт. Да и Грин. Доверять ли ему? Если он служит в войсках Единства, то где гарантия, что не сдаст властям? Любой бы так и поступил, а уж тот, кто давал клятву верности правительству, -- непременно. Думается, его данные засекречены не просто так.
-- Что ты тут делаешь?
Стоило бы рассказать о Нике и его распределении в Косс, но тогда перед чужими людьми раскрылось бы слишком много карт. Да и Грин. Доверять ли ему? Если он служит в войсках Единства, то где гарантия, что не сдаст властям? Любой бы так и поступил, а уж тот, кто давал клятву верности правительству, -- непременно. Думается, его данные засекречены не просто так.
-- Я вызвалась добровольцем, -- выдавила слабую улыбку. К чему утаивать правду? Достаточно не обозначать деталей.
И поведала о путешествии из Со-На, о недружелюбном приеме и полнейшем непонимании: куда теперь? Военные замолчали, когда услышали о моей профессии. Неужели зауважали? Или изумлялись девчачьей глупости?
-- Схожу за ужином, -- подумав, сказал Грин. -- Хоть поешь по-человечески с дороги.
-- Тебе ведь надо где-то спать, -- задумался темноволосый низенький солдат. -- У нас с койками беда. Может, на полу приляжешь или к кому-нибудь? Вроде худенькая, не помешаешь.
-- Пойдет, -- спешно согласилась я. -- А что насчет завтра? Мне обещали подробности. Как обстановка в городе? Вы часто бываете там?
Военные переглянулись. Или мне показалось, или в выражениях лиц появилось сожаление.
-- Будут тебе подробности, -- первым сдался Грин, взяв меня за руку. -- Идем, прогуляемся. Там и поужинаешь. Парни, не против, я отлучусь?
Его отпустили без пререканий. Впрочем, почему бы и не отпустить, раз уж военные заняты чем угодно, кроме службы? Играют в карты, борются, прохлаждаются. А за стеной из колючей проволоки -- город умирающих, теряющих надежду на спасение.
Настроение опустилось до отметки "Хуже некуда". Если бы не Грин, я бы взревела от отчаяния. Но друг, ведущий меня за бараки, дарил веру в лучшее. Сама по себе встреча с ним -- чудо. Разве так бывает: через столько лет, в крайне неправильной ситуации?
"Вдруг он знает о Нике?" -- пронеслось в голове, и я почувствовала жар. Узлом скрутило желудок, в горле пересохло. Вероятность мизерная, но если уж я повстречала Грина, что мешало ему увидеть Ника? Ладно, об этом позже. Придется ступать аккуратно, чтобы не спугнуть везение..
Глава 2
Ливень стих, уступив власть пронизывающему ветру. Тот шатал хрупкие лагерные строения; казалось, вот-вот, и он повалит их. Я опасливо косилась на бараки и вслушивалась в натужный скрип, но они держались. Ветер завывал, ударял и отступал для нового наскока. Он подгонял нас в спины, ударял под лопатки.
Грин подвел меня к дощатой стене, огораживающей лагерь, и усадил на приваленное бревно. Судя по вытоптанным следам рядом, полным дождевой воды, оно служило сидением для многих. Друг попросил подождать и убежал к баракам. Обратно он вернулся с тарелкой, полной похлебки. Жидкой, мутной, но невероятно вкусной. Вытащил из кармана два ломтя хлеба. Я жадно вцепилась в мякиш и, бесстыдно чавкая, спросила:
-- Ты не пострадаешь за отсутствие? И за вынос еды из столовой?
Мне было стыдно. Дружба дружбой, но дисциплина превыше всего. Первейшее правило, которое я уяснила с детства: нет ничего важнее порядка.
-- Не беспокойся, -- он лукаво подмигнул. -- Пока нет восстаний, мы прохлаждаемся без дела.
-- А они случаются? -- Сердце остановилось.
-- Жуй, -- приказал Грин, -- и не переживай по пустякам.
Он так повзрослел. В этой строгой форме, с нашивками и в высоких ботинках смотрелся совершенно иначе. Не тем грустным мальчишкой, который боялся перемен и отъезда из А-02.
-- В общем, так. -- Грин оторвал от бревна кусок коры прочертил им на земле прямоугольник. -- Кратко введу в курс, что тебя ожидает за этими стенами.
Он обозначил семь квадратов -- пункты, куда каждый четверг поступала гуманитарная помощь. Город был огорожен и имел ограниченную связь с внешним миром. Работы там велись, заводы не стояли. Косс конструировал Единству детали для кораблей, а тот, в свою очередь, не позволял людям умереть голодной смертью. Провизии поступало ровно столько, чтобы всем зарегистрированным в Коссе хватило на неделю. Ни больше, ни меньше. Медиков было катастрофически мало. Они гибли вместе с остальными, переставали трудиться, опускали руки от бессилия, сходили с ума. Город нуждался в любой поддержке извне.
План действий уместился бы в пять строчек. Завтра меня довезут до лаборатории, совмещенной с квартирой. А дальше -- не их дело. Солдатов там нет, оберегать лекарей некому. Медикаменты будут доставлять в один из пунктов. Любой -- на мое усмотрение. Каким образом я довезу их до дома -- мои проблемы. Как выживу -- тоже.
-- А, и запомни, -- мрачно окончил Грин. -- Не вздумай заразиться.
-- Почему? -- Наивный вопрос. Разумеется, понятно, почему. Иначе я умру.
Грин хмыкнул:
-- Когда нашим станет известно, что лекарь подцепил заболевание, они передадут информацию властям. И на нем ставится крест. Он из добровольца превращается в больного. Ему высылают паек, но результаты его исследований больше никого не волнуют, из лаборатории его выгоняют. На контакт с ним не выходят. Он перестает существовать для Единства. Если же посмеет противиться или вести какую-либо деятельность против согласия верхов -- его расстреляют за ослушание. Усекла?
-- Мамочки... -- я дернула щекой.
-- Угу. На моей памяти подобное случалось четырежды. Не сомневайся, возиться с зараженным не станут. Так, не кисни. Не заболеешь -- никаких последствий. И вообще, почему ты здесь оказалась? Меньше всего ожидал увидеть в добровольцах девочку, которая боялась крови.
Можно ли ему довериться? Честно признаться, откуда знаю про Ника? Или он -- верный сын Единства -- выдаст меня властям? Мы выросли. Дружба осталась в прошлом. Нынешний Грин подавляет мятежи умирающего города, а я нарушаю законы. Наши пути разошлись. И всё же я сказала неоднозначное, близкое к правде:
-- Из-за Ника.
-- Он попросил тебя переехать в Косс? -- Грин подался вперед.
Холодный ветер лапал шею, щупальцами заползал за воротник. Небо, заволоченное темным, набухло перед новым ливнем. Сама погода не располагала к честности. Я поерзала на бревне. И обманула. Выдумала приятельницу, которая по чудесной случайности познакомилась с Ником в день его приезда. И помнила о назначении, чем поделилась со мной. Ну а я...
Что "а я", придумать сложнее всего. Грин выжидающе разглядывал меня, и слова застряли посреди горла. Появился логичный вопрос: на кой я двинула сюда? Да, дружила с мальчиком. С ним же была знакома некая приятельница из Со-На. Приятная случайность. И что? Ради этого стоило пожертвовать здоровьем или жизнью?
-- У меня недавно появилась идея, как победить мор... -- я сглотнула; ложь скребла нёбо. -- Но проверить её получится только тут. Я решила совместить приятное с полезным: помочь людям, а заодно повидаться с Ником. Если повезет, конечно.
-- Ты уверена в своих силах? -- Брови Грина взметнулись ко лбу.
Нет. Я не представляю, куда попала. Но кивок за кивком. Да, уверена. Увы, не поделюсь -- формула сырая. Но надеюсь на лучшее; прогнозы оптимистичные.
Друг застыл, словно выражая крайнюю степень удивления или восторга. Его не смутила явная лживость истории. Про каких-то знакомых и гениальную девочку, вознамерившуюся совершить то, на что были неспособны ученые умы Единства. Или он сдерживался, чтобы не засмеяться?
-- Во-от, -- я облизала ложку и спешно перевела разговор, пока Грину не понадобились уточнения: -- Ты случаем не общался с Ником?
Он задумался. Даже почудилось, что напрягся. Неужели припоминал или обдумывал, как бы получше объясниться?
-- С чего ты взяла, что я встречаюсь с горожанами?! -- вдруг рявкнул Грин.
-- Эй, успокойся... -- Я отстранилась. -- В чем дело?
-- Неужели ты думаешь, что я, увидев друга, оставил бы его погибать там? -- ударил кулаком по стене. -- Я, по-твоему, бездушная тварь?
Его крик напугал. На секунду показалось, что он отвесит мне пощечину -- от Грина исходил жар и ярость. Я шутливо выставила тарелку, как щит, загораживаясь ею.
-- Прости-прости. Не злись. Я надеялась, что если его нашел ты, то смогу и я.
-- Ничего ты не сможешь, -- сквозь зубы прошипел Грин. -- Не майся ерундой. Ищи лекарство, а не пылинку в полном мусора чулане. Там заперты тысячи людей. И ты вот так запросто встретишь Ника? Ларка, ты как была бестолковой девчонкой, так и осталась.
К щекам прилила кровь. На глазах выступили слезы обиды. Что значит "бестолковой девчонкой"?..
-- Ой, ещё изобрази непонимание. Кто из нас вечно болтался хвостиком за Ником и в рот ему заглядывал? Своего мнения -- ноль, -- ответил на незаданный вопрос Грин. -- Единственный раз заартачилась, когда мы подумывали конны набрать. Помнишь? А до этого: Ник-Ник-Ник. И теперь, спустя столько лет, опять слюной исходишь от одного его имени. Не выросла ты, Ларка.
-- С чего ты взял? Через полчаса общения собираешься копаться в моем взрослении? -- я ощетинилась.
-- Да мне плевать, честно. Я тебе по дружбе рассказал такое, за что увольняют. Думаешь, всем врачам известно о последствиях заражения? А ты что в ответ? Вместо спасибо и обещания остерегаться строишь неисполнимые планы. Очень надеюсь, что ты способна хоть кому-то помочь. А то сказки о лекарстве похожи на плод твоей фантазии.