Причина, по которой мы наблюдаем это специфически американское явление отрицания эволюции (двойник отрицания холокоста с использованием той же риторики и приемов спора – для сравнения см. мою книгу «Почему люди верят в странные вещи»), в том, что небольшое, но голосистое меньшинство религиозных фундаменталистов неверно трактует теорию эволюции как вызов их глубоким религиозным убеждениям. Ответ на это недопонимание – нападки на эволюционную теорию. Это не случайность, что практически все непризнающие эволюцию – христиане, которые считают, что без причастности Бога к развитию жизни на Земле исчезает фундамент веры, морали и смысла жизни. Для некоторых, очевидно, научные открытия ставят под удар слишком многое.
Так как Конституция запрещает государственным школам пропагандировать какое-либо направление религии, возникло движение, которое противоречит само себе: оно называется «креационистское учение», или, по-современному, концепция «разумного замысла». Разумный замысел (сиречь Бог) чудесным образом вмешивается ровно там, где науке еще предстоит найти исчерпывающее объяснение какого-то явления. (Одно время разумный замысел занимался погодой, но теперь, когда мы в ней разобрались, он переключился на вопросы посложнее, например происхождение ДНК и клеточных форм жизни. Когда будут разгаданы и эти загадки, разумный замысел несомненно найдет другие, еще более неразрешимые.) Сторонники этой концепции хотели бы заставить нас преподавать детям лишь безопасные для них научные теории, а на вопросы происхождения жизни и определенные аспекты эволюции давать короткий ответ – «это деяние разумного замысла». Я не могу себе представить, как такую науку или что-то там еще, рожденное в головах сторонников концепции, можно преподавать в государственных школах. «Деяний разумного замысла» хватит лишь на очень короткий семестр.
Ученый, естественно, хочет знать, как разумный замысел это сделал. Отказываясь от любых попыток дать естественнонаучное объяснение изучаемых явлений, сторонники разумного замысла отвергли саму науку. Тем не менее они жаждут уважения, которое приносит наука в нашем обществе, а потому занимаются богословием и выдают его за науку.
Чтобы противостоять бесчестному влиянию креационистов, нам нужно активно заниматься научным образованием и объяснением эволюции. Сказать, что креационизм неправ, мало; мы должны показать, что права теория эволюции. Ее основатель Чарльз Дарвин знал об этом, когда говорил: «Я все-таки думаю (правильно или неправильно – все равно), что прямые нападки на христианство и теизм не производят почти никакого впечатления на общественность и что наибольшую пользу свободе мысли приносит постепенное просвещение умов, следующее из прогресса науки».
64. Глас народа
Известное (и откровенное) наблюдение Зигмунда Фрейда гласит, что человечество пережило три великих интеллектуальных переворота: первый случился, когда Коперник определил нас как «крошечную песчинку в системе мироздания непостижимо огромных размеров», второй – когда Дарвин «отнял у человека его привилегию быть сотворенным и низвел до выходца из животного мира», а третий – когда теория самого Фрейда доказала, что «наше эго не хозяин в собственном доме и должно удовлетворяться жалкими крохами информации о том, что бессознательно творится в его же разуме».
Коперник и Фрейд оставили сцену публичных дебатов (Коперник – с полным признанием его правоты, а Фрейд – почти с единогласным неприятием), но Дарвин (по крайней мере, в Америке) увяз в трясине религиозных и политических разногласий. Для меня это проявилось в волне откликов на мою февральскую колонку в 2002 г. «Постепенное просвещение умов» о теории эволюции и креационизме разумного замысла. Обычно я получаю с десяток писем в месяц, но на этот раз их было 134 (117 от мужчин, четыре от женщин, 13 от анонимов – соотношение такое же, как среди читателей журнала). Большинство придиралось к моему мнению, что креационизм – это религия, замаскированная под науку, а у теории эволюции подтверждений больше, чем у любой другой, за всю историю науки.
Начав вести колонку в Scientific American, я какое-то время огорчался при виде критических посланий, пока до меня не дошло, что это тоже информация, показывающая, во что люди верят и почему. Тщательный анализ всех 134 писем позволил выявить в какофонии закономерность. Вначале я быстро просмотрел их и распределил примерно по двум десяткам категорий, которые характеризовали точку зрения читателя. Затем я объединил эти категории в шесть таксономических классов и внимательно перечитал все письма, относя каждое к одному или нескольким классам (многие читатели приводили по несколько доводов, что в сумме дало 163 пункта, на основе которых я рассчитал соотношения ниже).
Результаты:
Для иллюстрации каждого таксона приведу цитаты из писем. В большинстве своем они были дружелюбны и разумны, но автор одного считал, что мою статью «мог бы написать нацист в 1939 г.», а в другом заявляли, что «Майкл Шермер, должно быть, не только скептик, но и глупец третьей степени, раз он так пишет о разумном замысле». Печальнее всего, что лишь 7 % читателей согласились со мной в вопросе о достоверности эволюции (и беспредметности креационизма), один из которых даже утверждал, что «защитники науки ведут себя чересчур хорошо. Никакая просветительская работа в области эволюции не может противостоять намеренному зловредному избирательному невежеству креационистской „науки“».
Почти вдвое больше читателей доказывали, что эволюция – Божий метод сотворения жизни, один из них, например, соглашался, что «теория эволюция верна, но я все же вижу волю и замысел БОГА в генетической системе всех живых организмов, в системе и порядке законов природы. Наблюдая, например, разнообразие способов маскировки у животных и растений, я не сомневаюсь, что за этим стоит чья-то воля». Другой читатель считает сотворение и эволюцию «дополняющими друг друга. Попросту говоря, поскольку все составляющие Вселенной следуют постижимому закону, который человеческий разум смог распознать, и этот закон – принцип или причина, вся Вселенная должна быть результатом деяния единого всеохватного принципа».
Критики эволюции из третьего таксона вытащили на свет старый трюк, с которым сталкивались все биологи-эволюционисты: «Я хочу указать на то, что эволюция – всего лишь теория». Или: «Насколько мне известно, эволюция – это лишь теория, которую никогда никто не тестировал, и она далеко не бесспорна».
Четвертая категория – «эволюция требует веры» – нашла среди читателей много сторонников, например авторов таких писем: «В эволюции столько пробелов, которые эволюционисты затушевывают широкими мазками, – они сами не реже креационистов действуют так, как будто их вера и есть факт». Или: «На мой взгляд, главное для рационального скептика – преданность стандартам и методам критического мышления и логики. В своем стремлении защитить веру в теорию эволюции доктор Шермер нарушает эти стандарты». Мое любимое письмо в этой категории повторяет обычную песню, которую мы часто слышим в отношении журнала Skeptic – о неадекватном или неуместном скептицизме (в поле «копия» стоят такие адресаты, как «президент Джордж Буш; вице-президент Дик Чейни; члены американского Конгресса; Американская академия наук; д-р Дин Эделл, доктор Америки; д-р Лора, еврейская мама Америки»!): «Я аплодирую вашему СКЕПТИЦИЗМУ, когда дело касается креационизма, астрологии и „экстрасенсорных феноменов“, но как вы можете быть таким ТУПОГОЛОВЫМ, когда доходит до ВОПИЮЩЕЙ НЕСОСТОЯТЕЛЬНОСТИ дарвиновской эволюции??? Честно говоря, вы выставляете себя апологетом с промытыми мозгами, школьным чирлидером за дарвиновскую эволюцию».
Чарльз Дарвин – лучше всех! Чарльза Дарвина ждет успех!
В предпоследний таксон вошли те, кто считал, что креационизм, пропагандирующий разумный замысел, должен быть верен, поскольку жизнь слишком сложна, чтобы ее можно было объяснить эволюцией, что соответствует данным моего исследования религиозных убеждений, приведенным в книге «Как мы верим» (How We Believe), где среди причин, по которым люди говорили, что верят в Бога, на первом месте стоит очевидно продуманное устройство жизни и Вселенной. Например: «Теоретики разумного замысла наблюдают множество факторов, констант и взаимосвязей в устройстве Вселенной, которые так подстроены под существование материи и жизни, что невозможно отрицать участие разумной цели. Материалисты видят то же самое и неопределенно жестикулируют, бубня что-то невразумительное об "антропном принципе". Что материалист называет антропным принципом, сторонник разумного замысла именует творцом».
Любопытно, что больше всего ответов попадает в неопределенную категорию, где читатели размышляют об отношениях науки и религии, часто приводя собственные теории эволюции и творения как альтернативы обсуждаемым моделям. Например: «Эволюция – не теория. Это аналитический подход. У науки три составляющих: действие, наблюдение и модель. Наблюдение – результат применения действия, а модель выбирается за полезность в объяснении, предсказании и контроле наблюдений с учетом стоимости ее использования». Или: «Из того, что ученые открыли или могут открыть, ничто не способно доказать или опровергнуть существование Бога. Библия – инструмент просвещения сердец, а не изложение наблюдаемых фактов. Таким образом, между Библией и наукой нет конфликта, а есть удивительная синергия – когда каждая находится на своем месте».
По моему опыту, авторов писем из последней категории, как и тех, кто задает вопросы после моих лекций в колледжах и университетах, интересует не столько мое мнение, сколько возможность выплеснуть собственные идеи в культурный эфир. И это понятно, поскольку речь идет о фундаментальных вопросах происхождения и исхода: откуда мы взялись и куда идем? Неважно, как вы на них ответите: смелый и интеллектуально честный подход сделает вас ближе к подлинному творению.
65. Ископаемое заблуждение
Герберт Спенсер, английский социолог XIX в., сделал прозорливое наблюдение: «Те, кто высокомерно отвергают теорию эволюции за недостаточную подтвержденность фактами, похоже, забывают о том, что их собственные теории вообще не имеют подтверждения». Спустя век ничего не изменилось. Когда я участвую в дебатах с креационистами, они не представляют ни единого факта в пользу творения, но требуют показать «ископаемые остатки хотя бы одной промежуточной формы», которая бы доказывала эволюцию. Когда я привожу в пример, скажем, амбулоцета (Ambulocetus natans – промежуточная форма между наземными млекопитающими Mesoynchids и морскими млекопитающими Archaeocetes, предками современных китов), они отвечают, что теперь в палеонтологической летописи два пробела.
Это находчивый ответ, но он показывает глубокую эпистемологическую ошибку, которую я называю ископаемым заблуждением: убеждение, что одно ископаемое – одна единица данных – составляет доказательство многопланового процесса или исторической последовательности. На самом деле доказательства возникают в результате схождения данных из разных областей исследования – многочисленных выводов из многочисленных наборов фактов, – которые вместе указывают на очевидное заключение.
(У тех, кто отрицает холокост, есть риторический прием: чтобы запутать историков холокоста, привыкших играть по принятым академическим правилам, от них требуют «хотя бы одно доказательство» истинности основных моментов. Например, спрашивают, были ли в крыше газовой камеры крематория Krema II в Аушвице-Биркенау отверстия для ввода газа Циклон-Б? Нет отверстий – нет холокоста. Это заключение наносят даже на футболки. Ошибка здесь в допущении, что холокост – это единичное событие, для которого достаточно одного «доказательства». Это та же ошибка, которую совершают отвергающие эволюцию, требуя представить «хотя бы одну промежуточную форму», которая доказывает факт эволюции. Холокост – это тысячи событий в тысячах мест, и его доказывают (реконструируют) при помощи тысяч исторических фактов. Так и эволюция – это процесс и историческая последовательность, подтверждаемая тысячами свидетельств из разных областей науки, которые, складываясь вместе, дают многогранную картину истории развития жизни.)
Мы знаем, что эволюция реальна, не из-за наличия ископаемых промежуточных форм вроде амбулоцета, а из-за сочетания доказательств из разных областей науки – геологии, палеонтологии, биогеографии, сравнительной анатомии и физиологии, молекулярной биологии, генетики и многих других. Ни одно отдельно взятое открытие в этих науках само по себе не составляет доказательство эволюции, но вместе они складываются в картину развития жизни в определенной последовательности, по определенным закономерностям.
С ископаемыми есть три сложности: (1) большинство умерших организмов не превращаются в окаменелости, (2) те, которые все же превращаются, не обязательно обнаруживаются и (3) промежуточные формы редки, поскольку самый распространенный процесс видообразования (аллопатрическое видообразование) происходит относительно быстро и в небольших популяциях основателей, отделяющихся от больших популяций и дающих меньшее количество особей, которые могут превратиться в окаменелости.
Один из лучших сводов эволюционных данных и теорий со времен «Происхождения видов» Дарвина – великий труд Ричарда Докинза «Рассказ предка»[57] – 673 страницы взаимоподтверждающих научных данных, изложенных с художественным изяществом. Докинз прослеживает бесчисленные «ископаемые промежуточные формы» (которые он называет «сопредками» – «точками рандеву», последними общими предками нескольких видов) от Homo Sapiens на 4 млрд лет назад, к истокам механизма наследования и началу эволюции. Ни один из сопредков не доказывает факт эволюции, но вместе они раскрывают величественную историю ее развития во времени.
Возьмем историю собаки. При таком разнообразии пород, существовавших на протяжении многих тысяч лет, логично ожидать наличия множества окаменелых остатков промежуточных форм, дающих палеонтологам изобилие данных об эволюции собак. На самом деле, как говорит Дженнифер Леонард из Национального музея естественной истории в Вашингтоне, округ Колумбия, «палеонтологическая летопись перехода от волков к собакам довольно скудна». Откуда же мы знаем, как эволюционировали собаки? В журнале Science от 22 ноября 2002 г. Леонард с коллегами пишет, что митохондриальная ДНК древних собак «подтверждает гипотезу происхождения древних американских и евразийских домашних собак от общего предка – обыкновенных волков Старого Света».
В том же номере журнала Петер Саволайнен с коллегами из Стокгольмского королевского технологического института замечает, что палеонтологическая летопись трудно расшифровывается «из-за сложности разделения небольших волков и домашних собак», однако исследование вариации последовательности митохондриальной ДНК у 654 домашних собак со всего мира «указывает на происхождение домашней собаки из Восточной Азии примерно 15 000 лет назад» от единого генофонда волков.
И наконец, в том же номере Брайан Хэйр с коллегами из Гарварда описывает результаты исследования, в котором они обнаружили, что домашние собаки лучше волков понимают коммуникативные сигналы людей, указывающие на место, где спрятана еда, но «собаки одинаково с волками справляются с несоциальной задачей запоминания, а значит, они не превосходят их в выполнении заданий, исходящих от человека». Это означает, что «собаки приобрели навыки социальной коммуникации с людьми в процессе одомашнивания».
Хотя ни одна отдельно взятая окаменелость не доказывает, что собаки произошли от волков, археологические, морфологические, генетические и поведенческие «ископаемые» указывают на общего предка всех собак – восточноазиатского волка. История эволюции человека открывается таким же образом (хотя здесь мы имеем изобилие ископаемых), как и у всех сопредков в истории жизни. Мы знаем, что эволюция происходила, поскольку бесчисленные свидетельства из всевозможных областей науки соединяются и образуют детальную картину странствий жизни.
Дополнение: в 2013 г. в журнале PLOS (Public Library of Science) вышла статья Анны Дружковой и Олафа Тальманна из Российской академии наук, в которой они представили результаты анализа ДНК костей собаки плейстоценового периода, жившей 33 000 лет назад в Алтайском крае в Западной Сибири (это вторые по древности из когда-либо найденных останков собак). По их данным, эта собака «ближе к современным собакам и доисторическим псовым Нового Света, чем к современным волкам». Авторы предупреждают, что их результаты основаны на единственном образце, но, если они верны, это удваивает возраст предков современной собаки (http://bit.ly/1B8U759).
66. Мудрость Рамсфелда
На брифинге 12 февраля 2002 г. министр обороны США Дональд Рамсфелд объяснял ограничения, присущие разведывательным данным: «Есть известные известные. Вещи, о которых мы знаем, что знаем их. Еще мы знаем, что есть известные неизвестные. Иначе говоря, мы знаем, что есть вещи, которых мы не знаем. Но есть также неизвестные неизвестные, те, о которых мы не знаем, что не знаем их».